Часть 10. Глава 44
Я не помню, что на меня тогда нашло. Обида, наверное, оказалась сильнее доводов разума. В тот день у меня был выходной. Вернулся домой поздно, убедился, что дочка у бабушки с дедушкой, принял душ, поужинал и лёг спать. Алины дома не было, – как всегда, вечером в субботу она уехала «к подружкам», чтобы вернуться ближе к вечеру в воскресенье.
Проснувшись, я вдруг понял, что не могу так больше. Жить во лжи. Стоило представить, как моя жена прямо сейчас развлекается со старшим сводным братом, взбудоражила до глубины души. Я быстро оделся и выскочил на улицу, прекрасно понимая, где прямо сейчас моя Алина. Точнее, уже не столько моя. Первое желание было – доехать до квартиры Леонида и застукать обоих на месте преступления.
Да, уже была их переписка на разбитом телефоне. Но хотелось брату в глаза посмотреть и послушать, что скажет. Слова Алины меня интересовали мало, хотя… в общем, я замер, поскольку жена забрала машину. Это значит, мне придётся топать почти километр до остановки общественного транспорта, потом долго ехать через весь Питер, дальше идти пешком… Представив, сколько времени я потрачу на это, решил вызвать такси.
Мобильного интернета не было. Вместо него – СМС от спасателей с предупреждением о беспилотной опасности. Это означало, что такси через приложение не вызвать, не посмотреть, когда придёт следующий автобус. Я зашел в продуктовый магазин на остановке, куда мы часто наведываемся, когда нужно купить что-то по мелочи. Подвижная худенькая узбечка лет пятидесяти по имени Зухра, увидев меня, спросила, нужен ли хлеб. Но, посмотрев в лицо, смахнула улыбку с лица, поняв: не в том я состоянии, чтобы радоваться.
– Зухра, ты не могла бы мне одолжить пятьсот рублей? – спросил я. – Без интернета картой ведь тоже не расплатишься.
Она безо всяких условий вытащила из-под прилавка и протянула мне купюру.
– Да, конечно, бери. Отдашь, когда сможешь.
У меня на сердце потеплело. Вот ведь добрый человек! А мы ведь с ней не друзья даже, не родственники, я вообще могу взять эти деньги и больше никогда здесь не появится, она даже адреса моего не знает, – ищи потом ветра в поле. Но нет, помогает просто так, от широты души.
– Рахмет, – ответил я по-восточному, пожалев, что не знаю ни одного слова по-узбекски, захотелось поблагодарить человека на его родной речи.
– Пожалуйста, – ответила Зухра и широко улыбнулась.
Я забрал деньги, вышел на остановку, достал телефон и вспомнил номер такси, которое работает по-старинке, безо всяких приложений. Вызвал машину, а потом проторчал там довольно долго, прохаживаясь туда-сюда: жители Северной столицы в этот день словно с ума посходили, и диспетчер никак не мог найти для меня машину. Спустя почти час, не выдержав, я снова позвонил, отменил заказ, вернулся в магазин и отдал Зухре деньги со словами:
– Не пригодились. Такси не сумел дождаться.
– Да, – ответила она. – С утра сегодня что-то страшное с транспортом творится.
Я кивнул и поплёлся обратно домой. Перегорело во мне желание застукать жену с любовником. Вместо этого решил поехать на работу. Всё равно дома одному заниматься нечем, а мысли негативные нужно чем-то забить подальше. Или вовсе растворить чем-нибудь, и в этом случае пациенты с их проблемами – оптимальный способ отвлечься.
Не успел дойти до отделения, как оказался втянут в спор между двумя коллегами: о чём-то оживлённо, прямо посреди сквера возле входа, дискутировали два маститых доктора: акушер-гинеколог Гайк Арутюнович Сафарян и завкардиологией, бывший главный врач Иван Валерьевич Вежновец.
– Коллега, вы совершенно неправы! – возмущался Вежновец. – Привлечение иностранных специалистов в нашу медицину ее окончательно уничтожит! Это же низкоквалифицированные кадры. Большинство из них не то что латынь, русский язык плохо знают! Если так дальше пойдёт, то у нас в медицинских учреждениях будут сидеть сплошь представители Средней Азии и Ближнего Зарубежья. Вы же прекрасно помните, какой там уровень образования. После распада СССР всё рассыпалось, исключений практически нет, разве что… – Иван Валерьевич подумал немного. – Казахстан, да. Остальные – это же ужас кромешный! Я видел сюжет по телевидению. Там учительница русского языка и литературы в какой-то таджикской школы задала детям сочинение. Знаете, какая тема? «Пётр Ильич Чайковский – великий русский писатель!»
– Иван Валерьевич, вы утрируете, – спокойно ответил Гайк Арутюнович.
– Ну, коллега, это же не аргумент!
– Присмотритесь ко мне внимательно, пожалуйста.
– Да? А что такое? Вы себя нехорошо чувствуете?
– Вполне хорошо. Вам моя армянская внешность ни о чём не говорит? Если следовать вашей логике, я тоже выходит, специалист из Ближнего Зарубежья.
Вежновец кашлянул, поняв, что перестарался.
– Ну… я же не конкретно вас имел в виду. И потом: на Кавказе традиции медицины насчитывают сотни лет, они древние, так что…
– Авиценна, между прочим, тоже родился в небольшом селении Афшана вблизи от Бухары, – напомнил Сафарян. – Получается, он тоже из Средней Азии, и вы бы теперь такого на работу не устроили просто потому, что он не уроженец Санкт-Петербурга?
– Ну, вы утрируете… И потом, это было давно. Абу Али ибн Сина – самородок, уникум…
– Я вам расскажу пример из современности, – Гайк Арутюнович Сафарян выдержал паузу, глядя прямо в глаза Ивану Валерьевичу, который, кажется, уже пожалел о своих словах. – Есть такой врач-терапевт, Санджар Юнусов. Он родом из Таджикистана. В девяностые годы, когда там начались известные трагические события, его семья в поисках стабильности и безопасности была вынуждена уехать в Россию. Это при том, что на родине Санджар получил диплом терапевта, то есть мог практиковать, – хорошие врачи такой специальности в любой стране мира на вес золота. Но кто станет жить в стране, где обстановка настолько взрывоопасна?
Сафарян кивнул, словно подтверждая свои слова.
– Так вот, перебравшись в Россию, Юнусов сразу же устроился по специальности. Семь лет проработал терапевтом, потом заведовал организационно-методическим кабинетом. Далее началась пандемия ковида. И вот тут, Иван Валерьевич, ваш аргумент о «низкоквалифицированных кадрах» рассыпается в прах.
Гайк Арутюнович поправил пальто.
– Коллега Юнусов два с половиной года трудился в «красной зоне». Он сам говорит, что эта работа была сродни какому-то военному госпиталю и дала ему очень сильную профессиональную базу. За указанное время он выписал больше тысячи человек! Представляете? Больше тысячи спасенных жизней! Потом анализировал – это примерно по два человека в день. Знаете, что я думаю? Он не просто врач, а герой, который стоял на передовой в самое страшное время.
– Ну… это исключение, – пробормотал Вежновец.
– Нет, коллега, это пример. Идем дальше. Во время пандемии Санджар заметил, что поступает очень много тучных пациентов. И, вместо того чтобы просто лечить последствия, он решил разобраться в причинах. Глубоко погрузился в диетологию и запустил свой блог о здоровье и правильном питании. Не потому, что ему нечем заняться, а потому, что, цитирую: «Болезнь всегда проще, дешевле и лучше предупредить, чем лечить».
Вежновец слушал молча.
– Он говорит, что на приеме тет-а-тет не успеваешь раскрыть многие вопросы, поэтому коллега хочет дать что-то полезное, масштабироваться, рассказать как можно большему числу людей, как жить без болезней. У него уже сотни тысяч подписчиков, планирует открыть свою онлайн-школу по стройности. Юнусов борется с противоречивой информацией в интернете, которую распространяют люди, далекие от медицины, – сказал Гайк Арутюнович и улыбнулся. – Вы видите? Человек, который приехал из Ближнего Зарубежья, не просто лечит наших с вами сограждан, но и мечтает научить целую страну жить без болезней. Он использует свой диплом, полученный в Таджикистане, и свой колоссальный российский опыт, чтобы продвигать самую передовую идею в медицине – профилактику. Он ищет стабильность и безопасность не только для себя, но и для всей нашей страны, для ее здоровья. И вы после этого будете говорить, что привлечение таких специалистов «уничтожит» нашу медицину? По-моему, они её спасают и развивают.
Коллеги меня заметили лишь тогда, когда закончили спор. Я шагнул ближе, поздоровался и спокойно сказал:
– Поддерживаю мнение доктора Сафаряна.
Вежновец лишь пожал плечами и пробормотал, мол, как сговорились все сегодня с утра. И добавил, будто его неправильно поняли, что он, конечно, не имел в виду всех подряд, что речь шла о качестве, а не о происхождении, и так далее, и тому подобное. Но в его голосе уже не было прежней уверенности – скорее раздражение и попытка сгладить впечатление.
Я же, не повышая тона, продолжил:
– Важно не то, как выглядит человек, откуда он родом и как его зовут. Потому что болезни – им глубоко наплевать на расовые, религиозные, национальные и прочие отличия. Тот же рак или ковид косят всех без разбора: белых и чёрных, богатых и бедных, верующих и атеистов. Заболевания не спрашивают паспорт, не интересуются вашим отчеством и не выбирают пациента по родословной. И именно поэтому главное – чтобы врач был хорошим, любил своих пациентов и помнил о клятве Гиппократа, о главной заповеди: «не навреди».
Сафарян одобрительно кивнул, а Вежновец, вздохнув, засунул руки в карманы пальто и отвернулся, уставившись на клумбу.
– Вы правы, – неожиданно признал он, не глядя на нас. – Просто… порой злишься не на тех. Всё переворачивается, система хромает, зарплаты мизерные, лекарств не хватает – и вот ты уже ищешь, на кого свалить вину. А потом вспоминаешь, что в палатах лежат люди, которые ждут помощи, а не разборок.
Мы молчали несколько секунд. За спиной скрипнула дверь клиники – санитар вышел покурить, но увидел нас и поспешно вернулся обратно.
– Знаете, – сказал я, глядя на небо, – сегодня утром был готов убить. По-настоящему. В груди кипела такая ненависть… к некоторым людям. А потом… потом зашёл в магазин рядом с домом, увидел, как простая женщина – узбечка, с которой даже не пересекался никогда по-настоящему, без вопросов одолжила мне деньги, – и всё вдруг стало иначе. Я понял: мир не делится на «своих» и «чужих». Он делится на тех, кто помогает и созидает, и тех, кто разрушает.
Сафарян мягко улыбнулся:
– Вот это и есть медицина. Не только скальпель и диагнозы. Медицина – это доверие. И уважение. К каждому, вне зависимости от языка, веры или цвета кожи.
– А Юнусов, – добавил я, – он ведь не просто выжил в «красной зоне». Он выбрал остаться. Выбрал служить, когда другие бежали. Не ради славы – ради людей. А вы же сами помните, как было тяжело в ковид.
Вежновец глубоко вдохнул холодный воздух и, наконец, посмотрел на нас.
– Ладно. Пожалуй, я перегнул. Но вы тоже поймите – усталость накапливается годами. Иногда кажется, что если не закрыть дверь, то в неё ворвётся всё, что угодно: и некомпетентность, и коррупция, и безответственность… Но, видимо, я перестал видеть, что за дверью могут стоять и такие, как Санджар.
– Он уже здесь, – сказал Сафарян. – И не один.
Мы стояли втроём под серым питерским небом, и впервые за долгое время я почувствовал не отчаяние, а странное облегчение. Словно что-то внутри перестало болеть. Даже мысль о жене уже не жгла – просто боль, но честная, не прикрытая ложью. Я знал: скоро ей придётся ответить. Но не сейчас. Сейчас – работа. Сейчас – люди, которые ждут.
– Пойдёмте, коллеги, – предложил я. – У меня через десять минут приём. А у вас, Иван Валерьевич, разве не обход?
Он кивнул и молча пошёл вперёд. Сафарян лёгкой поступью последовал за ним, а я на секунду задержался, чтобы снова взглянуть на клумбу, где под снегом еще сохранились жёлтые октябрины. Подумал: может, и правда всё ещё не кончено, и у меня будет время не только для спасения жизней, но и для собственного исцеления.