Катя стояла посреди кухни с телефоном в руке, и казалось, что пол уходит из-под ног. Артём даже не поднял голову от тарелки — жевал котлету, запивая чаем, будто только что не произнёс то, что перевернуло всё.
— Артём, мама в реанимации, — повторила она тише, надеясь, что он просто не расслышал. — Нужно срочно ехать, врачи говорят...
— Катюш, я понимаю, что тебе тяжело, — он вытер рот салфеткой, — но это же твоя мать. Я тут при чём? У меня завтра важная встреча, мне высыпаться надо.
Она молчала, пытаясь переварить услышанное. Десять лет брака, общий ребёнок, ипотека на двоих. А сейчас он сидел напротив и спокойно объяснял, почему её беда — не его.
Артём встал, поставил тарелку в раковину.
— И вообще, давай без драмы. Позвони сестре, пусть она разбирается. А ты дома нужна, Ване завтра в садик, обед готовить надо. Я же не могу всё на себя взвалить.
Маму увезли в больницу три дня назад. Инсульт. Врачи говорили осторожно: нужен постоянный уход, реабилитация, кто-то рядом должен быть. Сестра Лена жила в другом городе, приехать могла только на выходные. Оставалась Катя.
Она работала удалённо, но это не значило, что работы было меньше. Наоборот — дедлайны, созвоны, правки. А теперь ещё больница: капельницы, анализы, разговоры с врачами. И дом: стирка, готовка, пятилетний Тёма, который не понимал, почему мама всё время нервная.
— Артём, можешь завтра утром отвезти Ваню в садик? — попросила она на следующий день, собирая сумку для больницы. — Мне к восьми нужно быть у мамы, процедуры начинаются рано.
Он лежал на диване, листал ленту в телефоне.
— Не могу, у меня совещание в девять. Ты же знаешь.
— Ну пожалуйста, это же полчаса всего...
— Катюха, я устаю на работе больше тебя. Ты хоть дома сидишь, а я каждый день в офис мотаюсь. Это твои обязанности — ребёнка водить. Не надо на меня вешать.
Она сжала кулаки, чувствуя, как внутри поднимается что-то горячее.
— Мои обязанности? А твои какие?
— Деньги зарабатывать, — буркнул он, не отрываясь от экрана. — Или ты думаешь, ипотека сама платится?
Катя развернулась и вышла из комнаты. Слёзы жгли глаза, но она не дала им пролиться. Некогда.
Дни слились в один бесконечный марафон. Утром — Ваня, садик, работа за компьютером урывками. Днём — больница: мама лежала бледная, с капельницей в руке, пыталась говорить, но слова выходили невнятные. Катя держала её за руку, гладила по волосам, шептала, что всё будет хорошо. Вечером — снова дом, ужин, ребёнок, стирка.
Артём приходил с работы, плюхался на диван и включал телевизор.
— А чего на ужин? — спрашивал он.
— Гречка с курицей.
— Опять? Катюх, ну нельзя что-то нормальное приготовить?
Однажды она просто не выдержала.
— Артём, у меня мама в больнице! Ты хоть понимаешь?
Он поморщился, словно она сказала что-то неприличное.
— Не ори. Ваня спит уже. И вообще, я не виноват, что так вышло. Каждый за своих родителей отвечает. Моя мама заболеет — я сам разберусь, тебя таскать не буду.
Она смотрела на него и не узнавала. Когда-то он был другим. Или она просто не замечала?
Вызвать такси до больницы — триста рублей. Назад — ещё столько же. Каждый день шестьсот. За неделю больше четырёх тысяч. У Артёма машина стояла под окном, он каждый вечер ездил в магазин за пивом, но Кате отказывал:
— Я не могу каждый день тебя возить, у меня дела свои.
Как-то она попросила его посидеть вечером с Ваней, пока она съездит к маме.
— Не получится, встречаюсь с друзьями, — отрезал он.
— Артём, ну отмени один раз...
— Я что, вообще жить не должен по-человечески? Ты со своей матерью замучила уже. Наймите сиделку, если так надо.
Наймите. Будто он не член этой семьи. Будто это не его проблема.
Катя взяла телефон, открыла калькулятор. Посчитала свой доход, расходы. Молча кивнула.
— Хорошо, — сказала она. — Найму.
Мама пошла на поправку. Через три недели её перевели из реанимации в обычную палату. Ещё через неделю выписали домой. Катя наняла сиделку — женщину средних лет, спокойную, опытную. Мария Ивановна приходила каждый день, помогала маме с процедурами, готовила, убиралась.
— Спасибо тебе, доченька, — шептала мама, сидя в кресле у окна. — Не знаю, что бы я без тебя делала.
Катя обнимала её, чувствуя, как сердце сжимается. Зато Артём был доволен — жена снова дома, ужины вовремя, претензий нет.
Но что-то внутри Кати сломалось. Она смотрела на мужа и видела чужого человека. Он ел, смотрел телевизор, играл с сыном — но это было механически, будто обязанность. Никакого участия, никакой поддержки.
Однажды вечером раздался звонок. Катя подняла трубку — звонила мама Артёма.
— Катенька, милая, прости, что беспокою. У меня тут... ну, в общем, прихватило сердце немного. Артём сказал, что занят, не может приехать. Ты не могла бы?
Катя почувствовала, как внутри всё леденеет.
— Конечно, сейчас приеду.
Она повесила трубку, надела куртку. Артём поднял голову от телефона.
— Куда это ты?
— К твоей маме. У неё сердце.
Он нахмурился.
— А, ну да. Я думал, само пройдёт. Ты чего побежала?
Катя остановилась у двери.
— А ты почему нет?
Он пожал плечами.
— Ну... она же сильно не жалуется. Наверное, ерунда какая-то.
— То есть когда моя мама в реанимации лежала — это тоже ерунда была?
Артём поморщился.
— Катюх, ну зачем ты опять начинаешь? Это же разные вещи.
— Чем?
— Ну... — он замялся. — Просто разные.
Она смотрела на него долго, потом тихо сказала:
— Я не буду помогать с твоей матерью. Это не моя проблема.
И вышла.
Свекровь оказалась в больнице. Ничего серьёзного, но врачи настаивали на обследовании. Катя провела с ней весь день: анализы, процедуры, разговоры с врачами. Артём позвонил один раз — спросил, что там, услышал "ничего страшного" и бросил трубку.
Вечером Катя вернулась домой усталая. Артём метался по квартире.
— Где ты была?! Ваня весь вечер плакал, я не знал, чем его кормить!
— Разогрел бы суп, — устало сказала она, снимая туфли.
— Какой суп? Я же не знаю, где что лежит! Ты должна была вернуться раньше!
Катя подняла на него глаза.
— Твоя мама в больнице. Я была с ней.
— Ну и что? Я же не просил тебя там сидеть целый день! Наймите кого-нибудь, раз так надо.
— Найми сам, — сказала она спокойно. — Это же твоя мать, а не моя.
Он растерянно замолчал.
Через два дня Артём сам поехал к матери. Провёл в больнице полтора часа и вернулся измученный.
— Ужас какой-то, — жаловался он. — Столько беготни, все эти врачи, очереди... Кать, может, ты всё-таки съездишь завтра? У тебя получается лучше.
— Не получится, работа. Наймите сиделку.
Он нахмурился.
— Откуда деньги брать? Сиделка дорого стоит.
— Из тех же, из которых я брала для своей мамы.
Артём замолчал. Впервые за долгое время он выглядел растерянным.
Катя не злорадствовала. Она помогала свекрови — но ровно в той мере, в какой помог бы ей Артём. Звонила узнать, как дела. Передавала продукты. Но таскаться по больницам каждый день не собиралась.
Артём справлялся плохо. Он пропускал важные встречи, опаздывал на работу, нервничал. Однажды вечером сел напротив Кати, потёр лицо руками.
— Это невозможно, — пробормотал он. — Как ты вообще справлялась?
Она пожала плечами.
— Справлялась.
— Но у тебя же работа, дом, ребёнок... — он посмотрел на неё. — Я не понимал, как это тяжело.
Катя кивнула.
— Теперь понимаешь.
Он молчал, глядя в пол.
— Прости, — сказал он наконец. — Я был... эгоистом.
Она не ответила сразу. Слишком много обид, слишком много бессонных ночей, слёз, которые некогда было выплакать.
— Артём, когда мне было плохо, ты сказал, что это не твоя проблема.
— Я знаю. Я идиот.
— Да, — согласилась она. — Идиот.
Он поднял голову.
— Можем начать сначала?
Катя задумалась. Может быть, иногда людям нужно столкнуться с чужой болью, чтобы понять свою.
— Не знаю, — честно сказала она. — Но попробовать можем.
Через месяц обе мамы были дома. Артём ездил к своей каждый день — помогал, привозил продукты, сидел рядом. Катя видела, как он меняется. Медленно, с трудом — но меняется.
А однажды, когда она собиралась к маме, он взял ключи от машины.
— Поехали вместе, — сказал он. — Заодно и мою проведаем. Ваню оставим у соседки.
Катя посмотрела на него, потом кивнула.
Они ехали молча. За окном мелькали дома, деревья, серое небо. Артём вдруг протянул руку, накрыл её ладонь своей.
— Спасибо, что не ушла.
Она сжала его пальцы в ответ.
Иногда человеку нужно упасть, чтобы научиться ходить. А иногда нужно потерять близкого, чтобы понять, как он важен. Артём понял. И этого было достаточно.