Макар, Степания и их сыновья
Как неумолимо бежит время, словно осенние листья, гонимые ветром по пыльной проселочной дороге… Еще один год промелькнул в жизни Степании и Макара. Сыновья их, Мирослав и Богдан, тянулись ввысь, словно молодые деревца, превращаясь в настоящих помощников отца.
Куда бы ни ступал Макар, всюду следовали за ним двое его сорванцов, сноровистые и ладные. Дважды в неделю, на рассвете, выходили они в море, чтобы вырвать у стихии богатый улов. Вот уже сеть набухает от серебристой добычи, и крепкие руки помогают вытащить ее на палубу, ловко рассортировать рыбу по корзинам. Улов, словно по щедрому велению природы, всегда был знатным. И часть этой дарованной морем благодати Макар, с открытым сердцем, раздавал нуждающимся семьям, словно разделяя с ними саму жизнь.
А вот Мишутка ни на шаг не отходил от матери. Вырос славный мальчуган, настоящая отрада для сердца матери. И по дому управится, и за водой сбегает, и огород приласкает живительной влагой. Диво дивное: даже пироги да хлеба выпекать научился, так что и знатному кулинару впору позавидовать.
Только вот не лежала у него душа к рыбной ловле, хоть убей. Морская болезнь одолевала. Чуть выйдет в море – сразу худо: мутит, тошнит, зеленеет, словно кузнечик. Так он с тех пор все возле матери, глаз не сводит. Присматривается, как она готовит, как хлеб с пирогами да кренделями печет.
Раз попробовал сам тесто замесить, другой – и дело пошло на лад, будто всю жизнь только этим и занимался. Матери даже не позволял к печи подойти, все сам, своими руками. Все вокруг диву давались его усердию и таланту.
– Эх, отец, видать, пекарем быть нашему Мишутке! Может, и домик прикупить под пекарню? Глянь, какой хлеб знатный выпекать научился, а крендели маковые – словно солнышки янтарные, ароматом дурманят, вкус – с ума сойти! И в кого он такой удался? – подтрунивала Степания, лукаво поглядывая на мужа.
– И я об том же думаю, жёнушка! Вот на днях что на ум пришло: куплю я старшеньким, Богдану да Мирославу, еще два баркаса рыбацких. А Мишутке, пожалуй, отстроим рядом пристройку – пусть печет хлеб да лакомства сдобные на радость людям, во славу Божью, – важно изрек отец и подмигнул одним глазом, словно делясь сокровенной тайной.
Сыновья только радовались и благодарили неустанно отца! А Макар не стал томить ожиданием, на следующий же день достал из заветного сундука деньги, что родители на свадьбу подарили, и отправился с сыновьями в порт, где рыбацкими лодками торговали.
И купили они, как и было задумано, два парусно-рыболовных баркаса. Льняных сетей, крепких набрали доверху. И вот, словно два белоснежных лебедя, прильнули их баркасы к рыбацкой бухте, убаюканные тихим плеском волн.
А вскоре, когда осень золотом осыпала землю, и пристройку для младшенького Мишутки смастерили. Пекарня вышла дивной – просторная, светлая, с двумя печами-кормилицами, чтобы хлеба и пирогов выпекать сподручнее.
– Это вам, соколы мои, наше приданное, от меня да от матушки вашей. Не за горами то время, когда и вы решите гнездышко семейное свить. Внуков нам нарожаете, наследников, – с отеческой радостью промолвил Макар.
– Что ты, отец, будто прощаешься с нами! Рано нам еще о женитьбе думать. Нам и с тобой хорошо, – подметил Богдан, обнимая брата Мирослава за плечи.
Черные планы Тихона
Сосед Тихон давился завистью, словно ядовитой слюной. Откуда у Макара деньги рекой текут? И ведь помогает людям, не скупится. Снова ночи для Тихона – сплошная мука, сон не идет, а в голове змеятся черные планы. Столько лет минуло, а одержимая мысль, словно червь, гложет его душу, не дает покоя.
Как-то заявился он по осени в избу Макара и Стефании, словно вихрь осенний, и позвал Макара вновь на охоту. Дескать, гуси на юга потянулись, самый гусиный сезон настал, упускать нельзя.
– Ты ж знаешь, Тихон, – промолвил Макар, глядя в пол, – против я убийства безвинных тварей. Они тоже жить хотят, гнезда вить, птенцов растить. У них ведь свои семьи, гусята малые…
– Эх ты, философ блаженный! – Тихон расхохотался, словно удар грома. – Да не беда! Пошли просто так, воздухом подышим, лес посмотрим, грибов да ягод пособираем. Что ты все дома, как сыч? Все у Стефании под крылышком прячешься, как привязанный. Мужик ты или кто? – лукаво подначивал он Макара, противясь его его тихому нраву.
Стефания уже давно нутром чуяла недоброе, когда Тихон звал ее супруга на охоту. Всякий раз противилась, предостерегала, умоляла не водиться с этим хитрым соседом. Будто тень на сердце ложилась от одного упоминания его имени. Причину своей неприязни она хранила от мужа за семью печатями. Не желала бередить его да и свою душу воспоминаниями. Но память, словно заноза, по сей день напоминала при виде Тихона о том злополучном дне, когда Тихон, ворвавшись в ее дом, едва не сломил её волю грубой силой.
Макар же, не зная причины, в своем простодушии, лишь недоуменно пожимал плечами, не видя в щуплом Тихоне и тени опасности.
Стефания дивилась слепой доверчивости мужа. Он так и не научился распознавать ложь и разбираться в хитростях земных людей.
В этот раз обидные поддевки Тихона, словно занозы, вонзились в сердце Макара, а его усмешки стали последней каплей, переполнившей чашу терпения. Решив раз и навсегда положить конец этим унижениям и доказать своё главенство, он принял вызов – поход в лес.
– Не ходи в лес с Тихоном, – предостерегающе шепнула Степания мужу. Не к добру он зовет тебя.
Но Макара словно бес попутал, стоял на своём, непреклонный и упрямый.
– Собери нам, мать, снеди в дорогу. Не тужи, к вечеру воротимся, – сказал он Степании, стараясь придать голосу твердость хозяина.
Стефания, с тяжким сердцем, торопливо напекла пирожков и уложила их в корзинку. Смотрела на мужа, а душу терзала глухая тревога, от которой никак не удавалось избавиться.
– Не задерживайтесь долго в лесу, да и в чащу не забредайте. Ныне вечереет рано, постарайтесь до темноты вернуться, – напутствовала Стефания, обнимая Макара и крепко прижимая к себе, словно в последний раз.
– Да что ты, словно прощаешься со мной? Обещаю, к ужину буду, – проворковал Макар, пытаясь развеять её страхи.
За воротами его дожидался Тихон, с ружьем, небрежно перекинутым через плечо.
– К чему ружье, Тихон? – удивился Макар.
– Да так… – отмахнулся тот. – На всякий случай. В лесу всякое бывает. Вдруг медведь повстречается аль волк какой. Нельзя в лес без ружья, – нарочито беспечно ответил Тихон.
Лесная ловушка.
Неспешно ступая, они миновали околицу, обогнули пологий пригорок, и вышли на окраину, где перед ними расстелилась бескрайняя гладь поля. Вдали, словно застывшая в золоте и багрянце стена, маячил лес. Едва уловимое бормотание и редкое, приглушенное чуфыканье тетеревов доносились издалека – там, где птицы любят пировать на золотых копнах овса и пшеницы.
Теплый осенний ветерок ласкал лица путников. Лес встретил их осенним ковром, сотканным из багряных, золотых и янтарных листьев, словно сама природа щедро рассыпала свои дары. После вчерашнего дождя грибы, словно по команде, вылезли из земли, подставив шляпки ласковому солнцу. Неспешно ступая по мягкому ковру, мужчины углублялись в чащу, наполняя корзины лесными трофеями.
На опушке, купающейся в полуденном свете, журчал ручей, словно рассыпая по камням горсть серебряных монет. Перемахнув через его игривую гладь, путники присели отдохнуть. Под сенью раскидистой сосны, укрывшей их от зноя, Макар и Тихон решили усмирить разбушевавшийся аппетит.
Сытно отобедав, Тихон небрежно вытер рот рукавом, и в этот миг, словно тень пала на его лицо, преобразив его до неузнаваемости. Взгляд, исподлобья, тяжелый и колючий пронзил Макара, заставив мурашки плясать по спине.
– Чего уставился, Тихон? Смотришь, будто я тебе кровный враг, – усмехнулся Макар, пытаясь скрыть недоумение.
– А кто ты после этого, как не враг? Откуда ты только на мою голову свалился? Степаньюшку мою из-под носа увел. Не бывать тебе прощенным! – прорычал Тихон, сведя косматые брови в одну гневную линию.
– Да что с тобой сегодня, Тихон? Аль грибочков каких съел? Что ты несешь? – растерянно пробормотал Макар, недоумевая от нежданного приступа ярости.
– Если бы не ты, Макар, Стеша давно бы моей женой была. С самой юности люблю её так, что жизни без неё не мыслю. А ты, как заноза, меж нами встрял. Зря ты жену не послушал. Не зря она тебя про меня предостерегала, – с укором процедил Тихон, и в голосе его звенела неприкрытая угроза.
И вдруг, словно ужаленный, он вскинулся, выпрямился во весь рост и, обуянный слепой ненавистью, взметнув ружьё, наставил чёрный зев ствола прямо на Макара.
Палец замер над спусковым крючком, готовый оборвать жизнь, как вдруг лес вокруг ожил, наполнился тяжким стоном. Из ниоткуда, словно камень, сорвалась огромная птица и, с диким воплем, обрушилась на руку Тихона, пытаясь вырвать оружие. Но хватка его была мертвой. Грянул выстрел.
Пуля вонзилась в левое плечо Макара, и алая кровь хлынула фонтаном. Мужчина, сраженный нестерпимой болью, рухнул на землю, погружаясь в беспамятство.
Проклятие леса и гнев водных богинь
И в тот же миг небеса разверзлись над Тихоном, пронзенные огненными копьями молний, а громовой раскат потряс самую душу. Охваченный леденящим ужасом, он выронил ружье и бросился бежать прочь от разбушевавшейся стихии. В мгновение ока лес сомкнулся над ним, словно надгробный купол, поглотив последний проблеск света. Даже робкий солнечный луч не мог пробиться сквозь непроницаемую чащу ветвей.
Нежданно, хрустальные слезы росы, словно невесомые самоцветы, сорвались с изумрудных листьев. Под властью лучезарной богини Росяницы они закружились в призрачном хороводе. В тот самый миг, словно из недр земли, явилась Герцина, богиня дремлющих вод, повелительница подводных рек и родников. Легким движением ножки она топнула по земле, и разверзлась земная твердь, извергнув в мир клокочущий, первозданный источник. Сливаясь в едином порыве с Росяницей, они обратились в исполинский водяной шар, что с неумолимой мощью поглотил Тихона. Купол из лесных ветвей раскрылся и водный шар, проскользнув ввысь понес Тихона в сторону моря. То была месть водных богинь, покаравших его за убийство Шэрке, сына владыки морей Эгира.
Спасибо за внимание.
Продолжение здесь👇