— Ты мне никто, и терпеть тебя я не собираюсь! — Костя бросил эту фразу так легко, словно стряхивал невидимую пылинку с лацкана своего идеально выглаженного пиджака.
Мы стояли в центре просторного холла новой квартиры. Пахло дорогой шпатлевкой, свежестью и моими несбывшимися надеждами. Потолки под четыре метра, панорамные окна, вид на набережную, о котором я мечтала последние три года, пока мы ютились в моей однушке и откладывали каждую копейку в «общий котел». Ну, как я думала — в общий.
Риелтор, сухопарая женщина с лицом, застывшим в маске профессионального безразличия, неловко кашлянула и отвела взгляд в сторону окна. Она была здесь лишней. Лишней в этом моменте моего тотального крушения.
— Кость, я не понимаю... — мой голос звучал жалко, как у побитой собаки, которая все еще пытается лизнуть руку хозяину. — Мы же только что обсуждали цвет плитки в ванной. Мы же... выбрали этот проект вместе.
Он посмотрел на меня с такой искренней брезгливостью, что у меня похолодели кончики пальцев. Знаете это чувство? Когда земля уходит из-под ног, но ты судорожно цепляешься за воздух, надеясь, что это просто дурной сон. Глупая Диана. Наивная, восторженная идиотка.
— Проект выбрал я, — отрезал он. — Деньги платил я. А ты... ты просто создавала фон, Дианочка. Знаешь, как комнатное растение. Хорошо смотришься в интерьере, но если завянешь — не жалко и выкинуть.
Он повернулся к риелтору, чей карандаш замер над договором.
— Елена, давайте подписывать. Собственник один, как мы и договаривались. Без обременений.
Я стояла и смотрела, как его рука — та самая рука, которая вчера вечером гладила меня по волосам и обещала, что «теперь все будет иначе» — уверенно выводит закорючку на документах. На документах, где не было моего имени. Вообще.
В голове набатом стучало: «Я же вкладывалась. Я отдавала всю зарплату. Я закрыла свой счет, чтобы нам хватило на этот чертов первоначальный взнос!». А вслух вырвалось только какое-то нечленораздельное всхлипывание.
— А как же мои деньги, Кость? Те триста тысяч, которые я сняла с депозита?
Он даже не обернулся. Просто сложил свой экземпляр договора в кожаную папку.
— Считай это платой за аренду моей жизни за последние пару лет. И за то, что я терпел твое нытье про «уютное гнездышко». Свободна. Вещи забери до вечера, ключи от квартиры оставишь на тумбочке.
Елена-риелтор быстро юркнула к выходу, буркнув дежурное «Поздравляю с покупкой». Дверь за ней захлопнулась с тяжелым, окончательным звуком.
Я осталась стоять посреди этого бетонного рая. Один на один с мужчиной, которого считала своей опорой.
— Ты серьезно? — я сделала шаг к нему, надеясь увидеть в его глазах хоть каплю той нежности, которой он кормил меня месяцами. — Ты просто вычеркиваешь меня? Как ненужный пункт в списке дел?
— Диана, не делай сцен, тебе не идет, — он посмотрел на часы. — У меня через сорок минут встреча. Ты все слышала. Ты мне — никто. Юридически, фактически, эмоционально. Ты была удобным буфером, пока я вставал на ноги. Теперь я стою крепко. Буфер больше не нужен.
Он прошел мимо, задев меня плечом. Сильно, намеренно. Так задевают прохожего на улице, который мешает пройти к цели. Я почувствовала, как внутри что-то надломилось. Не с треском, а с тихим, едва слышным шипением, как гаснущий уголек.
Это не было просто признанием в нелюбви. Это было признание в том, что меня никогда не существовало в его реальности как человека. Я была функцией. Подавальщицей кофе, слушательницей его амбициозных планов, бесплатным психологом и инвестором, чьи вложения списали в убытки.
Но самое страшное было впереди.
Когда я вышла на улицу, глотая обжигающий осенний воздух, телефон в сумке завибрировал. Сообщение от мамы: «Дианочка, Костя звонил, сказал, что вы расстались из-за твоей измены. Сказал, что ты забрала часть его денег и ушла к какому-то коллеге. Дочка, как же так?..»
Я остановилась посреди тротуара. Мимо шли люди, спешили по делам, смеялись. А я смотрела на экран телефона и понимала: он не просто выставил меня за дверь. Он решил уничтожить меня полностью, зачистить территорию так, чтобы даже памяти доброй не осталось.
— Значит, так? — прошептала я, чувствуя, как по щеке ползет злая, горячая слеза. — Никто, говоришь?
В этот момент я еще не знала, что именно это «никто» станет моей главной суперсилой. Но до осознания было еще далеко. Пока была только боль. Густая, липкая, черная боль, которая затапливала легкие.
***
Первую неделю я жила в тумане. Знаете, это состояние, когда ты существуешь на автопилоте? Пьешь остывший чай, смотришь в одну точку и вздрагиваешь от каждого звука уведомления. Мама не унималась, строча сообщения о «позоре» и «совести», а я просто заблокировала всех. Мне нужна была тишина. Мне нужно было понять, как дышать, когда из груди вырвали кусок мяса и назвали это «арендой жизни».
Я сняла крошечную комнату на окраине, где из мебели были только скрипучая кровать и стол, видавший еще генсеков. Но на восьмой день в эту дверь постучали. Не деликатно, как стучат соседи за солью, а тяжело, требовательно. Словно сама судьба пришла предъявить счет.
На пороге стояли двое. Костюмы дешевые, взгляды — свинцовые.
— Раневская Диана? — спросил тот, что повыше, сверяясь с планшетом.
— Допустим.
— У вас просрочка по целевому кредиту. Семь миллионов основного долга плюс пени. Банк передал дело нам на досудебное урегулирование.
Я рассмеялась. Искренне так, до хрипа. Семь миллионов? Ребята, я на гречку последние копейки считаю!
— Вы ошиблись адресом. У меня нет кредитов. Я даже утюг в рассрочку не брала. Костя всегда говорил, что долги это для нищих.
Мужчина молча протянул мне копию договора. Я впилась глазами в строчки. Кредит на покупку недвижимости. Мои паспортные данные. Моя подпись... нет, не моя. Похожа до дрожи, до каждой закорючки, но я этого не подписывала. И дата — тот самый день, когда Костя возил меня «по делам» и просил расписаться на «согласии на обработку данных для страховки».
Внутри все похолодело. Вот оно. «Ты мне никто». Теперь эти слова обрели истинный смысл. Я была не просто буфером, я была его страховкой. Его громоотводом. Он купил квартиру на свое имя, но долг повесил на «никто». На призрака, на женщину, которую он уже стер из своей жизни.
— Это подделка, — прошептала я, чувствуя, как по спине стекает ледяной пот.
— Разбираться будете в суде, Диана Романовна. А пока — вот уведомление. Срок оплаты — три дня. Дальше опись имущества по месту регистрации.
Они ушли, оставив в коридоре запах дешевого табака и ощущение надвигающейся катастрофы. Я сползла по стенке. Семь миллионов. Эта цифра не укладывалась в голове. Это была цена моей доверчивости. Цена каждого «да, дорогой», «конечно, я подпишу, я же тебе верю».
Я достала телефон и дрожащими пальцами набрала его номер. Впервые за неделю. Один гудок. Второй. На третьем он взял трубку.
— Слушаю, — голос сухой, деловой.
— Костя, тут коллекторы. Семь миллионов. Ты подделал мою подпись в кредитном договоре?
В трубке повисла тишина. Короткая, но такая плотная, что ее можно было резать ножом. А потом он усмехнулся.
— Диана, я же сказал — ты мне никто. А с «никто» и спроса нет. Докажи, что это не ты. Почерковедческая экспертиза стоит денег. Адвокаты стоят денег. А у тебя, насколько я знаю, даже на такси сейчас нет. Удачного выживания.
И сбросил.
Я сидела на грязном полу и смотрела на свои руки. Они дрожали. А потом вдруг остановились. Гнев — удивительное чувство. Он действует как электрошок. В один миг из меня вылетела вся эта липкая жалость к себе, вся эта «любовь-боль».
Я вспомнила один маленький нюанс. Костя всегда был патологически аккуратен, но у него была слабость — он обожал все оцифровывать. Свои «победы», свои схемы, свои записи. И он действительно пользовался моим старым ноутбуком, когда его «Мак» был в ремонте.
Я бросилась к сумке. Ноутбук был со мной — единственное, что я успела схватить из той жизни, потому что это была моя вещь, купленная еще до него.
Я включила его. Экран моргнул. Зайти в браузер... история посещений... пароли... Он думал, что я слишком глупа, чтобы заглянуть в раздел «Автозаполнение». Он думал, что я не замечу активную сессию в его личном облаке, которую он забыл закрыть, потому что считал меня «комнатным растением».
Пальцы летали по клавишам. Есть. Папка «Проекты». Внутри — десятки сканов. Паспорта разных людей, образцы подписей, договоры с какими-то офшорами. И — о боже — аудиозаписи его переговоров. Он записывал все, чтобы потом шантажировать партнеров.
Я открыла последний файл. Дата — за день до сделки. Голос Кости: «Да, юрист все подготовил. Она подпишет, не глядя. Дура влюблена по уши, верит в наше „светлое будущее“. Как только транш пройдет на мой счет в Белизе, я ее выставлю. Квартира чистая, долги на ней. Концы в воду».
Меня затошнило. Но это была правильная тошнота. Очищающая. Я не просто «никто», Костя. Я твой самый страшный свидетель.
***
Я смотрела на экран ноутбука, и буквы расплывались перед глазами. Семь миллионов долга против папки с компроматом, который тянул на добрую десятку лет строгого режима. Весы замерли. Внутри меня больше не было Дианочки, которая плакала из-за «разбитого сердца». Там родилась Диана Раневская — женщина, которая только что осознала: ее доброта не была слабостью, она была ресурсом, который просто нагло грабили.
Мне нужен был союзник. Кто-то, кто знает изнанку его «чистых» сделок.
Я нашла Игоря Сергеевича в списке контактов в том же облаке. Он был отмечен как «Юрист — отработанный материал». Костя кинул его полгода назад, не выплатив гонорар за сложную схему с налогами.
Мы встретились в прокуренном кафе на окраине. Игорь посмотрел на записи в моем ноутбуке, потом на меня — осунувшуюся, в помятом плаще, но с глазами, в которых горел холодный огонь.
— Вы понимаете, Диана, что это война? — тихо спросил он.
— Нет, Игорь Сергеевич. Это дезинсекция. Я просто хочу вывести паразита из своей жизни. И забрать то, что принадлежит мне по праву.
Следующие двое суток мы не спали. Мы готовили капкан. Оказалось, что Костя в своей самоуверенности допустил фатальную ошибку: он перевел мой «взнос» в триста тысяч на тот же счет, с которого оплачивал услуги подставного нотариуса. Связь была очевидной для любого вменяемого следователя. Но мы решили действовать изящнее.
Я позвонила Косте.
— Нам нужно встретиться. В новой квартире. У меня есть то, что тебе не принадлежит, и я готова это отдать за расписку о закрытии долга.
— Быстро ты сломалась, — его смех в трубке был похож на скрежет металла. — Жду через час.
Я вошла в ту самую квартиру. Костя сидел на подоконнике, попивая кофе из бумажного стаканчика. Хозяин жизни.
— Ну? Где твои покаяния? — он даже не обернулся.
— Покаяний не будет. Будет сделка, — я положила на пол планшет. — Посмотри видео, Костя. Тебе понравится. Это запись с экрана твоего облака. Там все: и офшоры, и записи разговоров с «нужными» людьми, и, что самое интересное, видеоинструкция твоему айтишнику, как подделать мою подпись.
Он медленно повернулся. Лицо его стало землистого цвета.
— Ты... ты не могла туда зайти.
— Ты сам оставил мне ключи, дорогой. Ты же считал меня мебелью. А мебель иногда записывает все, что происходит в комнате.
В дверях появился Игорь Сергеевич с папкой документов.
— Константин, добрый день, — юрист улыбнулся так, как улыбается акула перед завтраком. — У нас есть два пути. Первый: Диана нажимает кнопку «Отправить» в письме, которое уже адресовано в управление по борьбе с экономическими преступлениями. И через двадцать минут ваша «чистая» жизнь заканчивается. Второй: вы подписываете вот эти бумаги.
Костя дернулся к планшету, но я спокойно убрала его за спину.
— Не советую. Оригинал уже на трех серверах.
— Что там? — прохрипел он, глядя на бумаги.
— Дарственная на эту квартиру на имя Дианы, — чеканил Игорь. — И полное признание того, что кредит был взят вами путем введения банка в заблуждение. Вы принимаете долг на себя. Диана получает жилье в качестве компенсации морального и материального вреда. У вас пять минут.
Костя смотрел на меня. В его взгляде больше не было брезгливости. Там был страх. Самый настоящий, первобытный страх человека, который понял, что «никто» внезапно превратилось в «карающего бога».
— Ты с.ка, — выплюнул он, хватая ручку.
— Нет, Кость. Я — Диана Раневская. И я просто забираю свое. А «с.ка» — это та роль, которую ты мне навязал. Я ее переросла.
Он подписал. Каждое движение его руки было пропитано ядом, но мне было плевать. Когда за ним и его вещами захлопнулась дверь, в квартире стало удивительно легко дышать.
Я подошла к панорамному окну. Город внизу сиял огнями. Семь миллионов долга исчезли, как душный сон. У меня была квартира, у меня была правда и, самое главное, у меня снова была я сама.
Я поняла простую вещь: когда мужчина говорит тебе «ты мне никто» — верь ему. Это чистая правда. Ты для него — никто, потому что он не способен видеть в людях людей. Но это не значит, что ты не существуешь. Это значит, что ты свободна от его кривого зеркала.
Самое страшное признание было не в том, что он меня не любит. А в том, что я позволяла себе быть «никем» ради того, кто никогда не был «кем-то» достойным.
Границы — это не заборы. Это осознание того, что твой мир — это частная собственность. И вход туда только по приглашениям. Без права передачи прав собственности.