Дарья Десса. Роман "Африканский корпус"
Глава 34
Нонни, одна из местных учительниц с доброй, почти материнской улыбкой принесла Рафаэлю большую кружку горячего чая – крепкого, сладкого, с лёгким ароматом мяты, как любят в Мали. Она стеснительно смотрела в пыльный пол, поставила посудину на импровизированный стол из старых парт и замерла рядом, переминаясь с ноги на ногу. Рафаэль сразу понял: хочет что-то спросить, но боится, язык-то чужой. Он поднял глаза, улыбнулся и кивнул ободряюще: мол, спрашивай, не стесняйся.
Нонни собралась с духом, показала пальцем на него, потом хлопнула ладонью по столу рядом
– Enfants? – и для верности провела рукой на разных уровнях от пола: низкий – малыш, повыше – постарше, ещё выше – подросток.
Рафаэль сразу понял: спрашивает, есть ли у него дети и какого возраста. Он отрицательно покачал головой и, покопавшись в школьных остатках французского, выдал:
– Pas encore (Пока нет).
Потом, чтобы не оставлять недосказанности, добавил на ломаном французском:
– J’ai une fiancée en Russie (У меня невеста в России).
Нонни просияла, улыбнулась от всей души, словно услышала самую хорошую новость за день. Покачала головой – мол, понятно, молодой ещё, всё впереди – и пошла дальше, помогать готовить перекус остальным. Эти женщины-учительницы, настоящие малийки, добродушные, полные, с яркими платками на головах, очень сильно выручали всю команду. Они по сути взяли на себя роль поваров: варили, жарили, резали, кормили всех – и врачей, и охрану, и даже местных ребят, которые помогали носить воду.
«Совсем как наши женщины, – с уважением подумал Рафаэль. – Кругом стреляют, пыль, жара, опасность, а они приходят просто помогать – с улыбкой, с шуткой, с полными руками еды».
Так, пора за стол. Рафаэль вышел в главную комнату школы, где уже всё было готово для прививок. Сел за свой «кабинет» – старый учительский стол, покрытый одноразовой плёнкой. А Зизи, энергичная малийская девушка, выполнявшая в команде роль санитарки, уже вела к нему очередную мамашу с целым выводком – четверо или пятеро малышей, все босиком, в ярких одеждах, с огромными любопытными глазами.
Дети смотрели на всё вокруг с непритворным, чистым изумлением: на белые халаты, на шприцы, на вату, на странных белых людей. И – чудо из чудес – ни один не всплакнул после укола. Да, члены команды уже набили руку за эти дни, делали быстро и аккуратно, отвлекали игрушками и улыбками, но всё равно для многих ребятишек это был первый раз в жизни, когда они видели живого доктора. Потому большинство с восторгом тянулись к «волшебным» вещам. Рафаэль сначала пытался отнимать у них отработанные кусочки ваты – гигиена всё-таки, – но потом сдался. Глаза у малышни горели таким счастьем: для них эта белая, мягкая, пушистая вата была чем-то неземным, как снег, которого они никогда не видели. Один мальчишка даже завернул кусочек в тряпицу и спрятал в карман – наверное, домой понесёт показывать.
Так очередной день подходил к концу. Руки уже еле поднимались. «Господи, сколько мы сегодня прививок сделали? – подумал Рафаэль, разгибая затёкшую спину. – Только у меня одного – не меньше сотни детей. А нас здесь пятеро врачей… Тысяча? Больше?» На этот статистический вопрос ответа не было. Вернее, был – он знал, что скажет Надя, их старшая: «Отсюда и до конца». До последнего ребёнка в этом районе.
Слава Богу, местные африканцы не страдали чрезмерным трудолюбием до полного изнеможения – как начало темнеть, Джамила, на правах ВРИО директора школы взявшая на себя роль местного координатора, решительно отправила оставшихся мам с детьми домой:
– До завтра, достаточно на сегодня, врачам тоже надо отдохнуть.
Рафаэль увидел, как устала Надя – она откинулась спиной к тёплой стене, закрыла глаза на секунду. Остальные врачи и их помощники тоже выглядели выжатыми, как лимоны: лица красные от жары, глаза ввалившиеся, движения медленные.
Вдруг всех спугнул резкий треск рации. Надя мгновенно оживилась, взяла наушник, надела гарнитуру. Все замерли, выжидательно глядя на неё – и русские, и малийцы. Она слушала внимательно, кивая:
– Да… да, поняла. Будьте осторожны там. Без лишних остановок.
Это был Ковалёв с внешнего кольца охраны. Проехали по кругу вокруг посёлка – никого подозрительного. Следы той банды, что мелькала вчера, ведут на северо-запад, в сторону Тесалита. Но командир М’Гона уже сообщил в гарнизон – вряд ли бандиты туда сунутся, слишком рискованно. Скорее всего, либо в Алжир, либо в Нигер. А в Алжире с такими жёстко – сразу стреляют. Так что, вероятнее всего, в Нигер ушли. Там пару лет назад военные совершили переворот, свергли президента и поставили своего, – как водится, генерала.
Ковалёв решил не ночевать здесь, а сразу, по холодку, уйти в Кидаль, на основную базу. Через два-три часа будут там.
Рафаэль не удержался:
– Надь, а это не опасно? Ночью по пустыне…
Она улыбнулась устало:
– Рафаэль, успокойся. Сейчас в пустыне безопаснее, чем здесь днём. Поедут по своим же следам, навигатор работает, спутник никто не отключал. Только чая горячего нет по дороге, вот и вся беда.
Все рассмеялись, напряжение спало.
– Коллеги, – слабо махнула рукой Надя, обращаясь к малийским врачам, – помогите столы сдвинуть в центр, а то у меня сил нет даже встать.
Парни быстро взялись за дело – сдвинули парты, освободили место для ужина. Прибывшие с русскими докторами девушки уже сходили в душ, где стянули с себя одноразовые комбинезоны, переодевшись в привычные национальные платья и сразу превратились из строгих медиков в обычных молодых девчонок – смущающихся своей красотой, загорелой кожи, усталых, но довольных. Начали быстро грузить на стол продукты: открывать консервы, выкладывать мытые овощи. Кстати, с ними очень помогли те же учительницы: у кого-то из их родственников был небольшой огород на окраине городка. Рафаэль видел утром, как Надя через Хадиджу торговалась о цене – жестами, улыбками, калькулятором на телефоне. Договорились по-дружески, почти даром.
Если раньше все ели молча, смущённо поглядывая друг на друга – мужчины отдельно, женщины отдельно, – то сегодня атмосфера, хотя разделение формально оставалось, была совсем другой. Девушки затрещали, как сороки: рассказывали истории из своей жизни, шутили про уколы, про то, как один малыш сегодня пытался «привить» куклу. Даже Андре, обычно молчаливый, сторонившийся остального коллектива, – сегодня подсел поближе, присоединился к общему разговору. Педагоги тоже улыбались, подливали чай, подкладывали еду.
Рафаэль сидел, жевал тушёнку с овощами и думал: «Вот она, настоящая человечность. Кругом война, пыль, угроза, а люди собираются за одним столом, смеются, делятся последним. Всегда бы люди во всех странах мира так себя вели».
Он вдруг осознали, что эти люди стали настоящей командой. Особенно порадовал Андре, от которого за все дни он не слышал ни одного лишнего слова, – оживлённо беседует с доктором Туре. Охранник что-то рассказывал, размахивая руками, а Тиррол хохотал, хлопая себя по коленям. Рафаэль невольно улыбнулся.
Но всё когда-то кончается. И чай не исключение – последняя кружка была допита с громким чмоканьем. Конфетки ещё оставались, но Хадиджа, как настоящая бывшая студентка, учившаяся в Москве и знавшая толк в дефиците, сразу убрала большой мешок со сладким подальше со стола. Выделяла под чай строго по нескольку штук – две, максимум три на человека.
«Из нее бы получился настоящий завхоз, – ухмыльнулся про себя Рафаэль. – Все завхозы мира одинаковы: что в российском общежитии, что здесь, в малийской школе. От цвета кожи, национальности или климата это совсем не зависит, у них сильнее всего инстинкт сберечь последнее до последнего».
После ужина Надежда собрала всех вместе – буквально на пять минут, как она сказала. Все сгрудились в центре комнаты: врачи, охрана, местные помощницы и учителя. Свет от генератора горел слабовато, но его вполне хватало, чтобы видеть лицо каждого.
– Так, слушайте внимательно, – начала Надя усталым, но твёрдым голосом. – Топлива к генератору осталось ещё на сутки. Можно сливать из баков наших машин, но это слишком опасно – можем не вернуться в лагерь, а брать нас на буксир… в общем, морока. Воды тоже не густо, а это значит, ее придётся экономить. Мне завтра нужно ехать в Кидаль. Сейчас созвонюсь с базой, чтобы всё приготовили: топливо, воду, продукты. Хочу одним днём обернуться. Если не получится – приеду через день. Вы продолжаете работать как обычно, – она на секунду замолчала, обвела взглядом врачей. – Старший по врачебной части – Рафаэль.
Испанец кивнул – ожидал этого. Надя повернулась к Хадидже:
– Администратор, координатор с местными – ты и директор школы Джамила. Она здесь всех знает, ее все слушаются, а тебя – наши.
Хадиджа важно кивнула, платок на голове чуть сдвинулся.
Потом Надя обратилась ко всем:
– Этот день, или два – точно будут спокойными. Разведка чистая, бандиты ушли далеко. Я возьму с собой Андре – он поможет в дороге, если что случится. М’Гона своих парней оставил на постах, так что охрана есть. Андре, иди собирайся. Подъём в шесть, быстрый завтрак – и погнали.
Охранник молча кивнул, как всегда без лишних слов. Подхватил свой автомат, с которым не расставался даже во сне, прислоняя к стене рядом с койкой, и пошёл в мужскую комнату собирать рюкзак.
Надя продолжила:
– Судя по количеству людей с утра, нам здесь работать ещё дней четыре, максимум пять. Уже нет той огромной толпы, что в первые дни. То ли очередь наконец-то организовалась, то ли у людей свои дела, то ли просто знают: мы никуда не уедем, пока всем детям прививки не сделаем.
Рафаэль поднял руку:
– Надь, прихвати ещё вакцин, хотя бы пару коробок. Шприцы, вату. Спирт ещё есть, а вот ваты почти нет.
– Поняла, испанец, – улыбнулась она. – Накидай список, а то доеду до Кидаля – всю память на этих кочках растеряю.
Рафаэль быстро взял блокнот, набросал необходимое: количество вакцин, шприцев, перчаток, ваты, антисептика. Передал записку Наде – она, не глядя, сунула в нагрудный карман куртки.
– Так, всем спать, – скомандовала. – Бонапарт, Андре со мной весь день ехать. Давай ты пока за него поработаешь на посту?
Бонапарт сразу оживился:
– Как прикажете, босс.
– Хорошо, тогда я спать, – зевнул Андре и потянулся.
Люди, получив указания, разошлись по своим углам. Через пять минут генератор выключили – свет погас, школа погрузилась в темноту и тишину, нарушаемую только далёким лаем собак и шелестом ветра в пальмах. Сон пришёл мгновенно, как выключатель – усталость накопилась за день такая, что головы коснулись импровизированных подушек из рюкзаков – и всё.
Утро началось, как и все предыдущие, – с любопытных физиономий в окне. Десяток детских лиц прильнули к стеклу, глядя, как просыпаются странные белые люди. Только вчера где-то недалеко стреляли, а сегодня как будто ничего не было. Жизнь продолжается. Рафаэль открыл глаза, повернулся к окну, и вся компания с визгом, криками и хохотом слетела с подоконника, разбежалась в разные стороны. Он невольно рассмеялся: знаменитость, ничего не скажешь.
На улице уже было движение. Надежда с Сергеем закидывали в старый грузовик ящики с водой, оружие, несколько банок консервов – так, на всякий случай, если застрянут или задержатся.
Стол в классе уже был накрыт к завтраку. Зизи, самая бойкая из местных девушек, взяла на себя командование кухней: раздавала подружкам указания, где резать хлеб, где открывать консервы. Опять простые бутерброды: хлеб, сливочное масло из больших банок, рыбные или мясные консервы, свежие овощи. И терпкий, крепкий чай из огромного чайника – местные обожали его за аромат.
После быстрого завтрака вся команда вышла проводить Надю с Андре. Машина уже прогревалась, пыль клубилась под колёсами. Пожали руки, обняли Хадиджу и Джамилу, пришедшую спозаранку, пожелали удачи. Минута, и «Рено» рванул по пыльной дороге на юг, в сторону Кидаля. Только длинный пыльный столб остался в воздухе, медленно оседая.
Рафаэль повернулся к воротам школы – там уже собрались женщины с детьми. Человек тридцать, не больше. Было ещё прохладно, утренний воздух свежий, солнце только-только поднималось над горизонтом. «Лучше так, чем в полдень, под белым, беспощадным светом, когда голова звенит от жары и песок раскаляется до невозможного», – подумал Креспо.
– Ну что, команда, – сказал он, оглядывая всех. – За работу. Сегодня без Нади, но мы справимся.
Хадиджа улыбнулась, поправила платок и кивнула: мол, конечно, справимся. Дети уже тянули руки, мамы терпеливо ждали. День начинался.
Врачи расселись по своим местам – за старыми партами, покрытыми свежей одноразовой плёнкой. Девушки-помощницы сразу взялись за дело: стали заводить мам с детьми, аккуратно, без суеты, чтобы не создавать давки. Очередь уже выстроилась у ворот, но сегодня всё было организовано лучше – Хадиджа с утра расставила всех по порядку, раздала номера из обрывков бумаги.
Сначала пришли четыре мамы с целой кучей детей – без счёта, от совсем крошечных, кого несли на руках или в ярких платках за спиной, до подростков лет двенадцати-тринадцати, которые уже держались независимо, но всё равно жались к мамам. И пошла работа – привычная, отлаженная, как конвейер, но с человеческим лицом.
Ватка, спиртом протереть. Шприц – набрать вакцину. Укол – быстро, точно, с улыбкой и отвлекающим «Смотри, птичка за окном!». Ватку и шприц – сразу в специальный ящик для опасных отходов. Рафаэль уже давно перестал считать, сколько таких ящиков от него унесли за эти дни. Много. Десятки. А может, и сотни, если по всей команде. И куда это всё девается потом?
Тут он вдруг отчётливо вспомнил огромные кучи мусора на окраине посёлка – бесконечные, без края и конца, где пластик, тряпки, старые шины, остатки еды и кто знает что ещё перемешано в одну гигантскую свалку под палящим солнцем. Козы там пасутся, дети иногда шарят в поисках чего-то полезного. И как-то сразу стало неуютно в груди. По сути, сейчас он сам, своими руками, добавляет к этим кучам новые отходы – шприцы, вату, перчатки. Медицинский мусор, который здесь просто сожгут или закопают, как всё остальное.
А дома, в России? Куда там девают весь этот специфический мусор? После приёмов в поликлинике, после операций, после «неотложки»? Специальные фирмы? Печи для сжигания? Контейнеры с маркировкой? Дома этих куч нет – всё чисто, цивилизованно, незаметно. «Господи, сколько же я на самом деле не знаю о мире», – подумал Рафаэль, вкалывая очередную дозу маленькой девочке, которая даже не пискнула.
Женщины шли и шли – поток, казалось, неиссякаемый, хотя Надя и говорила, что осталось недолго. Если в первые дни Рафаэлю казалось, что все мамы здесь на одно лицо – яркие платки, усталые улыбки, одинаковые глаза, – то теперь, привыкнув, он видел, как сильно они отличаются друг от друга. Как и мы все, везде.
Кто-то темнее, кожа почти чёрная, с синеватым отливом на солнце. У кого-то светлее, с красноватым оттенком, как у туарегов. У одной мамы лицо было почти европейским – узкий нос, острый овал, высокие скулы, наверное, предки из северных племён. У другой – классическое круглое лицо, широкий нос, полные губы. Были маленькие, склонные к полноте женщины – крепкие, основательные, с мягкими руками, которые сразу обнимали ребёнка после укола. А были и сухопарые, жилистые, высокие – казалось, они готовы в любой момент рвануть через пустыню, как ветер, выносливые, как верблюды.
И дети – все разные, как на подбор. Один мальчишка лет семи лез везде: тянулся к шприцам, к вате, к флаконам, норовил что-то стащить на память – Рафаэль уже привык и просто отдавал чистый кусочек ваты: «Держи, волшебный снег». Другой ребёнок смотрел настороженно, прятался за мамину юбку, глаза огромные, полные страха перед белыми людьми в халатах. Третий – любопытный, но застенчивый: подойдёт ближе, посмотрит, как работает шприц, задаст вопрос на бамана (Зизи переведёт), потом улыбнётся и убежит. Были плаксы – очень редкие, но громкие. Были молчаливые стоики – сидят, как взрослые, даже не моргнут. Были те, кто после укола гордо показывал «ранку» всем подряд.
Всякие. «Совсем как у нас, – подумал Рафаэль, протирая спиртом плечо очередного малыша. – Как в любой российской поликлинике: одни дети орут благим матом, другие молча терпят, третьи пытаются врача обнять в благодарность. Человечество везде одно – только одежда, язык и солнце разные».
Он посмотрел в окно: очередь всё ещё тянулась, но уже не такая длинная. Солнце поднималось выше, жара нарастала. Хадиджа прошла мимо, подмигнула: мол, держимся. Зизи принесла новую коробку вакцин – прохладную, из термосумки. Работа продолжалась.