"Ёлочка желаний! Часть вторая
Первую часть можно читать здесь
- Ты кто? - осторожно спросила Надежда, - Я здесь жила, - всхлипнула девочка
Надежда стояла у окна, опершись о подоконник, и с доброй искренней улыбкой наблюдала за двором. Там, внизу, под светом уже зажёгшихся фонарей, резвились дети. Они бегали вокруг большой, нарядно украшенной ёлки, падали в сугробы, поднимались, отряхивались и снова смеялись — звонко, от души, так, как умеют смеяться только дети. Снег в свете фонарей казался голубоватым, почти волшебным, словно двор на время превратился в открытку или кадр из старого доброго фильма.
Вот и ещё один год подходил к концу. Тридцать первое декабря. День, когда принято оглядываться назад, вспоминать прожитое, подводить какие-то итоги и, затаив дыхание, ждать нового начала.
Совсем скоро должен был вернуться с работы Сергей. Она машинально взглянула на часы — ещё немного, и он появится на пороге, усталый, но довольный, снимет куртку, улыбнётся ей своей привычной, родной улыбкой. А потом они вместе поедут к дочери Маше, в загородный посёлок. Там с самого утра, наверное, царил настоящий переполох: внуки суетились, бегали из комнаты в комнату, выглядывали в окна, не могли дождаться бабушку с дедушкой. Надежда ясно представляла себе эту картину и невольно улыбалась.
Они с Сергеем подготовились заранее, как всегда. Подарки для детей были аккуратно сложены в большие коробки, заботливо подписаны, перевязаны яркими лентами. Надежда уже не раз прокручивала в голове, как внуки, разрывая упаковку, будут визжать от восторга, как Маша укоризненно покачает головой и скажет с притворной строгостью:
— Ну что вы опять их балуете?
Но при этом глаза у неё будут сиять радостью не меньше, чем у детей.
Надежда поправила занавеску, и вдруг её взгляд зацепился за одинокую фигурку у дальней скамейки. Там сидела девочка — лет семи, не больше. Она не играла с остальными, не бегала, не смеялась. Она сидела, сжавшись в комочек, и тихо плакала, утирая покрасневшие щёки варежкой. По двору как раз проходила женщина с пакетом в руках. Она остановилась, наклонилась к девочке, что-то спросила — наверное, решила помочь, узнать, что случилось.
И в этот самый миг Надежду, словно вихрем унесло в далекое прошлое. Перед глазами вдруг всплыл другой день. Такой же снежный, такой же морозный.
Тогда Надя была моложе, наивнее и свято верила, что впереди у неё бесконечно много времени, что всё ещё обязательно будет, нужно только немного подождать. Они с Сергеем поженились почти сразу после школы. Редкий случай, когда мальчик и девочка дружили с самого детства и не растеряли этого чувства, не променяли его на мимолётные увлечения. Все вокруг только удивлялись: как ни глянь — они всегда вместе, такие неразлучные.
Они вместе учились, вместе радовались первым зарплатам, вместе снимали крошечную квартиру с облупившимися стенами и старым, скрипучим диваном. По вечерам пили чай на кухне, мечтая о будущем — о большом доме, о шумной семье, о детях, которые будут бегать по комнатам и смеяться так же звонко, как те ребятишки во дворе сейчас.
Годы шли. Работа, заботы, обычная жизнь — простая, но по-своему счастливая. А детей всё не было. Сначала Надя не переживала — ну подумаешь, не сразу всё, у многих так бывает. Потом стала прислушиваться к себе, считать дни, надеяться, и каждый раз тихо разочаровываться. Сергей её успокаивал, обнимал, говорил, что всему своё время, что не стоит торопить судьбу.
После тридцати разговоры стали серьёзнее. Они долго откладывали обследование, словно боялись услышать что-то страшное, боялись, что одно слово может разрушить их хрупкие мечты. Но однажды всё же решились. Надежда до сих пор помнила тот кабинет, врача с усталым, отстранённым взглядом и слова, произнесённые до странности буднично, но перевернувшие их жизнь навсегда. Диагноз Сергея был неизлечимым. Детей у них быть не могло.
Из больницы они вышли молча. Сергей шёл рядом, слегка ссутулившись, опустив плечи, и Надежде вдруг показалось, что за этот короткий путь от кабинета до выхода он сразу постарел на несколько лет. В его походке исчезла привычная уверенность, он будто нёс на себе невидимый, но тяжёлый груз. Надежда осторожно взяла его за руку — крепко, по-детски, так, как когда-то давно брала в школьные годы, когда им казалось, что вместе они способны справиться с чем угодно.
Ни разу — ни в больничном коридоре, ни по дороге домой, ни потом — между ними не проскользнула даже тень мысли о расставании. Не было вопросов «что дальше?» или «как теперь жить?». Решение пришло почти сразу, будто само собой, вечером, за кухонным столом, без долгих обсуждений и громких слов. Взять ребёнка из детского дома. Не младенца — Надя сразу сказала, что хочет девочку постарше, лет семи или восьми. Так будет честнее. Такой ребёнок уже многое понимает, с ним можно разговаривать, объяснять, строить доверие, не скрывая правды. Сергей выслушал, подумал и кивнул. Он был согласен.
С тех пор начались их поездки по детским домам. Каждая из них давалась тяжело. Слишком много детских глаз — настороженных, светящихся надеждой или, наоборот, потухших, с горечью. Слишком много историй, от которых внутри всё сжималось и хотелось расплакаться прямо там, в коридорах с облезлыми стенами. Большинство детей были из неблагополучных семей, с тяжёлым прошлым, с ранами, которые не залечить ни за месяц, ни за год.
И всё же однажды они увидели её, Лизу. Она была невысокой, худенькой, с худенькими плечами и большими, слишком серьёзными для ребёнка глазами. Она не лезла вперёд, не тянула руки, не старалась понравиться. Просто сидела за столом и аккуратно, сосредоточенно складывала пазл, подбирая детали одну к другой, словно в этом занятии находила хоть какое-то спокойствие. Заведующая рассказала: мать умерла во время вторых родов, отец погиб примерно в те же дни. Родных больше нет. История короткая, но в каждом слове — боль.
Надежда тогда не могла отвести от девочки взгляд. Что-то внутри защемило, словно она смотрела не на чужого ребёнка, а на кого-то давно знакомого. Сергей тоже молчал, но Надя видела — он думает о том же самом. Они просто переглянулись, и слов не понадобилось.
Потом были новые встречи. Они приезжали снова и снова, разговаривали с Лизой, гуляли. Сначала она держалась настороженно, отвечала коротко, смотрела исподлобья. Но постепенно оттаивала. Начала улыбаться, задавать вопросы, интересоваться, где они живут и есть ли у них кошка. А однажды, совершенно неожиданно, взяла Надежду за руку. И в тот момент всё стало ясно. Это была их девочка. Тихая, добрая, искренняя. Они чувствовали, что смогут с ней поладить.
И вот, уже почти все документы были готовы, оставались считаные шаги. За две недели до Нового года они должны были забрать её домой. Надя уже мысленно представляла, как они будут вместе наряжать ёлку, как Лиза будет развешивать игрушки, как впервые проснётся в их квартире, в своей комнате, и как осторожно улыбнётся, понимая, что теперь она дома.
Но однажды раздался неожиданный звонок. Надежда почувствовала тревогу ещё до того, как ответила. Сердце сжалось, будто заранее зная плохую новость. Звонила заведующая детского дома. Говорила сухо, официально, словно зачитывала справку или отчёт. Их девочку отдали другим родителям. Так получилось. Им показалось, что ребёнку будет у тех комфортнее.
Надя слушала и не сразу понимала смысл сказанного. В голове звенело, будто мир вокруг перевернулся. Сергей стоял рядом, смотрел на неё и понял всё по выражению её лица. Они, конечно, понимали, что те люди сумели «заинтересовать» кого нужно. И от этого было особенно больно.
Надежда переживала это очень тяжело. Слишком много сил, мыслей и надежд было вложено. Они ведь готовились всерьёз, не на словах. Купили просторную квартиру — светлую, с большими окнами, с двумя спальнями. Одну из них сразу отвели под детскую. Там уже был готовый ремонт: нежные обои, белая мебель без острых углов, маленький письменный стол у окна, откуда открывался вид на двор. Надежда тогда ещё радовалась — как удачно всё сложилось, даже переделывать ничего не придется. Будто сама жизнь заранее всё подготовила.
Позже она узнала, что в этой комнате когда-то жила девочка. Заболела внезапно и умерла. История была обрывочная, без подробностей — сказали мимоходом, между делом. Тогда они не придали этому значения. Ну умерла и умерла… Жизнь ведь не останавливается из-за чьей-то трагедии, она идёт дальше. А теперь Надежда снова и снова прокручивала это в голове и думала: зря. Лучше бы поискали другую квартиру. Не надо было соглашаться на жильё с таким прошлым. Возможно, сама судьба тихо предупреждала их: остановитесь, подумайте. А они не услышали.
Сергей видел, как ей тяжело, как она замыкается в себе, и старался утешить.
— Надь, ну что вот ты себя изводишь… — говорил он, обнимая её, прижимая к себе. — Когда закрывается одна дверь, обязательно открывается другая. Ты же знаешь.
Он говорил правильные слова — спокойные, рассудительные, такие, которыми обычно поддерживают в трудную минуту. Но Надя не находила в них утешения. Всё внутри противилось этим фразам. Она уже жила в той, другой жизни — с дочкой, с первой совместной ёлкой, с осторожными шагами навстречу друг другу. Она представляла, как они будут вместе украшать дом, как девочка сначала будет стесняться, держаться в стороне, а потом постепенно привыкнет, начнёт смеяться, чувствовать себя родной, нужной. И теперь всё это рассыпалось, как стеклянная игрушка, упавшая с ёлки.
Утро тридцать первого декабря выдалось серым и тихим. Без привычной суеты, без радостного предвкушения праздника. Даже ставить ёлку не хотелось. Сергей уехал по делам — нужно было заскочить на работу, закрыть какие-то бумаги. Надежда осталась одна. Она машинально хлопотала на кухне: доставала продукты, перекладывала их из миски в миску, что-то резала, но мысли были далеко.
И вдруг раздался звонок в дверь. Надя вздрогнула, посмотрела на часы — слишком рано для возвращения мужа. Она вытерла руки о полотенце и пошла открывать, даже не спросив, кто там. И… замерла на пороге.
Перед ней стояла маленькая девочка. Заплаканная, в слишком тонкой куртке, не по погоде. Нос покраснел от холода, губы дрожали. Большие глаза смотрели испуганно и отчаянно, как смотрят дети, когда с ними случается настоящая беда. От одного этого взгляда у Надежды мгновенно сжалось сердце.
— Ты кто, солнышко? — осторожно спросила она, стараясь говорить мягко. — Почему ты одна? Где твои родители?
Девочка всхлипнула и, не поднимая глаз, прошептала:
— Я… я здесь жила.
У Нади подкосились ноги. Она вцепилась рукой в дверной косяк, чтобы не упасть.
— Как… жила? — переспросила она едва слышно.
Но девочка уже прошмыгнула в прихожую, торопливо сбросила сапожки и, не дожидаясь разрешения, побежала в сторону детской комнаты. Надежда опомнилась и поспешила за ней.
Та уже стояла посреди комнаты и оглядывалась по сторонам, словно проверяла, всё ли осталось на своих местах.
— Пожалуйста, тётенька, не прогоняйте меня, — затараторила она, едва сдерживая слёзы. — Я только желание загадаю возле своей волшебной ёлочки и сразу вернусь в детский дом. Честно. Я быстро.
Надежда ничего не понимала. Совсем ничего.
— Подожди… — почти беззвучно прошептала Надежда, чувствуя, как пересыхает во рту. — Как тебя зовут?
Девочка подняла на неё глаза — большие, тёмные, слишком серьёзные для её возраста.
— Маша.
У Нади на мгновение потемнело в глазах, словно кто-то резко погасил свет. Маша. То самое имя. Как же так?
— А ёлочка… — продолжала Маша, всхлипывая и вытирая нос рукавом. — Она у нас на балконе. Вы можете её достать? И игрушки там… в коробке.
Надежда не стала расспрашивать. Не сейчас.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Подожди здесь.
Она поспешила на балкон. В дальнем углу действительно стояла маленькая искусственная ёлка. Рядом — коробка с игрушками. Они были простые, неяркие, кое-где потёртые, но аккуратно уложенные, словно их каждый год бережно доставали и так же бережно убирали обратно. Надежда почувствовала, как к горлу подступает ком.
Она принесла ёлку и коробку в детскую. Маша сразу оживилась, будто в неё вдохнули жизнь. Она принялась помогать — осторожно развешивала игрушки, будто знала для каждой своё место. Они наряжали ёлку молча. Только изредка девочка всхлипывала, и тогда Надежда делала вид, что не замечает, давая ей выплакаться.
Когда всё было готово, Маша села на пол перед ёлкой. Поджала под себя ноги, сложила ладони на коленях и долго-долго смотрела на мигающие огоньки, словно боялась моргнуть и спугнуть это маленькое чудо. Потом заплакала — тихо, беззвучно, почти неслышно, шепча что-то себе под нос.
Надежда стояла в дверях и чувствовала, как слёзы подступают уже к её собственным глазам. Она не понимала, что происходит, не знала, откуда взялся этот ребёнок и чем всё это закончится. Но одно было ясно совершенно точно — в эту минуту она не могла сделать ничего другого, кроме как находиться рядом.
Потом Надежда напоила Машу горячим чаем с пирогом. Девочка сначала ела осторожно, маленькими кусочками, словно проверяя, можно ли ей, не отнимут ли. А потом понемногу расслабилась, даже улыбнулась. Щёки у неё порозовели, руки перестали дрожать. Надя села рядом и, стараясь не напугать, начала расспрашивать — не прямо, а как бы между делом, осторожно, шаг за шагом.
Выяснилось, что жила Маша здесь с папой. Маму она совсем не помнила — та умерла очень давно. Папа работал много, часто уставал, но Машу очень любил. А потом в их жизни появилась Люся.
Это имя будто кольнуло Надежду. Люся. Именно Людмила продавала им эту квартиру. Говорила тогда спокойно, даже слишком спокойно. Объясняла, что муж и ребёнок умерли, поэтому она не может здесь оставаться. Надежда ещё тогда отметила странность — ни слёз, ни дрожи в голосе. А теперь пазл начал складываться, и от этого стало по-настоящему не по себе.
— А потом папы не стало, — тихо сказала Маша, глядя в кружку, будто там можно было спрятаться. — И Люся отвезла меня в детский дом.
Надя молчала. В груди сдавило так, что стало трудно дышать. Слова застревали где-то внутри, не находя выхода.
Когда Маша допила чай, она вдруг засобиралась. Встала, начала натягивать куртку, путаясь в рукавах.
— Мне пора, — сказала она тихо. — Я обещала, что вернусь.
Надежда растерялась. Сердце заколотилось так, что она услышала собственный пульс.
— Машенька… — осторожно начала она, присаживаясь рядом. — А хочешь… хочешь остаться? Сегодня же Новый год. Давай встретим его вместе. А завтра мы тебя сами отвезём в детский дом.
Девочка посмотрела на неё сначала недоверчиво, будто боялась поверить, а потом — с робкой, болезненной надеждой.
— Правда? — прошептала она.
— Правда, — так же тихо ответила Надежда.
Маша кивнула и снова сняла куртку. Потом, словно боясь передумать или спугнуть только что подаренную ей надежду, заговорила быстро, сбивчиво, не поднимая глаз:
— Мы с папой каждый год под ёлочкой желание загадывали… и оно всегда сбывалось. Всегда. Я верю, что и в этот раз тоже сбудется.
Надежда присела рядом и мягко погладила её по голове.
— Верить нужно обязательно, — сказала она тихо, но уверенно. — Если веришь по-настоящему, всем сердцем, то желание обязательно сбудется.
Вскоре вернулся Сергей. Он вошёл в квартиру, разулся и уже хотел что-то сказать, но, увидев Машу в комнате, замер. Им не понадобилось ни объяснений, ни слов — он посмотрел в глаза Надежде и сразу всё понял.
Надя включила девочке мультфильмы и увела Сергея на кухню. Там, вполголоса, а временами шёпотом, она рассказала всё — про Машу, про Людмилу, про детский дом, про квартиру и про странное, но ясное ощущение, что всё происходящее не случайно.
— Серёж, я не знаю как… — сказала она в конце, с трудом подбирая слова. — Но мне кажется, это наш ребёнок. Может быть, нам суждено стать для неё родителями.
Сергей долго молчал, глядя в окно, будто собираясь с мыслями. Потом взял Надю за руки и кивнул:
— Я тоже так же чувствую, — сказал он просто.
Он тут же снова оделся и поехал в магазин — за подарками для Маши. Заодно вызвал Деда Мороза на вечер. Надя тем временем хлопотала на кухне вместе с Машей. Девочка старалась помогать, как могла: подавала салфетки, аккуратно раскладывала печенье, что-то напевала себе под нос. В квартире стало тепло, по-настоящему, по-домашнему. Сердце Надежды ликовало. Маша заметно повеселела, смеялась, задавала вопросы, снова и снова подходила к ёлке, чтобы посмотреть на огоньки.
Тот Новый год они встретили удивительно светло — с мерцанием гирлянд, со смехом, с ощущением настоящего чуда. А утром первого января, как и обещали, они отвезли Машу в детский дом. Всё объяснили воспитателям, попросили не ругать девочку за побег. Сами же, не заезжая домой, сразу отправились в полицию.
Надежда помнила тот день, как сквозь туман: длинные коридоры, равнодушные лица. Она говорила, сбиваясь, терялась в словах, а Сергей держал её за руку и спокойно, по-мужски, объяснял всё по порядку — про квартиру, про девочку, про то, как Маша оказалась в детском доме.
Разбирательство оказалось на удивление быстрым — будто кто-то там, наверху, наконец решил расставить всё по своим местам. Выяснилось, что Людмила, мачеха Маши, провернула мошенническую схему в сговоре с сотрудником опеки. Она оформила документы так, словно являлась единственной наследницей мужа, продала квартиру, а ребёнка без зазрения совести отправила в детский дом. Когда Надежда услышала это официально, всё вдруг встало на свои места, как правильно собранный пазл.
После новогодних праздников Надежда и Сергей удочерили Машу. Без сомнений, без колебаний. Они были уверены: всё произошло именно так, как должно было произойти. Маша была счастлива. Она прижималась к Надежде и Сергею, обнимала их по очереди и снова и снова повторяла одно и то же:
— Моё желание сбылось. Родители ко мне вернулись. Просто теперь вы другие… но самые настоящие.
Надежда слушала и не могла сдержать слёз. В тот момент она точно знала: никакие утраты в прошлом не были напрасными. Они просто вели их к этому дню.
Людмиле предъявили обвинение. Деньги за Машину долю она вернула полностью, по решению суда. Что было с ней дальше, Надежда с Сергеем не узнавали и знать не хотели. Им это было ни к чему. В их жизни наконец-то появился свет, и тянуть за собой тень прошлого не хотелось.
Машины деньги они вложили с умом. Сергей взял на себя счета, бумаги, расчёты — всё, что требовало холодной головы. Надежда же занималась домом и Машей: школой, кружками, разговорами по вечерам, теми мелочами, из которых и складывается настоящее детство. Понемногу они добавляли на счет и свои сбережения.
Годы пролетели незаметно — с первыми Машиными школьными линейками, с подростковыми обидами и примирениями, с выпускным платьем, выбранным всей семьёй, и бессонными ночами перед экзаменами.
Когда Мария однажды сказала, что собирается замуж, Надежда вдруг поймала себя на том же волнении, что и в тот первый Новый год. Сердце билось быстро и радостно, будто всё начиналось заново. Для Маши они купили большой, добротный дом за городом — светлый, просторный, с садом и террасой. Квартиру её мужа решили сдавать в аренду — так было разумнее, надёжнее. Надежда радовалась, видя, как Маша обживает новое пространство, как расставляет мебель, как мечтает вслух о будущем.
Когда у Маши родился первенец, Надежда и Сергей решились на важный разговор. Они рассказали Маше всю правду без прикрас, как всё было на самом деле.
Маша выслушала спокойно, внимательно, не перебивая. А потом улыбнулась.
— Я и так это знала, — сказала она. — Вы мои родители. Настоящие. Я уверена, что мама с папой вас для меня выбрали.
Больше к этому разговору они не возвращались. Всё важное уже было сказано.
Надежда вздрогнула и улыбнулась, возвращаясь из воспоминаний. За окном всё так же смеялись дети, ёлка переливалась огнями, а снег медленно, почти невесомо ложился на землю. В этот момент в дверь вошёл Сергей. Он протянул ей большой зимний букет, пахнущий морозом и хвоей.
— С наступающим, — сказал он.
Надежда прижала букет к груди. А потом они надели тёплые куртки, взяли подарки и отправились к дочери, зятю и внукам — туда, где их с нетерпением ждали.
Рекомендую к прочтению:
И еще интересная история:
Благодарю за прочтение и добрые комментарии! 💖