Баба Зина поставила перед Мариной кружку с чаем.
— Пей, дочка, сахарку положила побольше — мозгам глюкоза нужна.
Марина сделала глоток. Горячая сладость немного растопила ледяной ком в груди.
— Гриша… — Она впервые назвала его по имени. — Спасибо вам. Если бы не вы…
— Давай на «ты», — перебил он. — Я не профессор.
— Пошли в комнату. Надо разобраться, из-за чего столько шума.
Баба Зина проводила их тревожным взглядом, перекрестив спину Марины.
— Ох, чует сердце, не к добру это.
Гриша запер дверь комнаты, проверил задвижку.
— Показывай, что у тебя есть ценного, — сказал он, кивнув на сумку. — Если за тобой следят, значит, ты что-то унесла. Или что-то знаешь.
— Я ничего не знаю! — воскликнула Марина. — Я обычный искусствовед, у меня нет долгов, нет врагов. Единственное, что появилось нового, это…
Она замолчала, глядя на золотую раму.
Гриша проследил за её взглядом.
— Эта мазня?
— Это подарок начальника, Валерия Петровича. Он сказал: это мой капитал.
Гриша подошёл к картине, взял её в руки и взвесил. Нахмурился.
— Тяжёлая, — констатировал он. — Для картона и деревяшки слишком тяжёлая. И рама эта… уродская, честно говоря. Зачем такую лепить на простой пейзаж?
Он перевернул картину. Задник был заклеен плотной коричневой бумагой, пожелтевшей от времени.
— Можно? — Он вопросительно посмотрел на Марину.
— Ломай, — махнула она рукой. — Мне она всё равно не нравится.
Гриша достал из кармана складной нож. Лезвие легко разрезало бумагу. Под ней обнаружился лист фанеры, прибитый мелкими гвоздиками. Гриша поддел край ножом, фанера скрипнула и подалась. Марина подошла ближе, забыв про страх. Гриша снял фанеру.
Под ней, в специальных углублениях, вырезанных в толще массивной рамы, лежали туго скрученные свёртки из тёмного бархата. Их было четыре. Они плотно сидели в своих гнёздах, не давая содержимому греметь.
Гриша достал один свёрток, развернул ткань на столе. Под светом тусклой лампочки на грубом дереве рассыпались искры. Марина ахнула и прикрыла рот рукой. Это были камни — прозрачные, неровные, похожие на кусочки битого стекла. Но Марина, как искусствовед, знала, как выглядят необработанные алмазы. Их было много — десятка два только в одном свёртке.
— Ничего себе капитал, — присвистнул Гриша. — Тут на несколько квартир в Москве хватит, и ещё на дачу останется.
Но это было не всё. Под самим холстом, между картоном картины и фанерой, лежал ещё один лист. Гриша аккуратно подцепил его за уголок. Это был пожелтевший лист плотной бумаги. Рисунок углём и карандашом: геометрические фигуры, летящие в пространстве. Динамика. Резкие линии. В углу стояла характерная подпись — чёрный квадрат, вписанный в круг.
— Малевич, — прошептала Марина, не веря своим глазам. — Эскиз к супрематической композиции, господи… Если это подлинник, то он стоит дороже, чем эти камни.
Гриша посмотрел на неё серьёзным взглядом. В его глазах не было жадности — только понимание масштаба катастрофы.
— Теперь понятно, почему тебя пасли, — сказал он тихо. — Твой начальник использовал тебя как переносчика. Ты вынесла это из галереи, думая, что несёшь картинку, а на самом деле вынесла два пожизненных срока.
Марина опустилась на кровать — ноги не держали
— Он сказал, что это память об отце, что он друг…
— Он не друг, Марина, — жёстко отрезал Гриша. — Друзья такое не дарят. Он подарил тебе мишень на лбу. Те, кто напал сегодня, — это только начало. За такие деньги людей закатывают в бетон, не спрашивая имени.
Он быстро сгрёб алмазы обратно в бархат, сунул эскиз на место и прикрыл всё фанерой.
— Собирайся, — скомандовал он. — Документы, деньги, самое необходимое. И эту бандуру берём с собой.
— Куда? — Марина смотрела на него расширенными от ужаса глазами.
— Подальше отсюда. Общагу они уже срисовали. Скоро здесь будут гости посерьёзнее, точно панцирь.
Гриша подошёл к окну, чуть отодвинул занавеску и выглянул наружу.
— Чёрт, — выдохнул он. — Кажется, уже опоздали.
Во дворе прямо напротив подъезда стоял тот самый чёрный внедорожник, который Марина видела сегодня в центре. Фары были выключены, но в салоне тускло светился огонёк сигареты. Гриша отошёл от окна и резким движением задёрнул выцветшую занавеску, отсекая их от уличной темноты.
В комнате снова стало тихо, но теперь эта тишина звенела напряжением.
— Кто там?
— Гости, те самые, на «Тойоте».
Гриша вернулся к столу, где тускло поблёскивали рассыпанные алмазы. Сгрёб их грубой ладонью обратно в бархатный мешок, действуя быстро и методично, словно собирал рассыпавшиеся гайки.
— Слушай меня внимательно, Марина, времени на истерики нет. Твой Валерий Петрович — не меценат, он контрабандист, а ты для него — расходный материал. Знаешь, кто это?
Она замотала головой — в горле стоял ком, мешающий говорить. Образ благородного наставника, друга отца, рассыпался в прах, но сознание отчаянно цеплялось за осколки.
— Это тот, кто переносит грязь через границу, не зная, что у него в карманах, — жёстко пояснил Гриша. — Он знал, что его пасут, знал, что в галерею придут с обыском или конкуренты нагрянут. Ему нужно было вывести товар чисто, без шума. И тут подворачиваешься ты — бедная, честная, преданная. Идеальный вариант.
— Нет, — прошептала Марина. — Он говорил про память отца, он плакал, когда вспоминал его. Нельзя так играть чувствами, это же не по-людски.
Гриша хмыкнул, возвращая фанеру на задник картины.
— Там, где крутятся такие камни, людского не остаётся. Он подарил тебе не капитал, Марина, он подарил тебе приговор. Если бы ты попалась с этим на таможне — села бы лет на пятнадцать. Если бы тебя перехватили бандиты раньше меня — ты бы уже лежала в лесополосе. Он подписал тебе смертный приговор в красивой раме.
Слёзы, которые Марина сдерживала весь вечер, наконец прорвались. Это были горькие, жгучие слёзы обиды.
Предательство ранило больнее, чем удар по лицу в подворотне. Человек, которому она верила, которого уважала, просто использовал её слепую преданность. Гриша не стал её утешать. Он понимал: сейчас ей нужно принять эту правду, какой бы уродливой она ни была.
— Собирайся, — бросил он, проверяя замок на входной двери. — Документы, деньги, телефон, зарядку не забудь. Вещей по минимуму.
— Мы уходим? Прямо сейчас?
— Мы уже задержались.
В этот момент в коридоре за хлипкой дверью их комнаты послышался шум. Глухой удар, словно кто-то пнул общую железную дверь блока. Затем ещё один — настойчивый, требовательный. Марина вжалась в спинку кровати.
— Открывай! — донёсся приглушённый мужской голос. — Санэпидемстанция, проверка!
Гриша приложил палец к губам. Бесшумно подошёл к двери, прислушиваясь. В руке снова появился нож. Снаружи завозились с замком. Кто-то ковырял личинку отмычкой.
И тут грохнуло совсем рядом. Дверь соседней комнаты, где обитала Баба Зина, распахнулась с треском, от которого, казалось, посыпалась штукатурка.
— Какая ещё станция в час ночи? — раздался пронзительный визгливый голос старушки, усиленный акустикой коридора. — Совсем ошалели, наркоманы проклятые! А ну брысь отсюда!
Гриша чуть приоткрыл дверь своей комнаты — буквально на щёлочку, чтобы оценить обстановку. Марина, затаив дыхание, выглянула из-за его плеча.
В полумраке коридора разыгрывалась сцена, достойная батального полотна. Баба Зина — маленькая, сухонькая, в своём халате — стояла перед двумя здоровенными амбалами в кожаных куртках. В руках она держала увесистый чугунный утюг — старинный, которым ещё на углях гладили.
— Бабка, уйди, не доводи до греха! — прорычал один из незваных гостей, пытаясь отодвинуть её плечом.
— Я тебе уйду, я тебе сейчас так уйду! — взвизгнула Зинаида. — Милиция! Грабят, убивают! Люди добрые!
Она замахнулась утюгом с такой решимостью, что амбал невольно отшатнулся. Крик старушки разнёсся по всем этажам. В соседнем блоке залаяла собака. Клопнула дверь напротив. На шум вывалился сосед Витёк — мужик простой и крепкий, с монтировкой в руке, которую, видимо, прихватил по привычке.
— Чего шумим, Зинаида? Полно! — басом осведомился Витёк, поигрывая железкой. — Кто обижает?
Сверху послышался топот — спускались ещё двое парней. Бандиты переглянулись. Шум, свидетели, бешеная бабка с утюгом и хмурые пролетарии с монтировками в их план явно не входили.
Тихого визита не получилось.
— Ошиблись адресом, — процедил сквозь зубы старший.
— Пошли.
Они развернулись и быстро, почти бегом, направились к лестнице.
— И чтоб духу вашего здесь не было! — неслась им вслед Баба Зина. — Ироды! Ходят, вынюхивают! Чтоб вам пусто было!
Когда шаги на лестнице стихли, Гриша распахнул дверь полностью.
— Спасибо, Зинаида Павловна, — сказал он серьёзно. — Вы их знатно пугнули.
Старушка тут же обмякла, опуская утюг. Боевой запал прошёл, и руки у неё мелко затряслись.
— Ой, Гриша, страх-то какой… Глаза у них нечеловеческие, стеклянные. Ты уходи, сынок, и девку забирай. Вернутся они. Не сейчас, так под утро. Сожгут нас всех к чёртовой матери.
— Уходим, Зинаида Павловна, прямо сейчас.
Марина схватила сумку, Гриша подхватил упакованную картину. Они выскользнули на улицу, минуя главный вход, где могли оставить наружку.
продолжение