Золовка произнесла это между первым и вторым блюдом. Буднично так, словно про погоду сказала. Вилка замерла у меня в руке на полпути ко рту.
— Простите, что?
— Ну, я говорю — с вашей квартирой вопрос решить проще. Вы одна, делить не с кем. Не то что у нас — Андрей, дети, ипотека.
Я медленно положила вилку на тарелку. Посмотрела на Светлану — жену брата моего покойного мужа. Она сидела напротив, ковыряла салат и смотрела на меня так, будто озвучила очевидную истину.
Рядом с ней муж — Андрей Сергеевич собственной персоной. Молчал, уставившись в тарелку. Свекровь Нина Фёдоровна подливала себе чай и делала вид, что разговор её не касается.
Мы сидели на кухне свекрови. Поминки. Сорок дней, как умер мой муж, её младший сын Костя. А они уже квартиру делят.
***
Костя ум.ер в конце сентября. Авария на трассе — ехал на дачу, грузовик вылетел на встречку. Мне позвонили из больницы, когда он был ещё жив. Я успела доехать, успела взять его за руку. Он открыл глаза, посмотрел на меня, попытался что-то сказать — и всё.
Восемнадцать лет брака. Дочь Соня — шестнадцать лет. Квартира в спальном районе, которую мы купили вместе двенадцать лет назад. Машина, дача, какие-то накопления.
И вот — сорок дней. Я ещё толком не пришла в себя. Сплю урывками, ем через силу, на работу хожу как робот. А золовка уже про квартиру заговорила.
— Светлана, я не совсем поняла, — голос у меня был спокойный, хотя внутри всё сжалось. — Вы предлагаете мне что-то сделать с квартирой?
— Ну не то чтобы предлагаю... — она замялась, глянула на мужа. — Андрюш, скажи ты.
Андрей откашлялся:
— Галина, понимаешь... Мама одна в трёшке, ей тяжело. Мы с ипотекой по уши, двое детей. А у тебя — двушка на двоих с Соней. Ну и... логично было бы как-то перераспределить.
— Перераспределить — это как?
— Ну, мама переедет к тебе. Освободит свою трёшку. Мы туда въедем, закроем ипотеку, заживём нормально.
Я смотрела на них и не верила своим ушам. Свекровь — ко мне? В мою квартиру?
— А мама в курсе этого плана?
Нина Фёдоровна наконец подняла глаза:
— В курсе. И я согласна. Галочка, я же к тебе со всей душой. Помогать буду — с Сонечкой посижу, приготовлю, приберу. Тебе же легче будет.
— Нина Фёдоровна, у меня однокомнатная квартира.
— Как однокомнатная? У вас же двушка!
— Двушка. Одна комната — Сонина. Вторая — моя. Вы где жить собираетесь?
Свекровь растерянно посмотрела на Андрея. Тот пожал плечами:
— Ну, на первое время как-нибудь устроитесь. А потом — продадите обе квартиры, купите трёшку побольше. Нормально заживёте.
— Продадим обе квартиры? — я повторила медленно, словно пробуя слова на вкус. — То есть мою квартиру — тоже?
— Ну а как иначе? Галя, будь реалисткой. Ты вдова, тебе сорок четыре года, дочь через два года уедет учиться. Зачем тебе двушка? А так — все в выигрыше.
Я встала из-за стола. Руки слегка дрожали, но я не собиралась показывать им этого.
— Спасибо за ужин, Нина Фёдоровна. Мне пора.
— Галя, ты куда? Мы же не договорили!
— Договорили. Более чем.
Я вышла в прихожую, надела пальто. Свекровь семенила следом:
— Галочка, ну что ты обиделась? Мы же по-родственному, по-хорошему хотим...
Я обернулась на пороге:
— Нина Фёдоровна, «по-хорошему» — это когда спрашивают. А не когда уже всё решили за меня. Моя квартира — моя. И Костина доля теперь тоже моя и Сонина. По закону. А ваши жилищные проблемы — это ваши проблемы. Не мои.
Дверь закрылась за моей спиной. В подъезде было темно и пахло сыростью. Я стояла на площадке и пыталась унять дрожь в коленях.
Сорок дней. Муж в земле сорок дней. А они уже делят.
***
Дома ждала Соня. Она сидела на кухне с чашкой чая, листала что-то в телефоне. Увидела моё лицо — напряглась.
— Мам, что случилось?
Я села напротив. Налила себе воды. Выпила залпом.
— Дядя Андрей с тётей Светой решили, что бабушка Нина переедет к нам. А их семья — в бабушкину трёшку. Бесплатно.
— Что? — Соня уставилась на меня. — Как это — к нам? У нас же места нет!
— Вот и я о том же.
— А они серьёзно?
— Более чем. Ещё предложили продать нашу квартиру и скинуться на общую трёшку. «Все в выигрыше», понимаешь.
Дочь отложила телефон:
— Мам, это же бред какой-то. Папа только умер, а они...
— Именно поэтому и торопятся. Пока я «в уязвимом состоянии». Пока не пришла в себя.
Соня помолчала. Потом сказала тихо:
— Мам, я тут почитала кое-что. После... после папы. Про наследство, про права.
— И что вычитала?
— Что наша квартира — совместно нажитая. Половина твоя по умолчанию. А вторая половина — папина, и она делится между наследниками первой очереди. Это мы с тобой и бабушка.
Я кивнула:
— Правильно вычитала.
— То есть бабушка имеет право на долю?
— Имеет. Одну шестую часть от папиной половины. Это одна двенадцатая от всей квартиры. Примерно четыре квадратных метра.
— Четыре квадрата? — Соня хмыкнула. — И она хочет к нам переехать на этом основании?
— Она хочет, чтобы я добровольно отдала ей больше. Гораздо больше.
Дочь посмотрела на меня серьёзно, совсем по-взрослому:
— Мам, не вздумай.
— Не вздумаю.
***
Через неделю позвонил Андрей. Голос масляный, дружелюбный — будто того разговора и не было.
— Галя, привет! Как ты там? Как Сонечка?
— Нормально. Что хотел?
— Да вот, думал — может, встретимся, обсудим наши дела? По-семейному, без нервов.
— Какие дела, Андрей?
— Ну... по наследству. Мама всё-таки имеет право на долю. Надо бы оформить.
— Пусть оформляет. Нотариус на Ленина, 47. Срок — шесть месяцев, ещё время есть.
— Галя, зачем так официально? Мы же свои люди. Может, договоримся как-нибудь... неформально?
Внутри что-то щёлкнуло. Холодно, отчётливо.
— Андрей, у меня нет времени на «неформально». Если Нина Фёдоровна хочет свою долю — пусть идёт к нотариусу. Выделим ей одну двенадцатую. По закону.
— Одну двенадцатую?! — голос взвился. — Ты издеваешься? Костя был её сыном! Родным!
— И моим мужем. И Сониным отцом. У всех равные права.
— Галя, это несправедливо! Мама столько для вас сделала!
— Что именно она сделала, Андрей? Назови конкретно.
Он замялся:
— Ну... приезжала. Общалась.
— Раз в полгода на два часа. И каждый раз с претензиями — почему мы её не навещаем, почему Соня не звонит, почему Костя мало зарабатывает. Это ты называешь «сделала»?
— Галя, не передёргивай!
— Я не передёргиваю. Я констатирую факт. У твоей матери есть законная доля — одна двенадцатая. Хочет — пусть забирает. Деньгами. Мы с Соней выкупим. А на большее пусть не рассчитывает.
Положила трубку. Руки были холодные, но спокойные.
***
Через две недели пришло письмо. Официальное, с уведомлением. Я расписалась, вскрыла конверт.
Исковое заявление. Нина Фёдоровна Коровина требует признать за ней право на половину квартиры. Обоснование — «сын при жизни обещал матери обеспечить достойную старость, квартира приобреталась в том числе на средства истицы».
На какие средства? Я перечитала трижды. Оказывается, свекровь утверждала, что дала нам миллион рублей на первый взнос двенадцать лет назад.
Миллион рублей. Которого не было.
Первый взнос — восемьсот тысяч — мы с Костей скопили сами. Три года откладывали, отказывали себе во всём. Я помнила каждую копейку. А свекровь на новоселье подарила нам электрический чайник за полторы тысячи и коробку конфет.
И вот теперь она требует половину квартиры за мифический миллион.
Я позвонила адвокату — знакомая порекомендовала, Елена Викторовна, специалист по семейным делам.
— Галина, не волнуйтесь, — сказала она, изучив бумаги. — Без доказательств этот иск — пустышка. Пусть предъявляет расписку, банковскую выписку, свидетелей передачи денег. Ничего этого нет — проиграет.
— А если она свидетелей найдёт? Соседей подговорит, родственников?
— Соседи и родственники — не доказательство. Нужны документы. А их у неё нет, потому что денег не было. Так?
— Так.
— Тогда спокойно. Готовимся к суду.
Я наняла Елену Викторовну официально. Двадцать тысяч аванс, ещё тридцать — после суда. Деньги немалые, но квартира дороже.
***
Суд назначили на декабрь. Три месяца ожидания. Три месяца нервов, бессонницы, бесконечного прокручивания в голове.
За это время свекровь успела обзвонить всю родню. Рассказывала, какая я неблагодарная, как выгоняю старую женщину на улицу, как отнимаю память о сыне. Родственники звонили мне — кто с сочувствием, кто с осуждением.
— Галя, ну как же так? Нина Фёдоровна в слезах вся!
— Она подала на меня в суд. Требует половину квартиры на основании денег, которых никогда не давала.
— Ну... может, вы забыли? Может, Костя брал и не сказал?
— За двенадцать лет ни разу не упомянул про миллион от мамы? Не поверю.
Некоторые понимали. Некоторые — нет. Родня Андрея и Светланы была, естественно, на стороне свекрови. Мои родители — на моей, но они жили в другом городе, помочь могли только морально.
Соня держалась молодцом. Ходила в школу, готовилась к ЕГЭ, помогала по дому. Только иногда, ночью, я слышала, как она плачет в подушку. По отцу. А тут ещё эта грязь с наследством.
— Мам, — сказала она однажды, — если мы проиграем суд, я никогда бабушку Нину не прощу. Никогда.
— Мы не проиграем.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что правда на нашей стороне. А у них — только ложь и жадность.
***
На первом заседании свекровь выглядела жалко. Маленькая, сгорбленная, в старом пальто. Голос дрожал, глаза на мокром месте.
— Ваша честь, я старая больная женщина. Сын умер, невестка выгоняет меня из дома, внучка не разговаривает. Я отдала им все свои сбережения — миллион рублей на квартиру. А теперь они меня бросили.
Судья — женщина лет пятидесяти, с усталым лицом — посмотрела на неё поверх очков:
— У вас есть документальные подтверждения передачи денежных средств?
Адвокат свекрови — тот самый напористый молодой человек, которого нанял Андрей — встал:
— Ваша честь, передача осуществлялась наличными, без оформления. Это была семейная помощь, на доверии. Есть показания свидетелей.
— Каких свидетелей?
— Андрей Сергеевич Коровин, старший сын истицы, присутствовал при передаче.
Я посмотрела на Андрея. Он сидел в зале, избегал моего взгляда.
Елена Викторовна поднялась:
— Ваша честь, показания заинтересованного лица не являются достаточным доказательством. Андрей Коровин — сын истицы и прямой выгодоприобретатель в случае положительного решения. Кроме того, мы предоставляем выписку с банковского счёта ответчицы и её покойного супруга, подтверждающую накопление суммы первого взноса в течение трёх лет до покупки квартиры.
Она положила на стол папку с документами. Судья взяла, полистала.
— Здесь указано, что на момент покупки на счету супругов находилось восемьсот двадцать три тысячи рублей. Первый взнос составил восемьсот тысяч. Откуда тогда миллион от истицы?
Адвокат свекрови замялся:
— Возможно, часть денег была потрачена ранее на ремонт или обустройство...
— Возможно — не аргумент, — судья отложила папку. — Есть ещё доказательства?
Доказательств не было. Только слова и слёзы свекрови.
Заседание перенесли. Ещё месяц ожидания.
***
За этот месяц Андрей пытался «договориться по-хорошему» трижды. Звонил, приезжал, караулил у подъезда.
— Галя, ну зачем нам этот суд? Давай миром! Мама откажется от иска, а ты выделишь ей комнату в квартире. Будете жить вместе, как одна семья.
— Андрей, нет.
— Почему?!
— Потому что твоя мать соврала под присягой. Она заявила, что дала нам миллион рублей, которого не было. Это называется мошенничество и лжесвидетельство. Я могла бы подать встречный иск, но не буду — мне хватит и того, что она проиграет.
— Галя, она старая женщина! Она не понимает, что делает!
— Всё она понимает. И ты понимаешь. Вы хотели отжать мою квартиру, пока я «в уязвимом состоянии». Не вышло. Теперь живите с последствиями.
Он ушёл. Больше не появлялся.
***
Второе заседание было коротким. Судья огласила решение: в удовлетворении иска отказать полностью. Доказательств передачи денежных средств не представлено. Показания заинтересованного свидетеля не могут быть приняты как достаточное основание.
Свекровь сидела белая, как стена. Адвокат что-то ей шептал, она не слушала.
Я вышла из зала суда. Зима, мороз, солнце слепит глаза. Елена Викторовна шла рядом.
— Поздравляю, Галина. Чистая победа.
— Спасибо вам.
— Теперь что — будете выделять ей законную долю?
— Буду. Одну двенадцатую. Деньгами. По рыночной оценке — это примерно триста пятьдесят тысяч. Переживу.
— Справедливо. Не больше и не меньше.
Я вдохнула морозный воздух. Впервые за три месяца внутри было легко. Не радостно — муж всё ещё мёртв, и эта боль никуда не делась. Но легко. Потому что справилась. Не дала себя сломать.
***
Нина Фёдоровна получила свои триста пятьдесят тысяч через два месяца. Подписала отказ от претензий, забрала деньги, уехала к Андрею. Больше мы не общались.
Соня сдала ЕГЭ на отлично, поступила в Питер на бюджет. Уехала в сентябре — я провожала её на вокзале, плакала в платок, потом долго сидела в пустой квартире.
В пустой — но своей. Только своей.
Через год я сделала ремонт. Поменяла обои, купила новую мебель, выбросила старый диван, на котором Костя любил валяться с ноутбуком. Было больно — но нужно. Жизнь продолжается, даже когда кажется, что не должна.
Недавно встретила Светлану в торговом центре. Она прошла мимо, сделав вид, что не заметила. Я не окликнула.
Пусть живёт. Пусть все они живут — свекровь в своей трёшке, Андрей со своей ипотекой, Светлана со своими планами на чужое.
А я буду жить в своей квартире. Которую мы с Костей заработали вместе. Которую я отстояла одна.
Знаете, что я поняла за этот год? Горе делает человека уязвимым. И есть люди, которые этим пользуются. Родные люди, которые должны бы поддержать — первыми приходят делить.
Но если ты не дашь себя сломать — они отступят. Потому что шакалы нападают только на слабых. А когда видят, что жертва даёт отпор — уходят искать добычу полегче.
Я не добыча. Я — хозяйка своей жизни.
И своей квартиры.
А вы смогли бы отстоять своё имущество от родственников, которые решили, что «вдове много не надо»?