— Либо мать, либо жена, — Вадим бросил ключи от машины на мраморную столешницу. Звук вышел сухим и окончательным, как выстрел в затылок. — Я не собираюсь превращать свой дом в филиал хосписа, Вера. Выбирай. Сейчас.
Вера замерла с половником в руке. В соседней комнате послышался глухой стук — это мама, Анна Павловна, снова пыталась встать с кровати без помощи. Мама угасала тихо, как старая свеча, иногда забывая имена, но все еще узнавая родные глаза дочери.
— Вадик, но ей некуда идти... — голос Веры дрогнул, предательски сорвался на шепот. — Квартиру же продали, чтобы тебе на бизнес добавить. Ты же сам говорил...
— Мало ли что я говорил! — муж подошел вплотную, обдав запахом дорогого парфюма и холодного безразличия. — Ситуация изменилась. Мне нужен покой. Или она уезжает в интернат, или мы разводимся.
Вера открыла рот, чтобы закричать, но в этот момент в прихожей раздался шум. Тяжелые шаги, возня, чье-то натужное сопение. Дверь распахнулась, и двое крепких парней вкатили в гостиную инвалидное кресло. В нем, обложенный подушками, сидел отец Вадима, Борис Петрович. Тот самый человек, который три года назад выставил сына из дома и проклял, а теперь смотрел в пустоту остекленевшим взглядом.
— А вот и пополнение, — Вадим усмехнулся, глядя на ошарашенную жену. — У отца инсульт. Ухаживать некому. Раз ты у нас такая милосердная и не хочешь отдавать свою мать в приют — отлично. Я оставляю ее. Но при одном условии.
Вера смотрела на свекра, который пускал слюну на чистый ламинат, и не верила своим ушам.
— Ты теперь не работаешь, Вера, — продолжал Вадим, вальяжно снимая пиджак. — Забираешь документы. Будешь сиделкой. Сразу для двоих. И для своей матери, и для моего отца. Раз уж ты так ценишь семейные узы — тяни их. Но учти: если я увижу хоть одну пылинку, если в доме будет пахнуть лекарствами, а не ужином, или если мой отец хоть раз поморщится от дискомфорта — вы обе вылетите на улицу в ту же секунду. Без копейки. Выбирай: или ты становишься идеальной прислугой для двух инвалидов, или прямо сейчас вызывай перевозку для своей матери.
Вера смотрела на мужа и видела перед собой чужого, страшного человека. Свекор в кресле вдруг странно дернул рукой и как-то слишком внимательно посмотрел на Вадима, но тот уже отвернулся, любуясь своим отражением в зеркале.
— Ну? Что молчишь? Соглашайся, Верочка. Это же так благородно — спасать всех вокруг. Посмотрим, на сколько тебя хватит.
Следующие две недели превратились для Веры в бесконечный, тягучий кошмар. День начинался в пять утра с мытья суден и заканчивался в полночь у плиты. Мама плакала, пугаясь незнакомого старика в соседней комнате. Борис Петрович, свекор, вел себя странно: он был капризен, требовал внимания каждую минуту, но при этом... почти не разговаривал.
Вадим возвращался поздно. Он брезгливо обходил комнату матери Веры, зато к отцу заходил регулярно.
— Как он? — сухо бросал он через плечо.
— Борис Петрович сегодня плохо ел, — Вера едва держалась на ногах, ее лицо осунулось, под глазами залегли черные тени. — Вадик, мне нужны деньги на лекарства маме. И спецпитание для твоего отца...
— Деньги? — Вадим рассмеялся, доставая из кошелька пятитысячную купюру и швыряя ее на пол. — Подними. Ты теперь на зарплате у меня, Вера. И не смей жаловаться. Ты сама выбрала этот крест.
Вера наклонилась, чтобы поднять купюру, и почувствовала, как в спине что-то хрустнуло. Слезы застилали глаза. В этот момент из комнаты свекра донесся грохот. Вера бросилась туда, ожидая увидеть старика на полу, но Борис Петрович сидел в кресле. Его рука, якобы парализованная, крепко сжимала стакан с водой.
— Дочка, — вдруг отчетливо, без всякой одышки прошептал свекор. — Подойди ближе. Быстро. Пока этот гад не вернулся.
Вера замерла у двери, прижав руку к груди.
— Борис Петрович? Вы... вы говорите?
— Тише ты! — старик зло сверкнул глазами, и в этом взгляде не было ни капли болезни. — Слушай меня внимательно. Мой сынок думает, что он самый умный. Привез меня сюда, чтобы я не мешал ему наследство делить, пока я «овощ». Сговорился с врачом, чтобы меня в дурку упечь, а пока решил тебя сломать, чтоб не мешала. Думаешь, он просто так твою мать оставил? Он хочет, чтобы ты сама ее возненавидела. Чтобы ты сломалась и сдала ее, а потом он и тебя вышвырнет.
Вера пошатнулась, хватаясь за косяк.
— Но зачем вам это? Зачем притворяться?
— Чтобы выжить, дура! — свекор выругался. — Он меня со свету сжить хочет. Втихую. А ты — единственная, кто мне еду приносит, которую он не травил. Послушай, Вера... У него в кабинете, в сейфе, лежат бумаги. На твою квартиру и на мои счета. Он все переписал на себя, пока мы тут «болеем». Если поможешь мне — я помогу тебе и твоей матери.
В коридоре послышались шаги Вадима. Свекор мгновенно обмяк в кресле, голова его упала на грудь, а изо рта снова потекла тонкая струйка слюны.
— Вера! Где мой кофе?! — рявкнул муж из кухни.
Вера стояла посреди комнаты, глядя то на притворяющегося свекра, то на дверь, за которой скрывался человек, которого она когда-то любила. В голове пульсировала только одна мысль: она заперта в доме с двумя монстрами, один из которых — ее муж, а второй — ее единственный союзник. Или это очередная ловушка?
***
Вера не спала всю ночь. В ушах стоял хриплый шепот свекра: «Документы в сейфе... помоги мне — помогу тебе». Она смотрела в потолок, слушая, как в соседней комнате тяжело дышит мама. Внутри все дрожало от омерзения и страха. Вадим, спавший рядом, выглядел во сне почти человеком — спокойное лицо, ровное дыхание. Но Вера знала: под этой маской скрывается расчетливый хищник.
Утром, когда Вадим ушел на работу, предварительно швырнув на стол список покупок и проверив, нет ли пролежней у отца, Вера зашла в комнату Бориса Петровича.
— Как мне открыть сейф? — спросила она в лоб, не глядя старику в глаза.
Свекор ожил мгновенно. Сбросил маску немощного, сел в кресле, потирая затекшую руку.
— У него код — дата твоей свадьбы, — старик неприятно осклабился. — Сентиментальный подонок, правда? Думает, это иронично. Там, в нижнем ящике, папка с синей лентой. Там документы на твою квартиру. Он подделал подпись твоей матери, пока она была в пограничном состоянии.
Вера почувствовала, как к горлу подкатил ком. Значит, муж не просто хотел избавиться от тещи, он планомерно обкрадывал их с самого начала.
— А что там для вас, Борис Петрович? — тихо спросила она.
— Мое завещание. Он заставил меня подписать его под капельницами. Если я сдохну сейчас, все уйдет ему. Но если ты достанешь бумаги, я перепишу все на тебя, Вера. Оставим его с голым задом.
Вера кивнула. План казался безумным, но выбора не было. Весь день она вела себя как идеальная жертва: когда Вадим позвонил по видеосвязи, она специально не причесалась, терла глаза, чтобы они казались заплаканными, и жалобно просила разрешения купить маме чуть больше творога. Вадим был доволен. Его власть была абсолютной.
Вечером, когда муж уснул после бутылки дорогого вина, Вера на цыпочках прокралась в его кабинет. Пальцы дрожали так, что она трижды ошибалась в коде. Наконец, тяжелая дверца щелкнула.
Синяя папка была там. Вера лихорадочно листала листы. Вот она, подпись мамы — корявая, вымученная... И рядом доверенность на Вадима. Но под папкой лежал старый, пожелтевший конверт с надписью «Личное. Уничтожить».
Любопытство пересилило страх. Она вскрыла его и застыла. Внутри были фотографии и вырезка из газеты двадцатилетней давности. «Трагическое ДТП на переезде: виновник скрылся». На фото был молодой Борис Петрович рядом со своей разбитой машиной, а на обороте рукой свекра было написано: «Откупился. Гаишник взял все, что было. Семью погибшего Семена больше не беспокоить».
Семен. Так звали отца Веры. Он погиб, когда ей было восемь. Мама всегда говорила — несчастный случай, в машине не справился с управлением. А теперь из темноты сейфа на нее смотрела правда: ее нынешний свекор убил ее отца и купил себе свободу. А его сын теперь медленно убивает ее мать.
— Нашла? — раздался за спиной вкрадчивый голос.
Вера вскрикнула, выронив конверт. В дверях, опираясь на косяк, стоял Борис Петрович. Он не сидел в кресле — он стоял на своих двоих, крепко и уверенно.
— Вы... вы ходите? — выдохнула Вера, прижимая папку к груди.
— Немного тренировок, пока ты на кухне возилась, — старик сделал шаг в комнату, и в лунном свете его лицо казалось маской демона. — Дай мне папку, Вера. И конверт отдай. Это дела давно минувших дней. Тебе нужно спасать мать, а не копаться в могилах.
— Вы его убили, — Вера попятилась к окну. — Вы убили моего папу, а потом ваш сын женился на мне... Это был план? Вы так «замаливали грехи»?
— Вадим не знал, — старик сузил глаза. — До недавнего времени. А когда узнал — решил, что это отличный повод держать меня за горло. Мы оба не ангелы, деточка. Но сейчас у нас общий враг. Отдай бумаги, и завтра мы поедем к нотариусу. Ты получишь все.
В этот момент в коридоре зажегся свет.
— Что здесь происходит? — голос Вадима прорезал тишину, как скальпель.
Он стоял в дверях, глядя на «воскресшего» отца и жену с документами в руках. В его глазах не было удивления. Только холодная, расчетливая ярость.
— Надо же, — Вадим медленно вошел в кабинет и запер дверь на засов. — Семейный совет в три часа ночи. Папа, я недооценил твою тягу к жизни. Вера, и я недооценил твою продажность. Решила объединиться с убийцей своего отца ради пары миллионов?
— Вадим, я... — Вера прижала бумаги к себе.
— Молчи! — рявкнул он. — Ситуация упрощается. Папа, раз ты выздоровел, значит, пора на выписку. В тот самый интернат, который я присмотрел для тещи. А ты, Вера... Ты сейчас положишь бумаги на стол и пойдешь собирать вещи матери. У вас есть десять минут, пока я не вызвал полицию и не заявил, что вы пытались меня ограбить. Улики — у вас в руках.
Свекор внезапно бросился на сына с неожиданной для старика силой, но Вадим легко перехватил его руку и толкнул обратно в кресло.
— Хватит цирка! — Вадим повернулся к Вере. — Либо ты сжигаешь этот конверт прямо сейчас и остаешься моей верной женой, забыв все, что видела, либо ты и твоя полоумная мать завтра будете ночевать на вокзале. Выбирай. Снова.
Вера смотрела на двух мужчин. Один — убийца ее прошлого, другой — палач ее настоящего. В ее руках была правда, которая могла разрушить обоих, но цена этой правды была слишком высока.
***
Вадим сделал шаг к Вере, протягивая руку за папкой. Его лицо исказила самодовольная ухмылка победителя.
— Ну же, Верочка. Ты же умная девочка. Ты же хочешь, чтобы мамочка спала в тепле, а не под мостом? Дай мне эти бумажки, и мы забудем этот досадный инцидент.
Но Вера не шелохнулась. Она смотрела за спину мужа, туда, где в дверном проеме показалась тонкая фигура в ночной сорочке.
Анна Павловна стояла ровно, без своей привычной сутулости. В ее руках была старая, потрепанная детская кукла Веры — та самая, с которой мама не расставалась последние месяцы, шепча ей что-то бессвязное.
— Вадик, отойди от моей дочери, — голос мамы прозвучал чисто, звонко и так властно, что Вадим непроизвольно отшатнулся.
— Мама? — ахнула Вера. — Ты... ты понимаешь, где мы?
— Я все понимаю, родная. Все эти три года, что этот... — она смерила зятя ледяным взглядом, — травил меня таблетками, чтобы я побольше спала и поменьше видела.
Вадим опомнился и зло рассмеялся:
— Старая маразматичка! Кто тебе поверит? У меня справки, у меня диагнозы! Ты из ума выжила!
— Справки куплены у твоего дружка-врача, Вадим. А вот это — нет.
Мать Веры хладнокровно оторвала голову старой кукле. Вера вскрикнула, но из распоротого чрева игрушки выпал не синтепон, а маленький цифровой диктофон и пачка исписанных листков.
— Борис, — Анна Павловна повернулась к свекру, который вжался в кресло. — Ты ведь помнишь ту ночь на переезде? Ты думал, я спала в машине? Нет, я видела твое лицо. И видела, как ты совал деньги инспектору. Я не заявила тогда только потому, что испугалась за маленькую Веру. Ты был слишком силен. Но я собирала все. Каждую твою угрозу, каждое признание, которое ты бормотал спьяну, когда мы еще дружили семьями.
Вадим бросился к теще, но Борис Петрович вдруг резко подставил сыну подножку. Вадим рухнул на ковер, больно ударившись челюстью.
— Лежи, щенок! — рявкнул старик. — Анна... ты все это время...
— Все это время я ждала, когда вы оба окажетесь в одной яме, — мама Веры подошла к дочери и взяла ее за руку. Пальцы пожилой женщины были крепкими, как сталь. — Вера, я не больна. Я просто дала ему поверить в его безнаказанность. Пока он думал, что я — овощ, он не прятал документы. Он хвастался перед отцом своими схемами прямо при мне. Все записи здесь. И о том, как он подделывал мою подпись, и о том, как планировал отправить отца в дурку.
Вадим поднялся с пола, вытирая кровь с разбитой губы. В его глазах метался загнанный зверь.
— Вы никуда не уйдете. Я сейчас вызову охрану поселка. Я скажу, что вы напали на меня!
— Вызывай, — спокойно ответила Анна Павловна. — Полиция уже едет. Я нажала тревожную кнопку на браслете Бориса десять минут назад. Ты же сам ее установил «для безопасности», помнишь?
Вдали послышался вой сирены. Вадим побледнел, озираясь по сторонам, и вдруг бросился к окну, но свекор, вцепившись в его ногу, повалил его снова.
— Вера, бери папку, — скомандовала мать. — Идем. Нам здесь больше нечего делать.
— Мама, а как же дом? А квартира? — Вера все еще не могла прийти в себя.
— Квартира по документам снова наша, — мама слабо улыбнулась. — Я успела отправить жалобу в прокуратуру через интернет, пока ты была в магазине. Сегодня на счета Вадима наложен арест. Он никто, Вера. Просто мелкий воришка, который заигрался в бога.
Они вышли на крыльцо, когда во двор ворвались машины с мигалками. Холодный ночной воздух обжег легкие, но это был воздух свободы. Вера оглянулась на ярко освещенные окна особняка, который казался ей тюрьмой. Там, за стеклом, двое мужчин продолжали делить власть над пеплом своей жизни.
— Либо мать, либо жена... — прошептала Вера, вспоминая слова мужа.
— Он ошибся, доченька, — Анна Павловна обняла ее за плечи. — Он потерял и то, и другое. А мы обрели себя.
Вера посмотрела на мать — ту самую, которую считала беспомощной, — и поняла: настоящая сила не в деньгах и не в шантаже. Она в тихом терпении женщины, которая готова ждать годами, чтобы защитить своего ребенка.
Они сели в такси. Вера прислонилась головой к плечу матери. Впереди была неизвестность, суды и долгий путь домой. Но впервые за долгое время ей не было страшно. Потому что рядом была она — ее мама. Ее опора. Ее настоящая жизнь.