Она приходит — иногда в длинном плаще, будто сошла с обложки журнала. Иногда — с кофе в руке и взглядом, который говорит: «Я видела, как вы промахнулись на концерте. Но начнём сначала». С улыбкой. Лилия — хореограф, который знает:
— как поставить тело так, будто оно всегда так двигалось,
— как вложить в жест целую историю (даже если до этого ты просто почесал нос),
— и как превратить пантомиму в нечто настолько выразительное, что зритель плачет, хотя ты просто изображал, как ешь суп. Мы изучаем сложный пассаж.
Замедленно.
С ошибками.
С вопросами: «А здесь рука вверх или в сторону?», «А поворот — на счёт три или четыре?». Лилия смотрит.
Потом говорит:
«Давайте я покажу ещё раз. Просто почувствуйте». Включает музыку.
Начинает.
Медленно.
Чётко.
Красиво. Музыка нарастает. Она ускоряется.
Добавляет поворот.
Потом — резкий жест рукой.
Потом — стук каблуков, как пулемёт.
Потом — пантомима, будто она видит призрака, который тоже танцует не так. Мы стоим.
Забыли дышать.
Забыли, зачем пришли.
И