Не родись красивой 39
Коля взял девушку за руку — уверенно, нежно.
— Олюшка… главное, что мы рядом. Бог знает, что у нас на сердце. А батюшку… найдём. Где-нибудь найдём. Обязательно что – нибудь придумаем.
Она кивнула — глаза блестели, но уже не от страха.
Он притянул её ближе, накрыл ладонью её слабую руку.
— Пойдём, — сказал он тихо. — До тракта доберёмся — там обозы ходят. Может, кто до города подвезёт. А там… там что-то решится. Поживем – увидим.
Николай говорил, что всё устроится: или церковь найдут, или в совет пойдут, но бумагу получат.
— Олюшка, не страшись… — шепнул Николай, придерживая её под локоть, когда тропа вывела их на поляну.
Она попыталась улыбнуться — едва заметно.
— Я держусь… - глаза оставались потухшими.
Когда они дошли наконец до Ильиновки, Ольга словно осела. У самого края улицы она остановилась, тяжело выдохнула и присела прямо на траву. Руки её дрожали. Лицо стало бескровным.
— Давай передохнём, — сказал Николай, присев рядом. — Всё устроится, Олюшка…
Она только закрыла глаза — и казалось, что силы покинули её совершенно.
Не столько от дороги — сколько от тревог, от разочарования, от того, что они с Николаем оказались без венца, без защиты, без уверенности.
И он понял это без слов.
Дорога отбирала силы. К вечеру второго дня стало ясно: путь будет тяжелее, чем они думали.
Лепёшки из дома убывали быстро.
Николай упорно пытался отломить побольше Ольге, а она так же упрямо отодвигала его к нему.
— Ты ешь, Коля. Ты мужчина, тебе нужно больше.
— А я что? Я и без этого дойду. А ты — нет. Давай.
Но в итоге делили поровну — и всё равно выходило так, что живот подводило ноющей пустотой. К вечеру старались дойти до деревни, чтобы устроиться к кому-нибудь на ночлег. Одинокие старушки пускали парня и девушку безотказно. Те согласны были спать на голом полу, лишь бы была крыша над головой.
Они были в пути уже третьи сутки. Ольга шла медленно, уставала и Николай уже не торопил ее, часто устраивал отдых.
Ольга шла молча. Её ноги, непривыкшие к нагрузкам, болели, появились мозоли. Николай тревожился. Каждый шаг Ольги отзывался в его груди болью.
В большом селе они узнали, что отсюда до города совсем ничего, и что завтра часа через три ходьбы они будут у цели.
И действительно, поднявшись на возвышенность они увидели раскинувшийся в низине город, уходивший в даль.
— Коля… — Ольга остановилась, будто не веря глазам.
— Вон он… — сказал Николай и выдохнул так, будто нёс тяжесть всех четырёх дней на плечах.
Никольск.
Они смотрели на него долго — так смотрят на спасение.
Ольга опустилась на землю, будто её ноги отказались слушаться дальше. Николай сел рядом. Оба молчали.
Ольга закрыла глаза и выдохнула с облегчением.
— Мы дошли, Коля… — прошептала она, и в этом шёпоте было всё: усталость, радость, страх и надежда.
— Дошли, Олюшка, — ответил он, аккуратно обняв её за плечи. — Теперь всё будет по-другому. Теперь — начнётся наша жизнь.
Никольск встретил их сдержанной городской суетой. Они не пошли в центр – дядька Игнат жид на окраине. Здесь по улицам бродили куры, звякали ведра, из дворов тянуло варёной репой.
Нужный дом искали долго. Наконец, остановились перед избой, где под навесом две девчушки сидели на корточках и чистили рыбу.
Николай остановился, поздоровался:
— Здравствуйте… А скажите, дядька Игнат Миронов тут живёт?
Старшая девочка подняла глаза, повела плечом:
— Тут. Папка только с речки пришёл.
Она крикнула в избу, и тотчас зашаркали быстрые шаги. Вышел мужчина — крепкий, жилистый. Был он удивительно похож на Фрола — только моложе, суше, порывистее.
Игнат остановился, глянул на Николая испытывающе. Тот поклонился, назвал своё имя. На мгновение повисла тишина. А потом глаза Игната светло расширились — настолько узнавание было неожиданным и радостным.
— Да ты ж Колька! Фролов сын! Ах ты Господи… ты ли это? — Он шагнул вперёд, обнял крепко, от души, похлопал по спине. — Ну, заходите, заходите скорее!
В избе хлопотала Мария, женщина невысокого роста, быстрая, ловкая. Она сразу засуетилась, приглашая гостей присесть. Мария ласково смотрела на измученную Ольгу. Во взгляде читались и участие, и женская жалость.
— Садитесь. Видать, вы сильно устали.
Николай достал из котомки картошку, муку. Мария обрадовалась.
— Сейчас сварим похлёбку. Рыба есть — будет ужин.
Пока готовила, вместе с Игнатом расспрашивали о Фроле, Евдокии, Кондрате. Интересовались, как живет деревня.
Сели. Пар поднимался от котелка, пахло речной рыбой, укропом. Игнат сидел у стола, смотрел на племянника так, словно хотел понять сразу всё — и что привело его, и что у него на сердце.
— Ну, рассказывай, Колька теперь о себе. Какими судьбами занесло вас сюда? И девка эта… она кто тебе? Жена? – спрашивал дядька Игнат.
Николай смутился, покраснел чуть ли не до ушей.
— Да нет… пока не жена. Мы… венчаться хотели. Да негде. Церкви везде закрыты… батюшек нет.
Игнат кивнул тяжело, словно слышал всё это не впервые.
— Верно говоришь. Тут рядом две церкви стояло, тоже заперты. Новой власти попы не нужны. Хошь жениться — иди в ЗАГС. Там и распишут.
Николай бросил взгляд на Ольгу. Она сидела тихо, будто бы слова эти только углубили её тревогу.
— Так у Ольги… документов нет, — тихо сказал Коля.
Игнат покачал головой:
— Ох, плохо это. Без бумажки сейчас никуда. Власть новая — строгая. Спросит, кто она, откуда… А что вы скажете?
Он говорил без грубости, но прямо. Видно было: он не хочет пугать — хочет предупредить.
Вскоре разговор перешёл к его жизни. Игнат работал на кирпичном заводе уже много лет — ещё со времён купца Свиягина.
— Тогда завод был купеческий, теперь народный. Работа та же. Кирпич один и тот же. Только теперь пойдет он на строительство школ для народа, больниц. Дюже много его теперь надо.
Он усмехнулся.
— Девок у меня шестеро. Двух уже замуж выдал. Остались четыре. Они теперь в школу ходят. А мы работаем. Тяжело, конечно… но жить можно.
Мария разлила похлёбку по мискам. Тёплый пар коснулся лиц, и Ольга впервые за много дней закрыла глаза от счастья — еда пахла покоем, человеческим теплом.
Игнат смотрел на молодых долго, с какой-то задумчивой мягкостью.
— Ну что, Колька…сейчас поедите и отдыхать ложитесь. Тебе Мария в сенцах постелет, а барышне - дома. А завтра выходной, вот и поговорим о дальнейшем житье - бытье.
Впервые за долгие дни тревог, дорог, недосказанностей и ночей, наполненных то шёпотом страха, то глухими вздохами усталости, Николай и Ольга уснули почти сразу, едва голова коснулась подушки. Сон пришёл тихо, как робкий гость, и накрыл обоих тёплым, глубоким забытьём. Не было ни кошмаров, ни вздрагиваний, ни того настороженного полусна, в котором они жили всё последнее время.
Проснулись уже в светлый утренний час, когда в окно робко заглядывал солнечный свет. В доме пахло тёплым хлебом и молочной кашей. Николай пошел в избу. Тетка Мария хлопотала у огня. Ольга лежала с закрытыми глазами, улыбалась уголками губ, словно во сне увидела что-то хорошее. Улыбка была такая тихая, теплая, что у Николая сердце сжалось от облегчения: значит, отпустило её хоть немного, отступило то, что давило каждый день, каждую минуту.
— Доброе утро… — негромко сказал он.
Ольга кивнула, приподнялась, поправляя волосы. Щёки её были розовыми — живыми, а глаза светились чем-то новым, давно забытым. Николай понял: сегодня она не будет ходить, словно тень, опустив голову и пряча руки — сегодня внутри неё потеплело.
За утренним чаем разговор пошёл простой, хозяйственный. Игнат, прихлёбывая горячий напиток и отдуваясь от пара, рассказывал о фабрике.
— Мы с Маней на кирпичном работаем. Тяжело, конечно, но работа хлебная… — Он пожал плечами. —Зарплату платят и хлеба дают. В обед кормят. Кольку можем туда устроить, если желаешь.
Николай сидел прямо, слушал внимательно. Ему хотелось чего-то постоянного: честного труда,заработка.
— Я пойду, — тихо сказал он. — Куда скажете, там и буду.
Игнат удовлетворённо кивнул.
А вот когда заговорили об Ольге, Мария задумалась. Она всё утро поглядывала на девушку: как та держит чашку — осторожно, словно боится обжечься; как опускает глаза при каждом вопросе; как плечи её время от времени мелко подрагивают — будто от холода или от чего-то скрытого, своего.
— Ольга, — наконец спросила Мария, чуть наклонив голову, — ты не хвораешь? Вид у тебя… слабый. Руки худые совсем. И сама ты тоненькая очень.
Ольга замотала головой быстро-быстро, и щеки её тут же вспыхнули румянцем. Мария вздохнула про себя: девчонка не хочет рассказывать. Мало ли что там у неё — какая болезнь или забота.
— Ладно, как знаешь, — мягко отступила Мария. — Только на кирпичный завод тебе нельзя, это точно. Там мужиков-то валит от тяжести, а ты… ты и дня не выдержишь.
Она снова посмотрела на Ольгу, пытаясь представить её в тяжёлых сапогах, у печей, среди глины и пара. Нет, не годится. Девчонка из совсем другого теста — тонкого, хрупкого.
«Ей бы в контору какую, — подумала Мария. — Там руки нужны аккуратные. И работа чистая. Только вот может ли писать - то».
Но вслух сказать не успела — вмешался Николай. Он сидел весь сжавшись, напряжённый, как перед прыжком. Глаза его дрогнули.
— У Ольги… документов нет, — выдохнул он. — Она из соседней деревни. Там ей ничего не выдали, сказали… потом дадут.
Он соврал — Мария это почувствовала. Но соврал так отчаянно, так по-детски беспомощно, что спорить она не стала. Только нахмурилась, задумалась.
— Ой, Коля… — протянула она. — Без бумажки сейчас никуда. В контору точно не возьмут. Там первый вопрос — справки. А нету — всё, гуляй.
Ольга опустила глаза. На лице её снова легла тень — быстрая, знакомая. Николай сжал зубы.
Мария придвинулась ближе:
— И… болтать вам лишнего не надо. Сейчас строго. Спросит кто — скажите кратко, да и всё. Узнают, что без документов ходишь… могут и арестовать, и в деревню отправить назад. Там разбираться не будут — что да как.
Она тяжело вздохнула, подумала и добавила:
— Сложно вам придётся. Да ничего… Вы теперь не одни. Будем думать вместе.
Слова эти прозвучали просто, но для Николая и Ольги — были как тёплая рука, положенная на плечо.
Дорогие читатели, в 12-00 вас ждет рассказ из жизни "Отпустить прошлое", а в 14-30 художественное повествование о Чарли Чаплине.