Старая «Волга» полковника Волкова стояла в тени портовых складов, укрытая от посторонних глаз ржавым боком списанного крана. Двигатель был заглушен, но металл капота ещё хранил тепло. В салоне пахло бензином и табаком. Снаружи моросил дождь, превращая стёкла в дрожащую мутную завесу. Где-то вдалеке, со стороны реки, гулко ударила волна о бетонный пирс.
Марина сидела на заднем сиденье. Рядом Гриша подгонял снаряжение. На нём был лёгкий бронежилет скрытого ношения, который выдал Волков. Жилет был старым, потёртым на боках, и Гриша недовольно хмурился, пытаясь застегнуть липучки так, чтобы они не топорщились под курткой.
— Тесноват, — буркнул он. — Но лучше, чем ничего.
— Не геройствуй там, Григорий, — Волков обернулся с переднего сиденья. В свете приборной панели его лицо казалось маской из серого камня. — Твоя задача — прикрывать девочку. Как только я дам команду, хватаешь её и падаешь за бетонные блоки. В перестрелку не лезь, у тебя даже ствола табельного нет.
— Понял, Виктор Сергеевич.
Марина смотрела на Гришу. В полумраке его профиль казался ещё более жёстким, чем обычно. Сейчас, перед лицом реальной опасности, он снова стал тем, кем был раньше — офицером, оперативником. И от этого ей стало невыносимо страшно. Не за себя — за него.
Она сунула руку в карман джинсов. Пальцы нащупали маленький, холодный предмет на верёвочке.
— Гриша…
Он повернулся к ней. В его глазах, привыкших к темноте, на мгновение мелькнуло что-то мягкое, домашнее.
— Ты чего дрожишь? замёрзла?
— Нет.
Марина достала руку из кармана. На ладони лежал маленький серебряный крестик — самый простой, старинный, с потёртым распятием.
— Возьми.
Гриша посмотрел на крестик, потом на неё.
— Марин, я же не крещённый. Да и не поможет железка против свинца, бронежилет надёжнее.
— Пожалуйста.
Её голос сорвался на шёпот.
— Это бабушкин. Она его всю войну в эвакуации носила. Говорила, он её сберёг. И тебя сбережёт. Надень ради меня.
Она потянулась к нему, распутывая чёрную верёвочку. Гриша не стал спорить. Наклонил свою большую, коротко стриженную голову, позволяя ей надеть крестик. Серебро коснулось его кожи, спряталось под воротом свитера.
Он перехватил её руку, поднёс к губам и крепко поцеловал ладонь — туда, где только что лежал крестик.
— Вернусь. Обещаю.
Рация у Волкова ожила коротким треском.
— Первый, я «Сокол». Объект на подходе. Чёрный внедорожник, номера наши. Идёт по нижней дороге.
— Принято, «Сокол». Всем готовность, работаем по сценарию.
Волков посмотрел на Марину.
— Ну, с Богом, дочка. Иди, мы рядом.
Марина вышла из машины. Холодный воздух с реки ударил в лицо, мгновенно выстудив тепло салона. Она поправила ремень сумки на плече. Внутри лежал муляж картины — тот же картон, та же грубая бумага, тот же вес.
Волков с ребятами постарались на славу, подготовив муляж за пару часов. Четвёртый причал был мёртвым местом. Бетонные плиты, изъеденные временем и водой, торчащая арматура, скелеты портовых кранов, уходящие в чёрное небо. Река здесь была чёрной, тяжёлой, как нефть, и дышала ледяным холодом.
Марина шла к центру площадки, где одиноко горел единственный уцелевший фонарь. Его жёлтый свет выхватывал из темноты круг мокрого асфальта. Шаги гулко отдавались в тишине. Она чувствовала себя маленькой, беззащитной мишенью в тире. Где-то в темноте за штабелями старых поддонов прятались люди Волкова. Где-то рядом был Гриша. Но сейчас она была одна.
Из темноты выплыл чёрный внедорожник. Машина двигалась медленно, хищно, шурша шинами по гравию. Остановилась метров в десяти от Марины, ослепив её светом. Мотор не заглушили.
Дверь открылась, и на асфальт ступила нога в дорогом ботинке, который тут же погрузился в грязную лужу. Валерий Петрович поморщился, стряхивая воду с брючины. Он был в кашемировом пальто, без шапки, и выглядел здесь среди ржавчины и грязи инородным телом. Но держался уверенно, по-хозяйски.
За ним вышли двое — крепкие, бритые затылки, руки в карманах. Встали по бокам от босса, сканируя темноту.
— Ну, здравствуй, дорогая, — голос Валерия Петровича звучал буднично, словно они встретились в фойе театра.
Пунктуальность — черта королей. И, как выяснилось, шантажистов.
Марина заставила себя выпрямиться. Колени дрожали, но она уперлась взглядом в переносицу бывшего начальника.
— Где деньги?
— Сразу к делу, какая проза, — он покачал головой. — А как же приветствие, как же извинения за потрёпанные нервы старика?
— Товар у меня.
Марина похлопала по сумке.
— Деньги, пять миллионов, и мы расходимся.
Он щёлкнул пальцами. Один из охранников достал с заднего сиденья объёмный кожаный кейс.
— Покажи ей.
Охранник приоткрыл кейс. В свете фар мелькнули пачки купюр. Марина не могла разглядеть, настоящие они или нет.
Сверху лежали банкноты, а что под ними — бумага или куклы, — проверить было невозможно.
— Довольно, — усмехнулся Ананьев. — Теперь товар.
Марина медленно сняла сумку с плеча, достала свёрток.
— Камни внутри, эскиз под картоном. Сами проверьте, когда уедете.
— О, я проверю, — кивнул он. — Положи на асфальт и отойди.
Марина нагнулась, положила картину в лужу света, сделала три шага назад.
Валерий Петрович подошёл к свёртку. Не стал нагибаться сам — брезгливость была выше жадности. Кивнул охраннику. Тот поднял картину, надорвал бумагу, проверяя содержимое.
— Оно? — спросил Ананьев.
Охранник прощупал раму, заглянул в разрыв.
— Вроде оно, шеф. Тяжёлое, камни гремят.
Валерий Петрович улыбнулся. Это была улыбка человека, который только что выиграл партию в шахматы у ребёнка.
— Замечательно. Просто замечательно.
— Деньги, — напомнила Марина. — Отдайте кейс.
Ананьев посмотрел на неё с искренним удивлением.
— Деньги?
— Мариночка, ты правда думала, что я буду платить воровке? Ты украла у меня эту вещь, предала память отца, связалась с бандитами. Такие ошибки смываются не деньгами.
Он повернулся к машине, бросив через плечо:
— Кончайте с ней и в воду.
Всё произошло в одну секунду. Время, до этого тягучее и вязкое, вдруг сжалось в пружину и выстрелило. Охранник, державший кейс, швырнул его на землю. Его правая рука метнулась под куртку. Второй с картиной отскочил в сторону.
Марина стояла, оцепенев. Она видела, как воронёная сталь пистолета с глушителем поднимается, нацеливаясь ей в грудь. Видела пустые, равнодушные глаза убийцы. В голове пронеслась глупая, неуместная мысль:
Я так и не купила новые сапоги.
— Брать!
Голос Волкова, усиленный мегафоном, разорвал ночную тишину, как удар грома. Вспыхнули прожекторы, установленные на крышах складов, заливая причал ослепительным белым светом. Завыла сирена. Из-за бетонных блоков из темноты посыпались фигуры в чёрном камуфляже с криками:
— Стоять! Работает ОМОН! Оружие на землю!
Охранник с пистолетом дёрнулся. Его ослепило, он был дезориентирован, но палец на спусковом крючке уже начал движение. Рефлекс убийцы сработал быстрее инстинкта самосохранения. Он не бросил оружие — он выстрелил.
Марина не услышала выстрела. Хлопок глушителя утонул в криках, вое сирены. Она увидела только вспышку.
Но боли не было, потому что в то же мгновение, сбивая её с ног, перед ней выросла тёмная фигура. Гриша. Он не кричал, не тратил время на предупреждение. Просто прыгнул из своего укрытия, бросаясь наперерез траектории пули. Закрыл её собой.
Глухой, влажный звук удара свинца о тело. Марина упала на мокрый асфальт, больно ударившись локтем. Сверху на неё, всей своей тяжестью, рухнул Гриша.
Мир превратился в хаос. Где-то рядом орали:
— Лежать! Руки за голову!
Слышались удары, лязг наручников, топот тяжёлых ботинок. Но для Марины всё это существовало где-то на периферии сознания. Она чувствовала только тяжесть Гришиного тела и его хриплое, прерывистое дыхание у своего уха.
— Гриша, — прошептала она, пытаясь выбраться из-под него. — Гриша, ты что? Вставай.
Он не вставал. Медленно сполз с неё, перекатившись на спину. Его лицо в свете прожекторов было белее мела. Глаза смотрели в небо, но взгляд был расфокусированным, мутным.
Марина села на колени рядом с ним. Её руки тряслись. На груди Гриши, чуть выше того места, где заканчивалась пластина бронежилета, расплывалось тёмное пятно. Кровь толчками выходила из раны, пропитывая свитер, смешиваясь с дождевой водой. Прямо под ключицей. Там, где артерия.
Нет.
Марина зажала рану ладонями, пытаясь остановить этот страшный горячий поток.
— Нет, нет, нет, Гриша, не смей! Ты обещал!
— Ма-ри-на…
Его губы шевелились с трудом. Из уголка рта потекла тонкая красная струйка.
— Жива?
— Жива! Я жива! Ты только дыши. Врача!
Она закричала так, что сорвала голос.
— Сюда! Врача! Человек ранен!
К ним подбежал Волков. Увидев Гришу, выругался грязно и страшно, упал на колени с другой стороны.
— Санитара, живо! Держись, капитан, не уходи!
Гриша попытался улыбнуться, но вышла гримаса боли. Его рука слабо шевельнулась, нащупывая руку Марины. Пальцы были ледяными и скользкими от крови.
— За спиной не дует… — выдохнул он, едва слышно.
Глаза его закрылись, голова безвольно повернулась на бок.
— Гриша!
Марина трясла его за плечи, размазывая кровь по своей куртке, по лицу.
— Не умирай! Слышишь? Не смей! У нас же… Мы же…
Рядом суетились медики скорой помощи, оттесняя её, разрезая одежду, ставя капельницы прямо на асфальте. Кто-то оттаскивал её за плечи.
А в десяти метрах от них, лицом в грязные лужи, лежал Валерий Петрович Ананьев. Его руки были скованы за спиной, дорогое пальто пропиталось мазутом. Он скулил, пытаясь поднять голову, чтобы не наглотаться грязной воды, но омоновец жёстко вдавливал его затылок сапогом обратно в грязь.
«Искусство требует жертв», — вспомнила Марина его слова.
Жертва была принесена, но цена оказалась слишком высокой.
продолжение