— Ты меня больше не любишь? — спросила Марианна, глядя, как муж методично размешивает сахар в остывшем чае.
Ложечка мерно стучала о край тонкого фарфора. Динь. Динь. Динь. Этот звук впивался в виски не хуже мигрени. Леонид даже не поднял головы. Он сидел в своей неизменной серой фланелевой рубашке, такой же серой и колючей, как и все их последнее десятилетие.
— А я когда-то говорил обратное? — Леня наконец поднял глаза. В них не было ярости. Хуже. Там была пустота, перемешанная с застарелой брезгливостью. — Я отвечу тебе честно, Марианна. Если ты так жаждешь правды в субботу вечером... Нет. Я тебя не люблю. И, пожалуй, не любил никогда.
Воздух на кухне вдруг стал плотным, как кисель. Марианна открыла рот, но слова застряли где-то в гортани, превратившись в соленый ком. Она ведь ждала другого. Ждала, что он отшутится, скажет про усталость на работе, про кризис среднего возраста. Ну, в крайнем случае, буркнет что-то неопределенное. Но этот спокойный, выверенный удар под дых...
— Как это — никогда? — прохрипела она, цепляясь пальцами за край столешницы. — А свадьба? А когда Темка родился? Ты же... ты же на руках меня нес из роддома!
Леня коротко усмехнулся. Это был страшный звук. Сухой, надтреснутый.
— Нес. Положено было так. Родственники смотрели, камера снимала. Знаешь, Марианна, есть такое слово — «надо». Десять лет назад мне надо было стать взрослым в глазах отца. А тут ты — такая правильная, влюбленная, с этой твоей нелепой беременностью...
— Нелепой? — Марианна почувствовала, как по спине пополз ледяной холод. — Ты назвал нашего сына нелепостью?
— Я назвал обстоятельства нелепыми, — поправил он, аккуратно отставляя чашку. — Ты была моим якорем. Только не тем, что спасает в шторм, а тем, что тянет ко дну. Я ведь в Питер собирался, в академию. У меня оффер был, понимаешь ты своим куриным мозгом? А остался здесь. В этом душном городе, в этой квартире с вечно пахнущими зажаркой шторами. Потому что ты забеременела. Потому что твоя мама плакала. Потому что я струсил быть подлецом тогда. И вот результат.
Он встал, высокий, статный, все еще красивый той сухой мужской красотой, которая когда-то заставила ее, двадцатилетнюю девчонку, потерять голову.
— Я смотрю на тебя и вижу кандалы. Каждый день, — он подошел ближе, и Марианна невольно втянула голову в плечи. — Каждая твоя забота, каждый этот твой домашний пирог — это как лишнее звено в цепи. Ты хочешь, чтобы я соврал? Нет. Я тебя терплю. Ради Темы, ради приличия. Но когда ты входишь в комнату, мне хочется открыть окно и выйти в него, лишь бы не слышать твоего голоса.
— Леня, за что? — слезы все-таки брызнули, обжигая щеки. — Я же для тебя... все. Я карьеру бросила, я дом в идеал превратила, я дышать без тебя не могу!
— Вот именно, — отрезал он. — Ты не можешь дышать без меня. Ты — паразит, Марианна. Эмоциональный паразит. Ты облепила меня своими чувствами, как мох дерево, и удивляешься, почему дерево сохнет. Мне тошно от твоей любви. Она липкая. Она пахнет ванилином и твоим вечным смирением.
Он развернулся и вышел из кухни, бросив напоследок:
— Не делай такое лицо. Ты сама спросила. Имей мужество хотя бы раз в жизни переварить правду без истерик.
Марианна осталась одна. Тишина в квартире стала оглушительной. Она посмотрела на свои руки — кожа на пальцах была стерта от постоянной уборки, от желания сделать «как лучше». Вся ее жизнь, все эти тысячи завтраков, отглаженных рубашек и тихих ночей, когда она ждала его с работы, оказались... чем? Выкупом за свободу, которую он так и не получил?
В соседней комнате скрипнула кровать — Темка ворочался во сне. Сын. Единственное светлое пятно. Но теперь слова мужа «я тебя терплю» звенели в ушах, превращая их общий дом в камеру пыток.
Она встала, подошла к зеркалу в прихожей. На нее смотрела женщина с красными пятнами на шее и потухшим взглядом. Где та Марианна, которая когда-то рисовала и мечтала о выставках? Ее не было. Была оболочка, которую «терпели».
Внезапно в дверь позвонили. Громко. Требовательно. Почти в полночь.
Марианна вздрогнула. Леня вышел из спальни, раздраженно поправляя волосы.
— Кого там еще принесло? — буркнул он.
Он открыл дверь. На пороге стояла женщина. Дорогая сумка, идеальная укладка, холодный взгляд. Марианна узнала ее сразу. Это была Кристина, бывшая сокурсница Леонида, та самая, которая уехала в Питер тогда, десять лет назад.
— Привет, Лень, — сказала она, даже не глядя на Марианну. — Я приехала. Ты готов? Или так и будешь продолжать этот цирк со «счастливой семьей»?
Леня замер. Его плечи, только что такие напряженные и гордые, вдруг обмякли.
— Ты опоздала на десять лет, Крис, — тихо сказал он, но в его голосе Марианна впервые за вечер услышала жизнь. И боль.
— Я не опоздала, — Кристина сделала шаг в квартиру, оттесняя Марианну плечом, словно та была неодушевленным предметом, вешалкой для пальто. — Я приехала забрать долг. Ты обещал, что как только Теме исполнится десять, ты закончишь эту комедию. Теме исполнилось десять вчера. Собирайся.
Марианна почувствовала, как земля уходит из-под ног. Значит, этот разговор на кухне... это была не просто вспышка гнева. Это была подготовка к эвакуации.
Марианна стояла в прихожей, привалившись к стене. Слова Кристины о «десятилетнем долге» еще вибрировали в воздухе, а мир уже рушился дальше, с грохотом и пылью.
— Собирайся? — эхом переспросила Марианна. — Леня, о чем она говорит? Какая комедия? Ты... ты уезжаешь с ней?
Леонид не смотрел на жену. Он зашел в спальню и вытащил из-под кровати чемодан. Тот самый, почти новый, который Марианна купила ему в прошлом месяце для «командировки». Оказывается, он уже был наполовину собран.
— Марианна, не устраивай сцен, — бросил он через плечо. Голос был сухим, деловым. — Мы все обсудили на кухне. Жить в этой атмосфере мертвой любви больше невозможно. Кристина права, хватит врать. Теме нужна нормальная среда, а не вечно заплаканная мать, которая носится с тряпкой и заглядывает всем в рот.
— Нормальная среда? — Марианна рванулась в комнату. — Ты хочешь уйти? Уходи! Но при чем тут мой сын?
— Твой? — Леонид резко выпрямился. В его глазах мелькнуло что-то злое, торжествующее. — Он наш, Марианна. И по закону, и по совести. Вот только совесть подсказывает мне, что с матерью, у которой явные признаки клинической депрессии и эмоциональной нестабильности, ребенку делать нечего.
— Что ты несешь... — она осеклась.
Леонид достал из кармана телефон и повернул экран к ней. На видео Марианна сидела на полу в ванной, обхватив колени, и раскачивалась, беззвучно рыдая. Это было три месяца назад, когда у нее умер отец, а Леня даже не обнял ее.
— А вот здесь, — он пролистнул видео, — ты кричишь на него из-за разбитой чашки. Помнишь? У тебя же истерики каждый день. Ты сама не заметила, как превратилась в тень. Кристина уже нашла Теме отличную школу в Питере. Там у него будет будущее. А здесь? С тобой? Ты же его задушишь своей «любовью», как душила меня десять лет.
— Вы не заберете его, — прошептала Марианна, чувствуя, как внутри закипает первобытный, страшный гнев. — Я вызову полицию. Я...
— Вызывай, — подала голос Кристина из дверного проема. Она стояла, скрестив руки на груди, и рассматривала свой безупречный маникюр. — Только учти, Марианночка, что у Леонида на руках справки о твоих визитах к психологу. И записи твоих срывов. А у меня — отличные адвокаты. Леня подает на развод и определение места жительства ребенка с отцом. Мы уезжаем сегодня. Сейчас.
— Тема спит! — вскрикнула Марианна. — Вы не смеете будить его среди ночи и увозить в никуда!
— Он не спит, — тихо сказал Леонид.
Из детской вышел Тема. Мальчик был полностью одет. В руках он держал рюкзак, тот самый, который они вместе выбирали к первому сентября. Его лицо было бледным, а глаза — напуганными, но он не смотрел на мать. Он подошел к отцу и вцепился в его рукав.
— Темочка, маленький, — Марианна бросилась к нему, но Леонид властным жестом преградил ей путь. — Ты куда? Солнышко, мама здесь...
— Папа сказал, тебе нужно полечиться, — тихо, глядя в пол, проговорил мальчик. Голос его дрожал. — Он сказал, что ты болеешь и поэтому всегда грустная. Что тебе будет лучше одной, пока ты не выздоровеешь.
— Тема, это ложь! Я не болею, я просто... — Марианна задохнулась. Как объяснить десятилетнему ребенку, что его мать просто умирала от одиночества рядом с его отцом?
— Видишь? — Леонид кивнул Кристине. — Опять истерика. Пошли, сын. Машина уже внизу.
Он подхватил чемодан, Кристина взяла Тему за руку. Они направились к выходу, чеканя шаги по паркету, который Марианна сегодня утром натирала до блеска.
— Леня, стой! — она вцепилась в его рубашку. — Пожалуйста! Не делай этого! Ты можешь ненавидеть меня, можешь топтать мою жизнь, но не забирай его! Он же все, что у меня есть!
Леонид обернулся. Его лицо было каменным. Он медленно, палец за пальцем, разжал ее руку.
— В этом и проблема, Марианна. Он — это все, что у тебя есть. Ты сделала из ребенка костыль для своей инвалидной души. Это не любовь. Это рабство. Поживи одна. Найди себя. Если получится.
Дверь захлопнулась с тяжелым, окончательным звуком. Щелкнул замок.
Марианна осталась в пустой прихожей. В воздухе еще стоял аромат дорогих духов Кристины — запах победы и чужого торжества.
Она сползла по двери на пол. В голове набатом стучало: «Увезли. Забрали. Он верит, что я больная».
Минуту она сидела неподвижно, а потом ее взгляд упал на комод под зеркалом. Там, в вазочке для ключей, лежал телефон Леонида. Видимо, в спешке, отбиваясь от ее рук, он выронил его или просто забыл.
Экран мигнул — пришло уведомление. Марианна тупо уставилась на всплывающее сообщение от контакта «Кристина».
«Лень, главное — довезти его до границы. Документы у меня. Как только пересечем — она его больше никогда не увидит. Ты же помнишь, зачем нам это нужно на самом деле? Потерпи еще немного».
Холод в животе Марианны сменился обжигающим огнем. Какая граница? Зачем им Тема «на самом деле»?
***
Текст сообщения в телефоне Леонида жег глаза. «Довезти до границы... она его никогда не увидит». Марианна почувствовала, как внутри что-то с хрустом лопнуло. Это не была боль. Это была ярость — чистая, концентрированная, какая бывает только у матери, чьего ребенка ведут на бойню.
Она знала, что у нее нет времени на полицию. Пока она будет объяснять, пока они проверят документы... Леня с этой медузой уже будут в терминале.
Пальцы сами набрали номер, который она стерла из записной книжки восемь лет назад по требованию мужа. Но память сердца оказалась надежнее памяти телефона.
— Стас? Это Марианна. Пожалуйста, не клади трубку. У меня забрали Тему. Его увозят за границу. Мне... мне больше не к кому идти.
Через пятнадцать минут под окнами взвизгнули тормоза тяжелого внедорожника. Стас — человек из ее «дозамужней» жизни, тот, кого Леня называл мужланом и неудачником, — стоял у машины. Сейчас он выглядел как единственная скала в этом тонущем мире.
— Садись, — коротко бросил он. — Где они?
— Едут к границе с Финляндией. У Кристины там дом. Стас, я прочитала... им нужен Тема. У сына Кристины, который живет в Европе, отказали почки. Я видела в документах, что они проверяли Тему на совместимость под видом обычных анализов в клинике Лениного друга. Они везут его как донора!
Стас выругался так, что в салоне, казалось, потемнело. Мотор взревел, и машина сорвалась с места, прорезая ночную мглу.
Марианна сидела на пассажирском сиденье, сжимая кулаки так, что ногти вонзались в ладони до крови. Она вспоминала каждое слово Леонида. «Ты — паразит». «Я тебя терплю». Все это время он не просто терпел — он откармливал сына для своей любовницы, как скот на убой. Каждое проявление «заботы» Леонида о здоровье сына теперь обретало чудовищный смысл.
Они настигли их за двадцать километров до КПП. Черный седан Леонида шел на обгон фуры. Стас прижал их к обочине — жестко, до аварии. Металл заскрежетал о металл, из-под колес брызнул гравий.
Леонид выскочил из машины, его лицо было перекошено от страха и злости.
— Ты с ума сошла?! Ты что творишь, идиотка?! — орал он, размахивая руками. — Я вызову полицию, тебя закроют в психушку навсегда!
Марианна вышла из машины. Она больше не была той женщиной в фартуке, которая умоляла его о крохах любви. На ней было ярко-красное пальто, которое она набросила прямо на домашнюю одежду — как пятно крови на сером асфальте.
— Вызывай, Леня, — ее голос был пугающе спокойным. — Вызывай прямо сейчас. А я покажу им твой телефон. И переписку с Кристиной о «доноре». И результаты анализов Темы, которые ты подделал.
Леонид побледнел. Он попятился, наткнувшись спиной на свою машину. Из салона вышла Кристина, ее холеное лицо превратилось в маску ужаса.
— Лень, поедем... не слушай ее, — пролепетала она, но в глазах Стаса, который молча встал за плечом Марианны, она прочитала свой приговор.
— Тема, выходи, — скомандовала Марианна.
Задняя дверь седана открылась. Мальчик выпрыгнул и бросился к матери, обхватив ее за талию. Его трясло.
— Мам, папа сказал... он сказал, что мы едем в больницу к какому-то мальчику... — всхлипнул сын.
Марианна прижала его голову к своему животу, закрывая ладонями его уши. Она посмотрела на Леонида. В этом взгляде не было ни капли прежней нежности. Только выжженная пустыня.
— Ты думал, я — мох на твоем дереве? — тихо спросила она. — Нет, Леня. Я — та почва, на которой ты стоял. И сегодня я ухожу у тебя из-под ног. Квартира оформлена на мою мать, ты же сам так сделал, чтобы скрыть доходы от налоговой. Завтра замки будут сменены. Твои вещи — те, что я не сожгу, — будут в мусорных баках за углом.
— Ты не посмеешь... — прохрипел Леонид. — У меня связи, у меня деньги...
— У тебя нет ничего, кроме долгов Кристины, — отрезала Марианна. — Я уже отправила скриншоты вашей переписки твоему отцу. Тому самому, перед которым ты так боялся выглядеть подлецом. Думаю, его инфаркт — это меньшее, что тебе грозит, когда он узнает, что ты хотел продать внука на органы.
Она развернулась, не дожидаясь ответа. Стас открыл перед ней и Темой дверь внедорожника.
Когда они отъезжали, Марианна видела в зеркало заднего вида, как Кристина кричит на Леонида, толкая его в грудь, а тот стоит, опустив голову, жалкий и пустой, на обочине своей разрушенной жизни.
Прошел год.
Марианна стояла в центре светлой студии. На стенах висели ее новые работы — яркие, дерзкие, полные жизни. На одной из них была женщина в ярко-красном платье, разрывающая железные цепи, которые на поверку оказывались сплетенными из мужских галстуков.
— Мам, ты идешь? — Тема заглянул в комнату. Он заметно подрос, в глазах появилось спокойствие, которого раньше не было. — Стас приехал, зовет нас в парк.
— Иду, сынок, — улыбнулась она.
Она посмотрела на свое отражение в зеркале. Больше не было красных пятен на шее от нервов. Не было потухшего взгляда. Была женщина, которая поняла одну важную истину: иногда, чтобы начать дышать, нужно, чтобы тебя сначала попытались задушить.
Леонид пытался звонить, писал письма, просил прощения, когда Кристина бросила его, забрав последние деньги. Но Марианна не открыла ни одного конверта. Некоторые двери должны оставаться закрытыми навсегда. Особенно те, за которыми тебя не любили, а всего лишь «терпели».