– Здравствуй, племянник.
— Здравствуйте.
— Можно на ты. — Я не кусаюсь.
В коляске мотоцикла было тесно, но Денис не жаловался. Смотрел по сторонам широко раскрытыми глазами, он никогда не был в деревне, не видел бескрайних полей, занесенных снегом, не слышал такой тишины.
— Здесь так. Пусто, — сказал он, когда они остановились у дома.
Не пусто, — возразил Павел, — просто по-другому. Привыкнешь.
Зинаида Петровна ждала их на кухне. При виде внука ее глаза заблестели.
— Денис. — Вырос-то как? — Мужчина совсем.
— Здравствуйте, бабушка.
— Иди сюда, дай обниму.
Он подошёл неловко, осторожно боялся причинить боль. Свекровь обхватила его руками, прижала к себе.
— Похож на деда, прошептала она. На Григория в молодости. Только глаза материнские.
Вечером, когда Денис уснул, измотанный дорогой и впечатлениями, Наталья вышла на крыльцо. Звезды сияли так ярко, как никогда не сияли в городе. Мороз щипал щеки, но уходить не хотелось.
Павел вышел следом, накинул ей на плечи тулуп.
— Застудишься.
— Спасибо.
Он встал рядом, закурил.
Молчали долго не тягостно, а спокойно.
— Хороший парень, — сказал Павел наконец. Денис. Не похож на Витьку.
— Слава богу.
— Что делать будешь?
Наталья вздохнула.
— Не знаю. Разводиться, наверное. Возвращаться не куда, да и незачем.
— А работа?
— Найду что-нибудь. Здесь же есть работа.
— В райцентре, да. Магазины, школа, больница. Можно устроиться.
— Вот и устроюсь.
Павел затушил сигарету, повернулся к ней.
— Наталья, я тебе сказать хочу кое-что.
— Говори.
— Виктор не отступит. Я его знаю. Он скорее все разрушит, чем отпустит. Не потому что любит, потому что собственник. Привык, что все его.
— И что ты предлагаешь?
— Ничего. Просто предупреждаю. Будь готова.
Она кивнула. Внутри шевельнулся страх знакомый, привычный. Но рядом с ним было как то спокойно. Решимость. Готовность драться за свое счастье, за сына, за эту новую жизнь, которая только начинала складываться.
— Я готова, сказала она.
Новый год встречали в пятером.
Клавдия принесла гуся, Наталья испекла пироги, Павел раздобыл где-то бутылку шампанского.
Зинаида Петровна сидела во главе стола, слабая, бледная, но счастливая.
— Никогда не думала, что доживу до такого, сказала она, поднимая бокал. Чтобы дом полный, чтобы все вместе, чтобы смеялись.
— Бабушка, ты плачешь, — заметил Денис.
— Это от счастья, внучек. От счастья тоже плачут.
В полночь загорелись огни на елке, которую Павел срубил в лесу. Денис хлопал хлопушками, Клавдия запела какую-то старинную песню, и даже Зинаида Петровна подхватила дребезжащим голосом. Наталья стояла у окна и смотрела на падающий снег. Впервые за много лет она чувствовала себя дома.
А третьего января позвонил Виктор.
— Я приеду, сказал он коротко.
— Через неделю. Заберу сына и разберусь с вами со всеми. Ждите.
Неделя пролетела в тревожном ожидании. Наталья плохо спала, вздрагивала от каждого звука за окном. Денис тоже нервничал, грыз ногти, отвечал невпопад, часами сидел у замерзшего окна.
— Мам, а если папа меня силой заберёт? — спросил он как-то вечером.
— Не заберёт.
— А если полицию вызовет?
— Денис, тебе 14. По закону ты сам можешь выбрать, с кем жить. Отец не имеет права тебя забрать против твоей воли.
— Правда?
— Правда.
Сын немного успокоился, но тревога не ушла до конца.
Наталья видела это по его глазам, потому как он вздрагивал, когда хлопала дверь или лаяла соседская собака.
Павел готовился по-своему. Перенес топор из сарая в сени, проверил замки на дверях, поговорил с соседями.
Клавдия обещала быть рядом, если что ее муж, отставной военный, тоже был в курсе.
— Не волнуйся, сказал Павел Наталье. Виктор Трус. Всегда был. Храбрый только с теми, кто слабее.
— Он мой муж.
— Был мужем. Теперь никто.
Зинаида Петровна слабела с каждым днем. Врач приезжал дважды за неделю, качал головой, выписывал новые лекарства. После его визитов свекровь лежала пластом, не в силах поднять голову.
— Дотянуть бы до весны, — шептала она, — хоть на птиц посмотреть, на зелень.
— Дотянете, — говорила Наталья, хотя сама не верила.
— Не ври мне. Я знаю, сколько осталось. Чувствую.
Десятого января выпал сильный снег. Замело дороги, автобусы отменили, поселок оказался отрезан от мира.
Наталья выдохнула с облегчением, значит, Виктор не приедет. Хотя бы сегодня.
Но 11-го расчистили трассу, и к вечеру на улице послышался рёв мотора. Наталья выглянула в окно у калитки, остановилась незнакомая машина. Чёрная, дорогая, с городскими номерами. Из машины вышел Виктор. За ним женщина.
Молодая, ярко накрашенная, в шубе, не по погоде. Та самая, которую он привёл в их дом.
— Мам.
Денис схватил её за руку.
— Мам, это она. Та тётя.
— Иди к бабушке. Сиди там и не выходи.
— Но…
— Денис, делай, что говорю.
Сын послушался впервые без споров.
Наталья накинула платок, вышла на крыльцо. Сердце колотилось, но голос, когда она заговорила, звучал твердо:
— Что надо?
Виктор остановился у калитки, не заходя во двор. Оглядел дом, сарай, поленницу, оценивающе, по-хозяйски.
— За сыном приехал. Собирай его.
— Он никуда не поедет.
— Это мы еще посмотрим.
Он толкнул калитку. Шагнул во двор. Женщина осталась у машины, мёрзла. Переступала с ноги на ногу в своих городских сапожках.
— Наталья, не зли меня, — голос Виктора стал угрожающим.
— Ты меня знаешь. Не доводи до греха.
— Знаю. Пятнадцать лет знаю. И больше не боюсь.
Он осёкся. Привык, что жена отступает, просит прощения, плачет. А тут стоит, смотрит прямо, не опускает глаз.
— Ты охренела здесь совсем? Процедил он сквозь зубы.
— Мать моя тебе голову задурила. Или Пашка уголовник?
— Никто мне голову не дурил. Просто поумнела.
Виктор двинулся к крыльцу. Наталья не сдвинулась с места стояла, загораживая дверь.
— Уйди с дороги.
— Нет.
— Наталья, я не шучу.
— Я тоже.
Он замахнулся привычным жестом, отработанным за годы. Но удар не достиг цели. Откуда-то сбоку метнулась тень, и Виктор полетел в сугроб.
Павел стоял над ним, сжимая кулаки.
— Еще раз поднимешь руку, убью.
— Пашка!
Виктор барахтался в снегу, пытаясь встать.
— Ты что творишь, тварь?
— Предупреждаю. Один раз. Второго не будет.
Виктор наконец поднялся, отряхнулся. Лицо его побагровело от злости и унижения.
— Ты мне за это ответишь.
— И ты, — он ткнул пальцем в Наталью, — и ты. Я вас всех.
— Витя! — раздался слабый голос из дома.
Все замерли. В дверях, держась за косяк, стояла Зинаида Петровна. Бледная как смерть, с синими губами, она смотрела на старшего сына с выражением, которого Наталья никогда прежде не видела. Не гнев, не презрение, глубокая, безнадежная боль.
— Мама, иди в дом, тебе нельзя.
Начал Павел.
— Молчи.
Свекровь сделала шаг вперед, потом еще один.
— Виктор, подойди.
Тот замешкался. Впервые за много лет мать обращалась по имени, а непривычным сынок.
— Мам, ты же видишь, что они тут?
— Подойди! Я сказала.
Он подошел неохотно, настороженно.
Зинаида Петровна подняла руку и влепила ему пощечину. Звук разнесся по двору, как выстрел.
— Это за Наталью! За каждый синяк, который ты ей оставил!
— Мама!
Вторая пощечина по другой щеке.
— Это за внука! За то, что притащил шлюху в дом, где он живет.
— Да ты, третья пощечина.
Зинаида Петровна покачнулась, но устояла.
— А это за меня. За то, что выродила такое чудовище.
— Григорий был зверем, но хоть притворялся человеком. А ты и притворяться не умеешь.
Виктор стоял ошеломленный. По щекам его расплывались красные пятна от ударов и от стыда.
— Уезжай, сказала Зинаида Петровна. И не возвращайся. Ты мне больше не сын.
— Но…
— Не сын. Слышишь? Дом я отписала Наталье. Денис останется с ней. А ты уезжай. И эту свою забирай.
Она указала на женщину у машины.
Та переминалась с ноги на ногу, явно не понимая, что происходит.
— Ты не можешь. Голос Виктора дрогнул. Я твой сын. Первенец.
— Мой сын умер. Давно. Остался только ты чужой человек с его лицом.
Зинаида Петровна повернулась и медленно пошла в дом.
Павел бросился поддержать ее, но она отстранила его руку.
— Сама.
Дверь закрылась. Виктор стоял посреди двора, растерянный, уничтоженный. Впервые в жизни он не знал, что делать.
— Слышал? — сказал Павел.
— Уезжай.
— Я это так не оставлю.
— Оставишь. Потому что иначе я расскажу всем, как ты жену бил. Соседям, друзьям, начальству твоему. Думаешь, после этого тебя кто-то уважать будет?
Виктор сжал кулаки, шагнул к брату. Но что-то в глазах Павла остановило его, холодная решимость человека, которому нечего терять.
— Сволочи! — выплюнул он. Все вы сволочи!
Развернулся и пошел к машине. Женщина что-то спросила, он грубо оборвал ее, втолкнул в салон. Мотор взревел, машина рванула с места.
Наталья опустилась на ступеньку крыльца. Ноги не держали.
— Все, — сказала она, — все кончилось.
— Нет, — Павел покачал головой, — только начинается.
Он помог ей подняться и повел в дом. Зинаида Петровна лежала в постели белая, неподвижная. Денис сидел рядом, держал ее за руку.
— Бабушка, бабушка, ты меня слышишь?
Наталья бросилась к кровати. Свекровь дышала слабо, прерывисто. Глаза были закрыты.
— Павел, вызывай врача.
Врач приехал через час. Осмотрел, покачал головой.
— Сердце сдает. Я предупреждал никаких волнений. А тут такое.
— Она выживет?
— Не знаю. Молитесь, если умеете.
Ночь тянулась бесконечно. Наталья не отходила от кровати, следила, поила лекарствами.
Денис уснул в кресле, свернувшись калачиком.
Павел курил на крыльце, не в силах смотреть, как мать угасает. Под утро Зинаида Петровна открыла глаза.
— Наталья.
— Я здесь. Здесь.
— Береги Дениса. Обещай.
— Обещаю.
— И Пашку. Он хороший. Не сломайся.
— Зинаида Петровна.
— Мама, прошептала свекровь. Зови меня мама.
Наталья заплакала.
Впервые в жизни это слово относилось к ней к этой чужой женщине, которая стала роднее собственной матери.
— Мама.
— Вот и хорошо, Зинаида Петровна слабо улыбнулась.
— Вот и хорошо, дочка.
Она закрыла глаза и уснула. На этот раз спокойно, ровно дыша. Зинаида Петровна прожила еще несколько месяцев.
Врач разводил руками по всем показателям, она должна была умереть еще в ту ночь, после столкновения с Виктором.
Но что-то держало ее на этом свете, какая-то упрямая сила, которая не давала уйти. «
— Я знаю, чего она ждет, — сказал однажды Павел.
— Чего?
— Весны. Она всегда любила весну. Говорила, зимой умирать нельзя, земля мерзлая.
Наталья вздрогнула. Они еще ни разу не говорили о смерти вслух, будто слова могли приблизить неизбежное.
— Не надо, Павел.
— Надо.
— Она сама об этом думает. Я вижу.
Февраль выдался мягким, снег начал таять раньше срока. Зинаида Петровна просила открывать окно, хотела слышать копель, запах оттаивающей земли.
— Скоро, — говорила она.
— Скоро подснежники полезут.