Часть 10. Глава 47
Я огляделась по сторонам: уютная, но явно временная квартира, чужая мебель, отсутствие личных вещей.
– Почему вы здесь? Почему не дома, в своей квартире? Почему не позвонили мне сами? Отчего и для чего такая секретность?
Маша и Данила переглянулись – коротко, но в этом взгляде было столько тревоги, что у меня внутри всё сжалось. Их лица мгновенно помрачнели, радость встречи отступила, уступая место чему-то тяжёлому. Дорофеев, сидевший в старом кожаном кресле напротив, подался вперёд, локти на коленях, взгляд острый, как скальпель.
– Вот тут мы и подходим к самой сути, Эллина Родионовна, – его голос стал жёстким, как наждак, без лишних эмоций. – Мы покинули Норвегию тайком, по очень сложной, многоходовой схеме, которая сработала только потому, что была абсолютно непредсказуемой и осталась в тени. Но это не значит, что враг от нас отстал. Наоборот. Они знают, что мы вернулись. Или скоро узнают.
– Враг? – я почувствовала, как по спине пробежал холодок, несмотря на тепло камина, и пальцы невольно сжались на руке Маши. – Кто... кто эти «они»? И почему вы до сих пор прячетесь?
– Вражеская разведка, Элли. Те самые структуры, кто сначала едва не погубил Марию, затем собирался посадить Данилу на многие годы. Они знают, что мы вернулись. Или, по крайней мере, сильно догадываются – слишком много ниточек оборвалось одновременно. И сейчас они будут искать всерьёз, с удвоенной силой.
– Но… я не понимаю. Маша с Данилой им зачем?!
– Не они их интересуют, а ваш муж Игорь Золотов. Но прежде они собираются добраться до вас, как его жены, и сделать рычагом влияния на супруга.
– Что?! – услышанное мне показалось какой-то глупой выдумкой.
– Всё так и есть, Эллина Родионовна. Я пообщался с коллегами из «Конторы», и один из них, вам хорошо известный по Донецку капитан Михаил Левченко подтвердил.
Я помолчала, пытаясь осмыслить услышанное.
– Но почему тогда вы здесь, в Петербурге? – я снова обвела взглядом комнату, эти старые стены с потрескавшейся лепниной, камин, который тихо потрескивал, словно пытаясь утешить. – Это же наш город! Здесь полно людей, камер, знакомых... Здесь же невозможно спрятаться по-настоящему.
– Здесь нас не смогут искать так, как бы им того хотелось, – сказал Дорофеев. – По крайней мере, не сразу и не в первую очередь. Все их расчёты строились на том, что мы уйдём дальше – в Москву, в Сибирь, за границу снова, но в другую сторону. Санкт-Петербург для них – «мёртвая зона», слепое пятно, слишком очевидное место. Это место – одна из старых конспиративных квартир, о которой знает очень ограниченный круг лиц, проверенных десятилетиями. Здесь нет цифрового следа, нет новых ремонтов, которые могли бы привлечь внимание. Здесь Данила и Маша смогут переждать самый опасный период. Месяц. Может, два. Это время необходимо для того, чтобы добраться до тех, кто идёт по их следу, направляясь в вашу сторону.
– Значит, вы в ловушке? – мой голос звучал глухо, эхом отражаясь в груди, полной свинцовой тяжести. Я посмотрела на Машу – она сидела, опустив голову, пальцы нервно теребили край свитера, – потом на Данилу, который старался держаться бодро, но в его глазах сквозила усталость.
– В надёжном убежище, – мягко поправил Данила, сжимая мою руку теплее. – Это не ловушка, Эллина Родионовна. Это шанс у ребят, да и у вас тоже, на нормальную жизнь потом. Лучше сидеть здесь, пить чай у камина и ждать, чем бегать по свету, оглядываясь и каждую минуту ожидать удара в спину. Особенно это опасно Маше – она лично видела человека, который пытался ее убить, хорошо его запомнила. Верно?
– Да, – твёрдо сказала Званцева. – У меня была небольшая амнезия, но всё прошло, – пояснила она мне.
Я кивнула медленно, пытаясь переварить эту информацию, но радость от встречи уже отступала, уступая место холодному, липкому страху, который полз по коже, как осенняя сырость. Они были спасены, рядом – и в то же время их жизнь всё ещё висела на тонкой, почти невидимой нити, которую в любой момент могли перерезать.
– И это ещё не всё, Эллина Родионовна, – Дорофеев сдвинул брови гуще, и его взгляд стал пронзительным, как луч фонаря в темноте, выхватывающий все тени. Он подался вперёд в кресле, сжав ладони в кулаки. – Враг не будет сидеть сложа руки. Они знают, что Игорь Золотов – это ключ ко многим дверям, к технологиям, которые могут изменить баланс в их пользу. И они уверены, что вы – один из самых способов заставить Золотова работать на врага.
– Моего Игоря? Вы серьёзно? – поразилась я.
– Абсолютно. У вас дети, а какой мужчина сможет пожертвовать ими?
– Мой муж!
Дорофеев пожал плечами.
– В любом случае, вы – жена командира атомного подводного крейсера, – напомнил он тихо, но веско. – А Золотов – человек с доступом к определённым ресурсам, связям и информации в военных, которые стоят под грифом «Совершенно секретно». Враг это знает. Они изучали вашу семью, близких. И станут давить дальше, чтобы вы, Эллина Родионовна, сами того не желая, помогли заставить Игоря действовать в их интересах. Под угрозой уничтожения лично вас, детей или кого-то еще.
Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица, оставляя кожу холодной и онемевшей. Игорь. Мой муж, который был так далёк от всех этих шпионских игр, – он честно служил Родине, любил наши семейные вечера, прогулки с детьми. Теперь он оказался втянутым в эту паутину только потому, что я дружила с Машей и Данилой. Какими же мерзкими надо быть, чтобы так пытаться воздействовать на человека, ставя под удар его близких?!
– Что вы имеете в виду? – прошептала я. – Как именно они будут давить?
Дорофеев тяжело вздохнул, откинувшись в кресле, словно эта часть разговора была для него самой неприятной – признавать, что враг уже сделал ходы.
– Они уже начали, Эллина Родионовна. Сначала – ваш брат. Помните ту аварию, в которой он едва не погиб?
– Помню, конечно. Дима чудом выжил.
– Затем, – продолжил Дорофеев без паузы, не давая мне опомниться, – бывшая экономка Народной артистки СССР Копельсон-Дворжецкой, Елизавета. Помните, историю с квартирой Изабеллы Арнольдовны и ее липовых родственниках? Вас пытались крупно подставить тогда.
– Конечно, помню, – прошептала я, голос еле слушался. – Но откуда вы всё это знаете?
– Капитан Левченко поделился информацией.
– Но он мог бы сам всё это рассказать.
– Мог, но решил, что если вы услышите это от него, то не поверите. А мне – да.
– Правильно решил, – сказала я. – Потому как звучит довольно… неправдоподобно. Но это не всё, я так понимаю?
– Дальше – ваши родители, – произнёс Дорофеев безжалостно, как приговор, который нельзя смягчить. – Их собирались уничтожить, чтобы заставить вас наперёд быть сговорчивее. Только быстрая реакция капитана Левченко и его коллег позволила предотвратить беду.
Я закрыла лицо руками, пальцы холодные, дрожащие. Образ мамы – её тёплые, морщинистые руки, всегда пахнущие свежей выпечкой; папы – его спокойный, надёжный взгляд за очками в старой оправе. Они все были в опасности из-за меня. Из-за моей жизни, которая казалась такой обычной.
– С ними не получилось, теперь наверняка нацелятся на кого-то еще.
– Нет... – вырвалось у меня сквозь пальцы, как стон. – Я не могу этого допустить. Не детей!..
– Насчёт этого можете не беспокоиться. За вашей семьей установлено наблюдение. Это случилось намного раньше того, как доктор Званцева уехала в Норвегию. Любая попытка контакта будет перехвачена, пресечена на корню. Офицеры «Конторы» не позволят к ним добраться.
Я почувствовала крошечный, едва заметный укол облегчения – как первый глоток воздуха после долгого погружения, слабый, но реальный. Он разливался по груди медленно, разгоняя часть холода, но страх всё ещё сидел внутри, глубокий и упрямый. Маша придвинулась ближе, обняла меня за плечи, и я уткнулась в её свитер, вдыхая знакомый запах – смесь чая и дыма от камина.
– А Игорь? – спросила я тихо, поднимая глаза на Дорофеева. – Что с ним? Он... в безопасности?
Дорофеев помолчал секунду, взгляд его потяжелел.
– Игорь – следующий в их списке. И самый важный.
– А родители? С ними точно всё хорошо?
– Ваши родители, Эллина Родионовна, – Дорофеев даже позволил себе лёгкую, едва заметную улыбку, которая на миг смягчила его жёсткие черты лица, делая его почти человечным, – они в самом надёжном месте, какое только можно придумать. Под присмотром, за много сотен вёрст отсюда, среди лесов и чистого воздуха. Их недавно перевезли из того места, где я их нашёл. Они думают, что это просто очень дорогой, очень закрытый санаторий для избранных – с процедурами, массажами и полным пансионом. И они в полной безопасности.
– Значит, они в безопасности, – прошептала я, но голос мой был пуст, как эхо в пустой комнате, без тепла, без убеждённости.
– Да, абсолютно, – подтвердил Дорофеев, кивая медленно. – Но это не повод расслабляться ни на минуту. Враг будет искать новые пути, новые слабые места. Они профессионалы, Эллина Родионовна, и не остановятся. Ваша задача сейчас – быть максимально осторожной. Никаких лишних контактов, никаких случайных разговоров. Никаких намёков в соцсетях, по телефону, даже в клинике. Для всех – для коллег, для знакомых, для мира – вы просто работаете как обычно, а Маша и Данила... они всё ещё на долгосрочной стажировке. У вас есть возможности оформить это соответствующим приказом?
– Да, но клинику последние несколько недель проверяют сверху донизу, и если издам такую липу, будут крупные неприятности.
– Полагаю, капитан Левченко с этим поможет.
– Надеюсь, – я кивнула механически, чувствуя, как мозг, наконец, начал работать по-настоящему, переключаясь с чистых эмоций на холодную логику – ту, что помогала мне в операционной или у постели тяжёлого пациента. Я врач, привыкла принимать решения в критических ситуациях, когда каждая секунда на счету, когда нужно сохранять спокойствие под маской. Значит, и теперь надо стараться и держаться.
– Хорошо. Я поняла, – сказала я, голос стал твёрже. – Но... – Я повернулась к Маше и Даниле, глядя в их уставшие, но такие родные лица. – А как же клиника? Ох, ребята, вы не представляете, какой у нас там кадровый голод. Особенно в нашем родном отделении неотложной медпомощи.
Маша опустила глаза, её пальцы нервно сжались на коленях, и в этой позе она казалась такой уязвимой, несмотря на всю свою силу.
– Мы не можем вернуться, Элли. Пока не можем. Ты же слышала Алексея Ивановича.
– Это очевидно, – подтвердил Данила тихо, но с той же решимостью в голосе, что и всегда, когда речь шла о принципах. – Нам пока нельзя показываться. Особенно Маше, а в ее положении я не могу ее оставить одну.
– Пациенты подождут, – твёрдо сказал Дорофеев, его тон не допускал возражений, как приказ на поле боя. – Жизнь важнее любой карьеры. Вы, Эллина Родионовна, будете продолжать работать в клинике как ни в чём не бывало. Вы сможете приходить сюда регулярно, под видом «позднего визита к больной тёте» или помощи старой знакомой. Придумайте убедительную историю для своего мужа и близких, если кто спросит.
Я посмотрела на Машу и Данилу – двух прекрасных врачей. Клиника без них казалась теперь пустой оболочкой, и мысль об этом резала по живому.
– Значит, пока будем работать без вас, – констатировала я глухо, принимая неизбежное. – На неопределённый срок.
– Да, – тихо ответила Маша, поднимая на меня глаза, полные слёз, которые она сдерживала. – Но мы вернёмся, Элли. Обязательно вернёмся, когда всё утихнет. Мы не сдадимся.
Тревога, которая только что была приглушена новостью о безопасности близких, теперь разгорелась с новой силой, как огонь в камине от свежего полена – ярко, жарко, неконтролируемо. Я была втянута в эту игру по-настоящему, без права на ошибку, и ставки были невероятно высоки: моя семья, друзья, муж и дети, их жизни.
Я посмотрела на Дорофеева прямо – он сидел неподвижно, как скала, и в этот момент казался нашим командиром в этой невидимой, но жестокой битве с коварным противником.
– Что я должна делать конкретно? – спросила, и голос не дрогнул. – Шаг за шагом.
– Жить обычной жизнью, – ответил он спокойно, но с той стальной уверенностью, которая вдохновляла. – Ходить на работу, улыбаться коллегам, лечить пациентов. Наблюдать. Слушать. И быть готовой ко всему – к внезапному звонку, к встрече, к сигналу.
Я кивнула, чувствуя, как внутри меня что-то щёлкнуло, как переключатель – страх не исчез, но он трансформировался в стальную волю, в решимость, которую знала в себе раньше. Я больше не была просто врачом, спасающим тела. Я стала частью операции по спасению жизней в другом, более тёмном смысле. И сделаю всё, чтобы защитить тех, кого люблю, даже если придётся лгать, молчать или рисковать.
Я провела с друзьями ещё час – может, больше, время потеряло счёт. Слушала их рассказы о Норвегии, о побеге, смеялась сквозь слёзы над мелкими историями, пытаясь впитать в себя их присутствие, тепло и запахи – чая, дыма, домашнего уюта в этой временной тюрьме.
Когда вышла из дома на Васильевском острове, ночь уже полностью вступила в свои права: небо чёрное, усыпанное редкими звёздами, фонари отражались в замерзших лужах, ветер с Невы нёс холод, но уже не казался мне таким пронизывающим. Я шла по тёмным улицам медленно, оглядываясь иногда – не по паранойе, а по новой привычке, – и внутри меня горела новая, странная решимость, как тихий, но неугасаемый огонь.
Я знала, что впереди меня ждёт долгий, опасный путь – с ложью по утрам, с тайными визитами по вечерам, с постоянным напряжением. Но была готова. Ради Маши и Данилы, ради Игоря и наших детей, ради всех, кто был мне дорог. была Эллина Печерская и сдаваться не собираюсь. Об одном только забыла рассказать ребятам – что внутри меня тоже теперь растёт маленькая жизнь. Ну ничего, в следующий раз.