Запах ремонта — это смесь надежды и головной боли. Пахнет свежей штукатуркой, дешёвым клеем для обоев, пылью, которая забивается даже в мысли, и немного — страхом. Страхом, что этот хаос никогда не кончится, что деньги иссякнут раньше, чем в ванной появится зеркало.
Я сидела на единственном распакованном стуле посреди гостиной и смотрела на гору коробок. Сергей, мой муж, прикручивал лицевую панель розетки в углу. Он был взлохмаченный, в майке с пятном от побелки, и выглядел счастливым. Это была наша первая настоящая квартира. Не съёмная «двушка» с чужими вещами, а своя. Стены, пол, потолок — всё наше.
— Ленок, подай отвёртку, а? — крикнул он, не оборачиваясь.
Я встала, хрустнув спиной. Ноги гудели так, будто я прошла марафон. Мы переезжали третий день. Сами. Экономили на грузчиках, потому что бюджет трещал по швам.
— Держи. Серёж, может, хватит на сегодня? Время уже восемь. Давай пиццу закажем.
Он повернулся и улыбнулся.
— Давай. Только эту добью. Чтобы телефон можно было зарядить, а то мама звонила, я не взял, руки грязные были. Сейчас начнёт панику разводить.
При упоминании Валентины Игоревны у меня внутри что-то сжалось. Нет, у нас не было открытой войны. Скорее, холодное перемирие. Она была женщиной громкой и абсолютно уверенной, что мир вращается вокруг её сына.
Звонок в дверь прорезал тишину. Мы никого не ждали. В новостройке домофон еще не работал, вход в подъезд был свободный — грузчики сновали туда-сюда.
Сергей замер с отвёрткой.
— Ты кому-то давала адрес?
— Только родителям, но они на даче.
Звонок повторился. Настойчивый, требовательный.
Я пошла в коридор, шлёпая босыми ногами по ламинату. Глянула в глазок. На площадке стояла Валентина Игоревна в окружении сумок.
— Открывай, — одними губами сказал Сергей, побледнев. — Хуже будет.
Я щёлкнула замком. Свекровь вплыла в коридор, неся перед собой запах резких цветочных духов и запеченной курицы с чесноком.
— Ну наконец-то! — возвестила она. — Я уж думала, вы тут задохнулись. Звоню, сын трубку не берёт! Серёжа, ты почему такой грязный?
Она бросила сумки прямо на пол и кинулась к сыну.
— Мам, привет. Мы работаем. Ты как нас нашла?
— У меня свои методы. Ну что, показывайте хоромы. А то купили кота в мешке, даже с матерью не посоветовались.
Она по-хозяйски прошла в гостиную. Я стояла у двери, чувствуя раздражение. Мы планировали позвать гостей через неделю, когда разберём вещи.
— Здравствуйте, Валентина Игоревна. А мы не готовы к приёму.
— Ой, Лена, какая ты официальная. Пылища-то… Ну ничего, я тряпку привезла. И курицу запекла. Вы же голодные поди.
Мы прошли на кухню. Свекровь уже хозяйничала: достала старые чашки со сколами, которые я хотела выкинуть, разложила еду и критически осматривала гарнитур.
— Темноват фасад. Будет каждый палец виден. Серёжа, ты чем думал? Лена-то вечно на работе.
— Мам, цвет выбирали вместе. Нам нравится графит.
— Вам нравится, а жить тут глаза ломать. Квартирка небольшая. Коридор узкий. А детская где?
— Это вторая комната, — кивнул Сергей. — Пока там кабинет и спальня.
— Кабинет… — фыркнула она. — Детей рожать надо, а не в кабинетах сидеть.
Мы ели молча. Валентина Игоревна говорила без умолку. А потом перешла к главному.
— В общем, я тут посмотрела планировку. В маленькой комнате, раз детей нет, поставьте диван раскладной. Я решила, что дачу на зиму консервировать буду раньше. Переберусь к вам с октября. Помогу по хозяйству, а то вы тут с голоду помрёте.
В кухне повисла тишина. Сергей поперхнулся.
— Мам, ты чего? В смысле «переберусь»? Мы сами хотели… пожить.
— Поживёте. Я же не мешать буду. Тихонько в уголочке посижу. А то, что я мать родную брошу? Давление скачет.
— Валентина Игоревна, — вступила я, стараясь говорить спокойно. — Мы вас любим. Но жить мы планировали одни. Это наша семья.
Она медленно повернула голову. Взгляд стал тяжёлым.
— Твоя семья? Интересно. А кто эту семью на ноги поставил? Кто Серёжу вырастил? Квартира-то общая. Сын мой в неё вкладывался, значит, и моё тут есть. Я тоже право имею, раз сына воспитала добытчиком.
Я посмотрела на Сергея. Он сидел, опустив глаза. Ему было стыдно и страшно.
— Мам, ну правда, места мало… — промямлил он.
— В тесноте, да не в обиде! Я уже и шторы присмотрела. И комод свой дубовый привезу. Он как раз встанет у окна. А ваш стол компьютерный в коридор выставите.
Она встала и пошла в гостиную.
— Тут вот люстру надо другую, хрустальную. У меня есть. А эти обои серые — тоска, надо картинами завесить. Я у тёти Вали гобелен заберу…
Я сидела и слушала, как она расставляет мебель в моей квартире. Внутри что-то щёлкнуло.
Я встала.
— Валентина Игоревна, — позвала я.
— Чего тебе?
— Гобеленов не будет. И комода не будет. И жить вы здесь не будете.
Свекровь замерла.
— Это ты мне указываешь? В доме моего сына? Да ты кто такая? Пришла на всё готовое…
— Мам, Лена, прекратите! — вскочил Сергей.
Но меня было не остановить. Я прошла в гостиную.
— Готовое? Сергей, объясни маме, чьё здесь «готовое».
Муж молчал.
— Не хочешь? Я объясню. Валентина Игоревна, Сергей работал на продукты и коммуналку. Но первоначальный взнос — это деньги с продажи бабушкиной квартиры. Моей бабушки. А ипотеку мы закрыли досрочно моей премией.
— Ну и что? — фыркнула она. — Бюджет общий.
— Общий. Только вспомним четырнадцатый год. Ваш «сетевой бизнес» и кредиты на полмиллиона. Кто их закрывал? Сергей с зарплатой тридцать тысяч? Их закрывала я. А два года назад? Крыша на даче. Двести тысяч. Кто дал? Мы. Вернули? Нет.
Я сделала шаг вперёд.
— Да, это я приобрела наше жильё. И нет, твоей матери тут не командовать — с неё причитается! Уважением. И тишиной.
Валентина Игоревна хватала ртом воздух. Аргумент про «сына-добытчика» рассыпался.
— Серёжа… — прохрипела она. — Ты позволишь ей так разговаривать? Она меня выгоняет!
Сергей стоял у стены, бледный. Он смотрел то на мать, то на меня.
— Мам, — сказал он наконец тихо. — Лена права.
Свекровь ахнула.
— Что?..
— Лена права. Квартиру купила она, по сути. И долги твои закрывала она. Я молчал, чтобы тебя не расстраивать. Но ты перегибаешь. Это наш дом. И мы сами решим, кто тут будет жить.
Валентина Игоревна пошатнулась.
— Вот как… Предатель. Подкаблучник.
Она схватила плащ.
— Ноги моей здесь больше не будет! Запомните!
Дверь хлопнула так, что посыпалась штукатурка.
В квартире наступила тишина.
Я почувствовала, как ноги становятся ватными. Я опустилась на ближайшую коробку с книгами, закрыв лицо руками.
Сергей подошёл, сел на соседнюю коробку. Обнял меня.
— Прости. Я должен был раньше это сказать.
— Должен был. Но сказал сейчас.
— Она теперь не будет звонить месяц.
— Переживём. Зато у нас есть квартира. И никаких гобеленов.
Мы сидели на коробках в нашей пустой гостиной. И я понимала, что ремонт мы закончим. Главное, что мы отстояли границы.
С того дня прошёл год. Валентина Игоревна позвонила через два месяца. Теперь она приходит в гости. Строго по звонку. Приносит курицу, сидит два часа и уходит. Она больше не пытается переставлять мебель. Она знает: у этой квартиры есть хозяйка.
А теперь, дорогие мои, скажите честно: жестоко я поступила? Ведь это мама. Может, стоило стерпеть? Или я права, что защитила семью? Как бы вы поступили на моём месте? Делитесь в комментариях.
Юлия Вернер ©