Добрый день.
Представьте себе вора. Не того, что в спортивном костюме и с маской на лице, а человека в дорогом, но неброском костюме, с манерами дипломата. Он входит в квартиру не с ломом, а с извиняющейся улыбкой, вежливо здоровается и, прежде чем взять дорогую вещицу, может полчаса рассказывать её владельцу о стиле барокко и тонкостях работы старых мастеров. Такой вор существовал на самом деле. Его звали Юрий Алексеев, а в криминальном мире Ленинграда он был известен как Горбатый. Он грабил так, что жертвы иногда жалели, что он ушёл слишком быстро. Его жизнь — это история о том, как дворянское воспитание столкнулось с ярлыком сына врага народа, а криминал в его исполнении на мгновение стал странным подобием искусства.
Из гостиной — в детскую колонию: как рождался аристократ преступного мира
Юрий Алексеев родился летом 1931 года в семье, где царил культ знаний и изящных искусств. Его мать происходила из старинного дворянского рода, а крестным отцом был личный шофер Ленина. В доме хранились уникальные документы, дневники, письма. До трёх лет мальчику нанимали домашних учителей. К семи годам он говорил на двух языках, рисовал тушью петербургские дворцы и наизусть знал биографии их архитекторов. «Я в семь лет мог рассказать, когда Растрелли строил Зимний, — с горечью вспоминал он позже.
Всё рухнуло в 1937 году. Отца, талантливого инженера, расстреляли как врага народа. Семья мгновенно превратилась в изгоев. Началась война, блокада. Им, неблагонадёжным, не разрешили эвакуироваться. Юрий выжил, но клеймо сына расстрелянного определило его судьбу.
Весной 1947-го, в шестнадцать лет, он вместе с другими пацанами совершил глупую подростковую кражу — стащил меховой воротник, чтобы продать и купить еды. Остальных отругали и отпустили. Юрия арестовали. Следователь объяснил просто: «Твой отец — враг народа, значит, и ты потенциальный враг. Дадим срок для профилактики».
Его отправили в детскую трудовую колонию в Стрельне. Вместо ожидаемого ада юный интеллигент попал в параллельную вселенную со своими законами, честью и традициями. «Дома только и слышал про то, кто в каком подвале от НКВД отстреливался, — рассказывал он. — А тут совсем другие разговоры. Про жизнь, про дружбу. Странно звучит, но воры старой школы были людьми чести. Пусть и преступной».
Он оказался способным учеником. Быстро превратился в того, кого сам называл тигрёнком: научился выживать, понимать немой язык жестов, ценить воровское слово. А ещё он приобрёл знаменитую кличку — Горбатый. Из-за виртуозного умения прикидываться горбуном, чтобы уйти от погони. Он накладывал под пиджак подушку, менял походку и голос. Милиция искала горбатого, а он уже спокойно шёл по улице в другом обличье.
Антикварщик с совестью: грабёж как акт восстановления справедливости
К 1960-м годам Юрий Алексеев стал признанным авторитетом с узкой, но изысканной специализацией — антиквариат. В те годы по всей стране подпольные дельцы скупали у спивающихся людей семейные реликвии за копейки, чтобы потом продать втридорога. Горбатый считал себя не вором, а борцом с этой несправедливостью.
«Смотри, как работает, — объяснял он молодым. — Спекулянт покупает у пьяного мужика бабушкин орден за бутылку, а потом продаёт коллекционеру за тысячи. Мы просто возвращаем справедливость». Его жертвами были исключительно известные перекупщики вроде Минца или Захоржевского.
Но самое удивительное — это его методика. Каждый налет он превращал в театральную постановку с гуманным сценарием. Перед делом он проводил подробный инструктаж: «Главное правило — никого не пугать. Берите с собой лекарства для сердца, если человеку станет плохо. Телефонный провод не трогайте, вдруг врача вызывать. И никакого хамства!»
Однажды его группа пришла к пожилой даме за дорогим колье. Женщина в ужасе спросила: «Вы что, убивать меня собираетесь?» Главарь, подражая манере Горбатого, замахал руками: «Ну что вы, бабушка! Мы же специально таблетки принесли. Давайте лучше чайку попьём, спокойно поговорим».
Когда в операциях участвовал сам Алексеев, всё становилось совсем сюрреалистичным. Он мог накрыть стол и завести с перепуганной хозяйкой светскую беседу о живописи: «Понимаете, это же не просто украшение стен. Это история. Вот у вас тут псевдо-Айвазовский висит. Неплохая копия, кстати». После его ухода одна такая жертва рассказывала знакомым: «Такой образованный человек! Про искусство два часа говорил. А уходя, ещё и посуду помыл».
Розовая плесень: старый мир против нового
К началу 1990-х Горбатый с тоской наблюдал, как рушится привычный ему мир — и страна, и криминальная среда. Появилось новое поколение — бывшие спортсмены и армейские парни, для которых понятия воровская честь были пустым звуком. Он с презрением называл их розовой плесенью.
«Раньше воровство было искусством, — объяснял он. — Планирование, подготовка, изящество. А теперь что? Приходят к бабушке, требуют пенсию, а не даёт — бьют палкой». Парадоксально, но именно его, последнего хранителя старых понятий, взял к себе советником один из лидеров новой, тамбовской волны — Михаил Глушенко. Тот надеялся, что авторитет старого вора поможет усмирить молодых и беспредельных.
Горбатый пытался. Однажды, услышав, как молодые ребята планируют забрать кольцо у старухи, а если будет сопротивляться — ломом по башке, он не выдержал: «Вы что такое говорите? Человек пожилой, сердце больное. Сначала чаем её напоите, объясните спокойно!» Они смотрели на него как на пришельца с другой планеты.
Последний арест и смерть в больнице Крестов
В декабре 1991 года, на излёте советской эпохи, его арестовали в последний раз. Месяц он молчал. Заговорил, когда врачи обнаружили у него стремительно развивающийся рак лёгких. В тюремной больнице лечения не было. Горбатый пошёл на сделку со следствием: «Я расскажу то, что вы и так знаете, а вы меня под подписку отпустите лечиться. Иначе просто помру здесь». Заместитель прокурора дал слово, но не сдержал.
Из больницы ИК-12 он писал горькие письма: «Четыре раза подавал ходатайство об освобождении по здоровью. Четыре раза отказ. И это прокурор города. А ещё удивляются, почему никто государству не верит». Лекарство, которое могло бы его спасти, стоило баснословных денег. Милиция считала, что он симулирует. «Думают, прикидываюсь, — слабо усмехался умирающий. — Полжизни горбатым прикидывался, а теперь, когда по-настоящему помираю, — не верят».
Он умер в тюремной больнице в октябре 1993 года. На похороны на Богословском кладбище съехались все авторитеты Петербурга. В том числе и те, кого он презирал. «Хоронят последнего из могикан, — сказал кто-то из толпы. — После него таких уже не будет». Его история легла в основу образа Барона в легендарном сериале Бандитский Петербург. Он стал символом ушедшей эпохи, где даже в преступлении были свои, пусть и странные, представления о чести, интеллигентности и человечности.
Подписывайтесь на канал Особое дело