Тишина на кухне была такой плотной, что Елена слышала, как тикают часы в коридоре. Она сидела, обхватив ладонями остывшую кружку с чаем, и невидящим взглядом смотрела в темное окно. В стекле отражалась не уютная кухня с новыми занавесками, которые они с Андреем выбирали два месяца назад, а лицо уставшей, потерянной женщины.
Часы в коридоре гулко пробили одиннадцать раз. Мужа всё не было.
Ещё полгода назад Лена бы и не подумала волноваться. Андрей задерживался на работе часто — должность ведущего инженера обязывала, — но всегда звонил, предупреждал, присылал смешные сообщения. А сейчас телефон молчал. Вернее, молчал Андрей. Его «абонент» был доступен, но трубку не брал, сбрасывал, отвечая сухими смс-ками: «Занят», «Совещание», «Скоро буду».
Какое может быть совещание в одиннадцать вечера в пятницу?
Лена знала ответ. Горький, липкий, тошнотворный ответ, который она получила неделю назад, когда решила сделать мужу сюрприз и встретить его после работы. Она не успела подойти к офисному зданию. Андрей вышел раньше. И не один.
Рядом с ним, весело подпрыгивая и заглядывая ему в лицо, шла совсем юная девица. Светлые волосы, короткая курточка, джинсы в обтяжку — ей было не больше двадцати лет. Андрей не просто шёл рядом. Он улыбался так, как не улыбался Лене уже очень давно — открыто, немного смущенно, с какой-то невероятной теплотой. Они сели в его машину и уехали.
Лена тогда не устроила скандал. Она просто стояла на тротуаре, глотая пыль и выхлопные газы, и чувствовала, как внутри рушится её идеальный мир. Двадцать лет брака. Двадцать лет, которые все вокруг считали эталонными. И вот теперь — эта пигалица.
Звук открывающегося замка резанул по нервам. Лена вздрогнула, но не обернулась. Слышно было, как Андрей старается войти тихо, как осторожно вешает плащ, как долго разувается, будто тянет время перед неизбежной встречей.
— Ленок, ты не спишь? — он заглянул на кухню. Вид у него был виноватый и одновременно какой-то возбужденный. Глаза блестели.
— Не сплю, — глухо ответила она. — Ужин на плите. Если хочешь — грей сам.
— Да я не голоден, перехватил по дороге… — он запнулся, отвел взгляд. — Пойду в душ.
Лена посмотрела ему в спину. От него пахло не духами, нет. От него пахло улицей, кофе и… чужой радостью. Той радостью, в которой для неё места не было.
Ночь прошла в тягостном молчании. Андрей ворочался, вздыхал, но так и не решился обнять жену. А утром, едва он ушел на свою «срочную работу в субботу», Лена не выдержала. Ей нужно было выговориться. И единственный человек, который мог её понять, как ни странно, была мать Андрея — Вера Николаевна.
Отношения со свекровью у Лены всегда были ровными, уважительными. Вера Николаевна, женщина старой закалки, бывший педагог, никогда не лезла в семью сына с непрошеными советами, но всегда была рядом, если требовалась помощь. Лена знала, что Вера Николаевна обожает сына, но справедливость ценит выше слепого обожания.
Дверь открылась почти мгновенно после звонка. Вера Николаевна, в строгом домашнем платье, с аккуратно уложенными седыми волосами, посмотрела на невестку поверх очков.
— Леночка? Что случилось? На тебе лица нет. Проходи, сейчас же проходи.
В прихожей пахло ванилью и сдобным тестом — свекровь, как всегда по субботам, пекла пироги. Этот запах уюта и стабильности вдруг прорвал плотину, которую Лена держала внутри последние дни. Она разрыдалась прямо на пороге, уткнувшись в пахнущее лавандой плечо свекрови.
— Ну-ну, будет, будет, — приговаривала Вера Николаевна, гладя её по спине жесткой, сухой ладонью. — Пойдем на кухню, там чайник вскипел. Рассказывай.
Через десять минут, немного успокоившись и выпив чашку крепкого чая с мятой, Лена выложила всё. И про задержки, и про холодность, и про девицу у офиса.
— Я в тот же вечер в его кармане чек нашла, — говорила Лена, комкая в руках бумажную салфетку. — Из ювелирного. Подвеска. Серебряная, с фианитом. Молодежная такая, бабочка. Вера Николаевна, мне сорок лет, я бабочек не ношу. Да и не дарил он мне её.
Свекровь слушала молча, нахмурив брови. Её лицо, обычно мягкое, заострилось. Она постукивала пальцами по столешнице, и этот звук напоминал отсчет времени до приговора.
— Ты уверена, Лена? — наконец спросила она. — Андрей… он же не такой. Он однолюб. Я его воспитала, я знаю. Может, ошибка? Коллега? Племянница чья-то?
— Какая племянница? — горько усмехнулась Лена. — У вас в роду одни мальчишки. И потом, я видела, как он на неё смотрел. Как на икону. Вера Николаевна, он предал нас. Предал всё, что мы строили двадцать лет.
В этот момент в замке повернулся ключ. Андрей зашел, веселый, с тортом в руках — видимо, решил задобрить мать, к которой обещал заехать.
Увидев в прихожей обувь жены, он замер. Улыбка сползла с его лица. Он прошел на кухню, переведя взгляд с заплаканной Лены на суровую мать.
— А, вот вы где… А я звоню Лене, она не отвечает. Думал, случилось что.
— Случилось, Андрей. Случилось, — тихо сказала Лена, поднимаясь.
— Сынок, — голос Веры Николаевны дрогнул, но тут же стал твердым, как сталь. — Лена говорит страшные вещи. Говорит, что у тебя появилась… другая. Молодая. Это правда?
Андрей побледнел. Он поставил торт на стол, руки у него заметно дрожали.
— Мам, Лена… вы всё не так поняли. Это сложно объяснить.
— Что тут понимать?! — взорвалась Лена. — Сложно объяснить, почему ты шляешься с малолеткой? Сложно объяснить чек на побрякушки?
— Лена, прекрати истерику, — Андрей попытался взять её за руку, но она отшатнулась.
— Не смей меня трогать!
Вера Николаевна встала между ними, подняв руку.
— Андрей, отвечай честно. Ты встречаешься с девушкой?
Андрей опустил глаза. В комнате повисла тишина, тяжелая, как могильная плита.
— Да, — выдохнул он. — Я встречаюсь с ней.
У Лены подкосились ноги. Она плюхнулась обратно на стул, закрыв лицо руками. Надежда, маленькая и глупая, которая всё ещё жила где-то в глубине души, умерла окончательно.
— Вон как, — Вера Николаевна поправила очки, и в её глазах мелькнуло что-то пугающее. — Значит, правда.
— Мам, послушай… — начал Андрей, делая шаг к матери, надеясь на её поддержку, на то, что родная кровь перевесит.
Лена перехватила этот взгляд. Злость, горячая и яростная, поднялась в ней волной. Она вскочила.
— Квартира, в которой мы живем, записана на меня, — голос её дрожал. — Это наследство моей бабушки, ты к ней отношения не имеешь. Собирай вещи и вали к своей молодухе. Хоть в общежитие, хоть под мост!
Андрей растерянно посмотрел на мать.
— Мам, скажи ей…
Вера Николаевна медленно подошла к сыну. Она была ниже его на голову, но сейчас казалась огромной скалой.
— Что сказать, Андрей? Что ты молодец? Что в сорок лет седина в бороду, а бес в ребро? Я тебя таким не растила. Я растила мужчину, который держит слово. Ты клялся этой женщине в вечной любви.
— Мама, ты не понимаешь! — воскликнул Андрей почти с отчаянием.
— Так объясни! — рявкнула Вера Николаевна так, что звякнула посуда в шкафу. — Объясни нам, дурам, что мы не понимаем? Кто эта девица? Почему ты рушишь семью?
Андрей молчал. Он смотрел то на жену, то на мать, и на лбу у него выступил пот. Было видно, что он борется с собой.
— Я не могу сейчас, — наконец выдавил он. — Не здесь. Не так.
— Ну и уходи, — тихо сказала Лена. — Уходи, Андрей.
Он постоял еще секунду, потом резко развернулся и вышел. Хлопнула дверь.
Лена снова заплакала, теперь уже беззвучно, просто позволяя слезам течь по щекам. Вера Николаевна села рядом, обняла её за плечи.
— Не плачь, дочка. Слезами горю не поможешь. Но и рубить с плеча не спеши.
— Вы его всё-таки защищаете? — горько спросила Лена.
— Нет. Я защищаю правду. Андрей, конечно, дров наломал, но я видела его глаза. Там не похоть, Лена. Там животный страх.
— Страх чего? Что жена узнает и выгонит?
— Не знаю, — задумчиво произнесла свекровь. — Но я узнаю. Обещаю тебе. Иди домой, Леночка. Отдохни. А я… я поговорю с сыном по-другому. Без женских истерик.
Следующую неделю Лена жила как в тумане. Андрей домой не приходил, но, как выяснилось позже, ночевал он не у «любовницы», а в гостинице рядом с работой. Он писал Лене сообщения с просьбами поговорить, но она их удаляла не читая.
Вера Николаевна тоже молчала три дня. Лена уже начала думать, что свекровь всё-таки выбрала сторону сына — кровь не водица, в конце концов. Но в четверг вечером телефон ожил.
— Лена, здравствуй, — голос Веры Николаевны звучал устало, но решительно. — В воскресенье, в два часа дня, я жду вас обоих у себя.
— Я не хочу его видеть, Вера Николаевна.
— Надо, Лена. Не ради него. Ради себя. Ты должна узнать правду, какой бы она ни была. Иначе всю жизнь будешь мучиться догадками. Приходи. Это не просьба.
В воскресенье Лена долго выбирала, что надеть. Хотелось выглядеть гордой, независимой, красивой — чтобы он видел, кого потерял. Она надела строгое синее платье, подкрасила губы и, собрав волю в кулак, поехала к свекрови.
Дверь была не заперта. В квартире стояла тишина, пахло уже не пирогами, а валерьянкой. Андрей уже был там. Он сидел в гостиной на краешке дивана, сцепив руки в замок. Выглядел он паршиво: осунувшийся, небритый, с красными глазами. Увидев жену, он вскочил, но под её ледяным взглядом сел обратно.
Вера Николаевна вошла из кухни, неся поднос с чашками.
— Садитесь к столу. Оба.
Лена села напротив мужа.
— Ну? — спросила она. — Мы собрались, чтобы обсудить детали развода?
— Нет, — твердо сказала Вера Николаевна. — Мы собрались, чтобы Андрей познакомил нас с причиной своего поведения.
Андрей вздрогнул.
— Мама, ты уверена? Это может… это всё разрушит окончательно.
— Хуже уже не будет, сын. Звони. Пусть поднимается.
Андрей достал телефон, нажал одну кнопку.
— Да, заходи. Квартира сорок два.
Лена напряглась. Сердце колотилось где-то в горле. Сейчас войдет она. Эта молодая, наглая разлучница. Лена представляла, как плеснет ей чаем в лицо, как выскажет всё, что думает.
В прихожей раздался робкий звонок. Вера Николаевна пошла открывать. Послышался шорох, тихие голоса, и в комнату вошла… та самая девушка.
Вблизи она выглядела еще моложе. Совсем девчонка. На ней были простые джинсы и растянутый свитер. Никакого вызывающего макияжа, никакой надменности. Она жалась к дверному косяку и смотрела на всех испуганными серыми глазами — точь-в-точь такими же, как у Андрея. Лена невольно всмотрелась: тот же разрез глаз, те же брови, даже родинка над верхней губой — такая же, как у мужа. Будто его отражение в зеркале времени.
Лена замерла с чашкой в руке.
— Знакомься, Лена, — голос Андрея звучал хрипло. — Это Настя. Моя дочь.
Чашка с громким стуком опустилась на блюдце, расплескав чай.
— Кто? — прошептала Лена.
— Дочь, — повторил Андрей, не поднимая глаз. — Я сам не знал, Лен. Клянусь тебе, я не знал. Двадцать один год назад, ещё до встречи с тобой, в институте… был роман. Короткий, глупый. Девушку звали Ира. Мы расстались, я ушел в армию, потом встретил тебя. Я никогда больше о ней не слышал.
Настя сделала неуверенный шаг вперед.
— Мама умерла год назад, — тихо сказала она. Голос у неё был тонкий, дрожащий. — Разбирая документы, я нашла её дневники и старые письма, которые она не отправила. Там было имя папы… то есть, Андрея Сергеевича. И адрес вашей квартиры.
Она кивнула на Веру Николаевну.
— Я не хотела ничего рушить, честно. Я просто хотела посмотреть. Узнать, похож ли он на меня. Остался ли жив вообще. Я нашла его в соцсетях, написала. Он сначала не поверил. Мы сделали тест ДНК.
Андрей наконец поднял глаза на жену. В них стояли слезы.
— Лен, я получил результаты четыре месяца назад. Это она. Моя дочь. Я был в шоке. Я не знал, как тебе сказать. У нас такой идеальный брак, мы мечтали о своих детях, но не получалось… Помнишь, как ты плакала после каждого отрицательного теста? Как врачи сказали про поликистоз, про низкую вероятность? А тут я прихожу и говорю: «Здравствуй, у меня есть взрослая дочь». Я боялся, что ты не простишь. Что подумаешь, будто я изменял тебе. Я трус, Лен. Я просто хотел сначала наладить с ней контакт, узнать её, убедиться, что она нормальная девочка, а не авантюристка, а потом подготовить тебя… Но заврался. Чем больше времени проходило, тем страшнее было признаться.
Лена переводила взгляд с мужа на девушку. Черты лица, поворот головы, даже то, как она теребила край свитера — всё это было до боли знакомым. Это была копия Андрея в юности, только с мягкими женскими чертами.
— Почему ты сразу не сказал? — тихо спросила Лена. Гнев уходил, уступая место ошеломлению.
— Я боялся, — повторил Андрей. — Боялся твоей боли. Мы столько лет лечились, столько плакали… Мне казалось, что появление Насти будет для тебя ударом.
— Дурак ты, Андрюша, — неожиданно мягко сказала Вера Николаевна. — Какой же ты дурак. Лена у тебя — золотая женщина, а ты из неё мегеру лепишь в своих фантазиях.
Лена смотрела на Настю. Девочка стояла, опустив голову, готовая в любой момент сбежать. Сирота. Мать умерла, отца нашла, но боится, что его семья её отвергнет.
— А подвеска? — вдруг спросила Лена. — Бабочка?
Настя робко коснулась серебряной цепочки на шее.
— Это папа подарил. На день рождения. Мне двадцать исполнилось месяц назад.
— Я не знал, что тебе дарить, — тихо добавил Андрей. — Спросил у продавщицы, что сейчас носят молодые девушки…
Лена глубоко вздохнула. В голове всё встало на свои места. И задержки, и странное поведение, и счастливые улыбки. Он не изменял. Он обретал.
— Ну что, — Лена встала. Настя вжалась в стену, Андрей напрягся, словно ожидая удара. Вера Николаевна замерла.
Лена подошла к девушке. Посмотрела ей в глаза — серые, как у Андрея, испуганные, полные надежды.
— Чай будешь? Или ты голодная? Вера Николаевна пирогов напекла, но, зная Андрея, он мог и не накормить ребенка.
Настя моргнула, по щеке скатилась слеза.
— Я… я голодная.
— Вот и садись, — Лена подвинула ей стул. — Андрей, налей дочери чаю. И себе налей. А то сидишь, как на похоронах.
— Лена… — Андрей смотрел на неё с таким неверием и благодарностью, что у неё самой защипало в глазах. — Ты… ты не сердишься?
— Я сержусь, — отрезала Лена. — Я очень сержусь, что ты считал меня истеричкой, неспособной понять такие вещи. Я сержусь, что ты врал. И мы с тобой дома очень серьезно поговорим об этом. Долго будем говорить. Но я не знаю, получится ли у нас всё восстановить. Не знаю, смогу ли простить. Но попробовать… попробовать стоит.
Вера Николаевна, которая всё это время стояла с прямой спиной, вдруг шумно выдохнула и опустилась на стул.
— Господи, слава богу. Я же говорила тебе, сын, что правда всегда лучше. Всегда.
— Спасибо вам, Вера Николаевна, — Лена положила руку на плечо свекрови. — Если бы вы не вмешались… если бы вы стали просто защищать его, не разбираясь… мы бы уже разводились.
— Я не сына защищала, Лена, — улыбнулась пожилая женщина, вытирая уголок глаза платком. — Я семью защищала. А семья — это когда все вместе. И когда не врут.
Настя осторожно откусила кусок пирога, посмотрела на отца, потом на Лену и робко улыбнулась. Улыбка у неё была совсем как у Андрея — теплая и немного смущенная.
— Вкусно, — сказала она тихо. — Я давно такого не ела. Мама не пекла, всё работала…
— Ешь, деточка, ешь, — засуетилась Вера Николаевна. — Тебе поправляться надо, худющая какая. Теперь я тебя откормлю, вот увидишь.
Лена посмотрела на мужа. Он протянул руку через стол и накрыл её ладонь. Пальцы у него были холодные, но хватка — крепкая.
— Прости меня, — одними губами произнес он.
Лена кивнула. Будет непросто. Принять внезапно взрослую дочь, пережить ложь, заново выстроить доверие. Но глядя на то, как светлеет лицо мужа, когда он смотрит на Настю, как робко девушка тянется к теплу этой кухни, Лена поняла, что у них есть шанс.
Ведь теперь их семья стала больше. А любви, как известно, много не бывает.