«Бабушка всегда рядом» — написала мать под фотографией с внуком. Триста лайков за час. А то, что она видела этого внука двадцать минут и сбежала к стоматологу, — это осталось за кадром. Как и то, что десять лет назад она клялась здоровьем покойного мужа: «Только роди — я всё возьму на себя».
Но это будет потом. А началось всё с разговора на кухне, когда Регине было двадцать восемь.
— Ты пойми, часики-то не просто тикают, они уже в набат бьют! — Валентина Петровна картинно прижала руки к груди, чуть не опрокинув чашку с остывшим кофе. — Мне внуков нянчить хочется, пока силы есть, пока ноги носят. Я же не вечная!
Регина даже не оторвалась от ноутбука. Пальцы летали по клавишам, выбивая дробь, которая раздражала мать больше, чем само молчание дочери.
— Мам, мне двадцать восемь. В Европе в этом возрасте только жить начинают, — буркнула она, не поднимая головы. — У меня сейчас проект горит. Если я его сдам, меня повысят до начальника отдела. Ты понимаешь, какие это деньги?
— Деньги, деньги... В гробу карманов нет, доча! — Валентина Петровна встала и начала нервно протирать и без того чистый стол. У неё была эта привычка — полировать поверхности, когда аргументы заканчивались. — Я же тебе говорю: роди, мне отдай, а сама работай сколько влезет. Мне пятьдесят четыре, через год на пенсию выйду, буду свободная. Стану с коляской гулять, кашки варить. Ты вообще горя знать не будешь. Только роди!
Регина захлопнула ноутбук так резко, что мать вздрогнула.
— Ты это сейчас серьёзно? «Роди и отдай»? Это что, щенок? Или вещь из химчистки?
— Это родная кровь! — патетично воскликнула Валентина, и в её голосе зазвенели слёзы, которые она умела включать по щелчку. — Я же помочь хочу. Я обещаю, Регина. Клянусь здоровьем отца, царствие ему небесное. Я всё на себя возьму. Тебе только выносить. Ну неужели тебе матери не жалко? Я ведь перед подругами как прокажённая. У Ленки уже двое внуков, у Тамарки — тройня родилась! А я?
— А ты, мам, займись собой. Запишись в бассейн. В театр сходи.
— Какой театр? У меня смысл жизни в другом! Я бабушкой хочу быть! Нормальной, полноценной бабушкой, а не старухой, которая внука поднять не сможет!
Регина вздохнула, потирая виски. Этот разговор повторялся раз в неделю по расписанию, как вывоз мусора.
— Мама, тема закрыта. Я не готова. У меня ипотека, кредит за машину и должность на горизонте. Ребёнок сейчас — это крест на всём.
— Дура ты, Регина, — тихо, но с пугающей уверенностью сказала мать, глядя куда-то в стену. — Ой, дура. Потом локти кусать будешь, да не достанешь. А я ведь не вечно предлагать буду.
— Зафиксировали, — холодно бросила дочь, снова открывая ноутбук. — Ты предлагала, я отказалась. Я запомнила.
Десять лет пролетели не как один миг, а как тяжёлый товарный поезд — шумно, с лязгом, но результативно.
Регина своего добилась. Теперь она была не просто начальником отдела, а региональным директором. Ипотека за городскую квартиру закрыта, трёшка в элитном жилом комплексе — её собственность. Машина — немецкий внедорожник, который стоил как небольшая квартира в области. Гардеробная ломилась от брендов, а в телефоне было столько контактов, что можно было организовать небольшую конференцию.
Не было только одного. Того самого, о чём десять лет назад кричала Валентина Петровна.
Мужчины были. Красивые, умные, статусные. Но все они как-то незаметно растворялись в тумане дедлайнов и командировок. Один не выдержал её графика, второй — её зарплаты, третий просто оказался женат на своей маме.
В тридцать восемь Регина вдруг остановилась. Буквально. Она замерла посреди огромного торгового центра, глядя на витрину детского магазина. Там, на манекене, висел крошечный комбинезон с ушами зайца. И её накрыло. Не слезами, нет. Регины не плакали. Её накрыло холодным, расчётливым пониманием: пора.
Медицинское обследование заняло месяц.
— Здоровье у вас, конечно, отличное, — хмыкнул врач, листая карту. — Но возраст есть возраст. Резерв яичников не бесконечный. Если планируете, то лучше вчера. Или сегодня. ЭКО, возможно, не понадобится, но стимуляцию я бы рекомендовал.
Регина кивнула. Она привыкла решать задачи. Есть цель — есть инструменты. Оставался один нюанс. Логистика.
Няня — это чужой человек. Камеры, проверки, недоверие. А у неё командировки, совещания до ночи, недавно взяла ипотеку на загородный дом. Нужен кто-то свой. Кто-то, кто десять лет назад клялся здоровьем отца и умолял «только роди».
Регина улыбнулась. Мать будет счастлива. Наконец-то сбудется её мечта. Конечно, Валентине Петровне уже шестьдесят четыре, но она бодрая. На дачу мотается, банки крутит сотнями. Справится. Тем более Регина обеспечит всем: подгузники, еда, клининг. От матери нужно только присутствие и любовь.
В субботу она поехала к матери. Купила торт «Наполеон» — любимый, жирный, вредный, как характер Валентины Петровны.
Валентина Петровна встретила дочь в новом спортивном костюме кислотного цвета. Выглядела она для своих лет отлично: морщины, конечно, были, но глаза горели каким-то особенным энтузиазмом.
— О, «Наполеон»! — обрадовалась мать. — А я на диете, представляешь? Ленка посоветовала интервальное голодание. Но кусочек съем, раз уж приехала.
Они пили чай на той же кухне, только стол был новый, стеклянный — подарок Регины на юбилей.
— Мам, у меня новость, — начала Регина, чувствуя, как внутри всё сжимается от торжественности момента.
— Повысили опять? Или замуж наконец выходишь? — Валентина Петровна слизывала крем с ложки с видом гурмана.
— Нет. Я решила родить.
Ложка звякнула о блюдце. Мать замерла. На секунду в её глазах мелькнуло что-то похожее на... страх? Или раздражение?
— Да ладно? — протянула она. — В тридцать восемь? Не поздновато спохватилась?
— Врач сказал — нормально. Я уже начала подготовку. Через полгода, надеюсь, всё получится.
— Ну... дело хозяйское, — Валентина Петровна пожала плечами и потянулась за вторым куском торта. — Молодец. Для себя пожить успела, теперь можно и в пелёнки.
Регина опешила. Где восторг? Где слёзы счастья? Где «наконец-то»?
— Мам, я собственно почему приехала. Мы с тобой давно это обсуждали. Помнишь? Ты говорила, что поможешь. Что готова сидеть, гулять, пока я работаю.
Валентина Петровна медленно прожевала торт, отпила чай и посмотрела на дочь так, будто та предложила ей ограбить банк.
— Когда это я такое говорила?
— Десять лет назад. Ты умоляла! «Роди, я всё возьму на себя». Помнишь?
— Ой, ну ты вспомнила! — мать махнула рукой, и этот жест был полон снисходительности. — Десять лет назад! Ты бы ещё вспомнила, что я тебе в пять лет куклу обещала. Десять лет назад мне было пятьдесят четыре! Я энергии была полна, горы могла свернуть. А сейчас? Мне шестьдесят четыре, Регина!
— И что? Ты на даче по три грядки за день перекапываешь.
— Грядки — это для души! Я устала, отдохнула и пошла. А ребёнок — это двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Это крики, это зубы, это спину гнуть над кроваткой. У меня давление скачет, ты знаешь? У меня грыжа в пояснице. Какой мне младенец?
— Но ты же обещала... — голос Регины дрогнул. Железная бизнес-леди вдруг превратилась в маленькую девочку, которую обманули.
— Я обещала тогда. В тех обстоятельствах. Ты отказалась. Поезд ушёл, доча. — Валентина Петровна изобразила рукой уходящий состав. — Я сейчас жить начала. Мы с Ленкой в санаторий собираемся осенью. Потом я на курсы скандинавской ходьбы записалась. У меня график!
Регина смотрела на неё и не верила ушам.
— Мам, мне нужна помощь. Я не смогу бросить работу. У меня контракт, у меня ипотеку за загородный дом закрывать надо. Я рассчитывала на тебя.
— А зря, — жёстко отрезала Валентина Петровна. — Нельзя ни на кого рассчитывать, кроме себя. Ты же у нас самостоятельная, директор! Вот и решай свои вопросы. Найми няню. У тебя денег достаточно. А меня увольте. Я своё отнянчила. Я тебя вырастила в девяностые, без одноразовых подгузников и стиральных машин-автоматов. Теперь я хочу покоя.
— Ты предаёшь меня, — тихо сказала Регина.
— Не драматизируй! — фыркнула мать. — Я буду приезжать. Раз в неделю, по воскресеньям. На часок. С коляской по парку пройтись, пока ты спишь. И всё. Это мой лимит.
Регина встала. Ей вдруг стало душно в этой кухне, пропахшей ванилью и лицемерием.
— Спасибо, мама. Ты очень помогла.
— Не дуйся! — крикнула Валентина ей в спину. — Сама виновата. Надо было рожать, когда мать просила, а не когда карьера позволила! Дорога ложка к обеду!
Беременность протекала тяжело. Не физически — анализы были в норме, живот рос аккуратно. Тяжело было морально. Регина привыкла контролировать всё, но гормоны контролю не поддавались. Ей хотелось плакать над рекламой майонеза, ей хотелось, чтобы кто-то погладил по голове и сказал, что всё будет хорошо.
Валентина Петровна звонила раз в неделю.
— Ну как ты там? Живот растёт? Огурцов не хочешь? — спрашивала она бодрым тоном, будто интересовалась погодой.
— Нормально, — сухо отвечала Регина.
— Я тут в санатории, в Кисловодске. Воздух — сказка! Процедуры — чудо. Массажист такой профессиональный попался... Ты там держись. Няню нашла?
— Нашла.
— Ну вот и славно. Смотри, чтоб не нечистая на руку была. Документы проверь. Ладно, мне на ванны пора. Целую!
Регина отключала телефон и смотрела в стену.
Сын родился в ноябре. Назвала Марком. Маленький, сморщенный, орущий комок, который перевернул её идеально выстроенный мир.
Из роддома её встречал водитель и няня — полная, спокойная женщина по имени Галина Сергеевна. Валентина Петровна прислала курьера с огромным букетом и открыткой: «С рождением внука! Скоро буду, приболела немного, давление».
Первый месяц Регина жила как в тумане. Сон по три часа, сцеживания, колики, бесконечный день сурка. Галина Сергеевна оказалась профессионалом, но она была чужой. Она делала свою работу за деньги. Она не целовала пяточки Марка с тем безумным обожанием, которого Регина подсознательно ждала от родной бабушки.
Валентина Петровна приехала, когда Марку исполнилось два месяца. Ввалилась в квартиру шумная, пахнущая морозом и дорогими духами.
— Где он? Где мой принц? — закричала она с порога, не снимая шубы.
Регина вышла из спальни, бледная, с тёмными кругами под глазами, в растянутой футболке.
— Тише, мама. Он только уснул.
— Ой, да ладно! Дети должны привыкать к шуму, иначе нервными вырастут. Дай погляжу!
Она прошла в комнату, склонилась над кроваткой.
— Ути-боже-мой! Ну вылитый дед! Нос точно наш, порода! — Валентина Петровна достала телефон. — Так, надо сфотографировать для «Одноклассников». Ленка от зависти позеленеет.
Она начала щёлкать камерой, меняя ракурсы. Марк завозился и захныкал.
— Ой, проснулся! Ну, бери, корми.
Регина взяла сына на руки, укачивая.
— Ты поможешь мне сегодня? — спросила она. — Галина Сергеевна выходная. Мне нужно отчётом заняться, там цифры не сходятся, а я соображаю с трудом. Погуляй с ним часок?
Валентина Петровна посмотрела на часы.
— Ой, доча, не могу. Я же проездом. У меня запись к стоматологу на другом конце города через два часа. Я просто заскочила поздравить и подарок передать.
Она порылась в сумке и достала конверт.
— Вот. Купи ему что-нибудь от бабушки. Коляску там или что сейчас модно.
— У него есть коляска. За двести тысяч, — тихо сказала Регина.
— Ну тогда на подгузники. Всё, побежала я! Зубы — это святое, сама понимаешь.
— Ты даже на руки его не возьмёшь?
— В следующий раз! Я в шубе, руки холодные, ещё простужу. Давай, растите большими!
Дверь хлопнула. Регина осталась стоять посреди комнаты с плачущим сыном и конвертом в руке. В конверте лежали пять тысяч рублей.
Полгода спустя.
Марк уже сидел и пытался ползать. Регина научилась совмещать видеоконференции с кормлением, а составление бюджета — с прогулками. Она похудела, осунулась, но взгляд стал жёстче. Иллюзии выветрились окончательно.
Валентина Петровна приезжала раз в месяц. Это были «визиты инспектора». Она пила чай, критиковала няню («Что-то она у тебя слишком много ест, я заметила»), делала пару снимков с внуком и исчезала, ссылаясь на дела. Дел у неё было невпроворот: йога, кружок вязания, встречи с подругами, поездки по Золотому кольцу.
В один из таких визитов, когда мать уже натягивала сапоги в прихожей, Регина не выдержала.
— Мам, а зачем тебе это всё? — спросила она, прислонившись к косяку.
— Что «всё»? — не поняла Валентина, поправляя берет перед зеркалом.
— Вот эти приезды. Фотографии. Конверты эти скромные. Ты же его не любишь. Тебе всё равно.
Валентина Петровна замерла. Медленно повернулась. Лицо её стало каменным, тем самым, «воспитательным», которое Регина помнила с детства.
— Ты как с матерью разговариваешь? Я для тебя жизнь положила! Я ночей не спала, когда ты маленькая была!
— Это было сорок лет назад, мама. А сейчас?
— А сейчас я живу для себя! Имею право! Я свой долг отдала. Теперь твоя очередь. Ты хотела карьеру? Ты её получила. Ты хотела ребёнка? Получила. Почему я должна разгребать последствия твоих решений?
— Потому что мы семья? — горько усмехнулась Регина. — Потому что ты обещала?
— Обещанного три года ждут, а прошло десять! — отрезала Валентина. — И вообще, неблагодарная ты. Я всем рассказываю, какой у меня внук замечательный, как я горжусь. А ты... Эгоистка. Вся в отца.
Она вышла, громко хлопнув дверью.
Регина постояла минуту в тишине. Потом вернулась в гостиную. Марк сидел на ковре и сосредоточенно грыз резинового жирафа.
— Галина Сергеевна, — позвала Регина.
Няня выглянула из кухни.
— Да, Региночка?
— Вы в следующие выходные свободны? Я хочу премию вам выписать. Двойную. Сможете с ночёвкой остаться? Я хочу просто выспаться. Сутки.
— Конечно, моя хорошая. Хоть двое суток. Вы идите, отдохните. Вы же на тень похожи.
Регина посмотрела на эту чужую женщину, которая знала про стул Марка и его режим больше, чем родная бабушка.
— Спасибо, — сказала она. И впервые за долгое время это «спасибо» было искренним.
Вечером того же дня Валентина Петровна сидела в кафе с подругой Леной.
— Ой, Ленка, устала я сегодня, сил нет, — вздыхала она, помешивая капучино. — Весь день у дочери провела, с внуком возилась. Такой шустрый, ужас! Ни минуты покоя. Спина отваливается.
— Молодец ты, Валя, — кивала Лена, накладывая себе салат. — Я вот своим сказала: по выходным не беспокоить. А ты всё тянешь, всё помогаешь.
— Ну а как иначе? — Валентина сделала скорбное лицо. — Дочь-то у меня — карьеристка, ей некогда. Всё на мне, всё на мне. Но сердце матери не камень. Куда деваться? Кровь родная.
Она достала телефон.
— Смотри, какой красавец! Сегодня сфотографировала. Глаза мои, скажи?
— Вылитый ты! — поддакнула Лена.
Валентина довольно улыбнулась и выложила фото в «Одноклассники». Подпись придумала быстро: «Моё счастье, мой смысл жизни. Любимый внучок. Бабушка всегда рядом».
Лайки посыпались почти сразу. Валентина Петровна смотрела на растущие цифры сердечек, и на душе у неё становилось тепло и спокойно. Она была хорошей матерью и прекрасной бабушкой. Интернет подтверждал.
А то, что Регина не звонит... Ну так занята. Работает девочка. Пусть работает.
Регина увидела пост матери через час, когда кормила Марка перед сном. На фото Валентина Петровна сияла, прижимаясь щекой к макушке ничего не понимающего младенца. Комментарии пестрели восторгами: «Святая женщина!», «Вот это бабушка!», «Повезло дочке с мамой!».
Регина хотела написать злой комментарий. Хотела рассказать, как «бабушка» сбежала через двадцать минут. Хотела удалить мать из друзей.
Палец завис над экраном.
Она посмотрела на сына. Он сопел, причмокивая, и его маленькая ручка сжимала её палец. Крепко, до побеления крохотных костяшек.
Регина выдохнула. Заблокировала телефон.
Какой смысл? Мать не изменится. Она живёт в своём придуманном мире, где она — героиня, а все вокруг ей должны. Разрушать этот миф — только нервы тратить.
— Мы сами, Марк, — прошептала она сыну. — Мы справимся. У нас есть я. У нас есть Галина Сергеевна. А бабушка... Ну, пусть будет такая. Для лайков.
Она положила сына в кроватку и пошла на кухню. Налила себе чаю. Вспомнила про торт «Наполеон», который мать так и не доела в прошлый раз. Выбросила засохший кусок в мусорное ведро.
Жизнь продолжалась. Просто в ней стало на одну иллюзию меньше. И на одну настоящую любовь больше.
Регина подошла к окну. Там, внизу, город жил своей жизнью.
— Будь здорова, мама, — сказала она тихо. — И оставайся там, где тебе хорошо. Подальше от нас.
Это было не прощение. Это была сделка. Холодный расчёт, который так хорошо удавался Регине в бизнесе. Ты мне — видимость семьи для соцсетей, я тебе — право не мешать мне жить.
Честный обмен.
— Галина Сергеевна! — позвала она. — Чайник поставить?
— Поставьте, Региночка! — донеслось из детской. — Я пирожков принесла, своих, с капустой. Будем вечер коротать.
Регина улыбнулась. Впервые за день — искренне.
Пирожки с капустой. Горячий чай. Спящий сын в соседней комнате. Вот это — настоящее.
А триста лайков под фотографией «идеальной бабушки» — это просто цифры. Пустые, как обещания, данные десять лет назад.