Мамина рука замерла в воздухе. Она уже почти схватила мой смартфон со стола, но я оказалась быстрее — сгребла его и сунула в карман халата.
— Марина! — мать смотрела на меня так, будто я ударила её по лицу. — Ты что делаешь?
— Убираю свой телефон.
— От меня?!
— Да, мам. От тебя.
Она села на табуретку. Губы задрожали, глаза заблестели.
— Не думала, что доживу до такого. Родная дочь прячет от матери телефон. Как от воровки какой-то.
Я молчала. Потому что объяснять было бесполезно. Уже сто раз объясняла.
***
Утро начиналось нормально. Я варила кофе, мать сидела за столом, листала свой планшет. Потом мой телефон пиликнул — пришло сообщение.
Экран засветился. Мать скосила глаза, прочитала.
— А это кто тебе пишет? Какой-то Андрей?
— Мам, это моё дело.
— Я просто спросила! Что, спросить нельзя?
Я взяла телефон, хотела убрать. Она потянулась — перехватить, посмотреть. Привычным движением, как будто так и надо.
Вот тогда я и спрятала.
И началось.
— Ты от матери секреты завела! — причитала она уже полчаса. — Я тебя растила, ночей не спала, а ты! Телефон прячешь! Может, ты там с кем-то непотребным переписываешься?
— Мам, мне сорок четыре года. Я сама решаю, с кем переписываться.
— Сорок четыре, а ума нет! Мужика нормального найти не можешь, вот и таскаешься непонятно с кем!
Кофе остыл. Настроение испортилось. А ведь сегодня выходной — единственный за неделю, когда можно просто побыть дома, отдохнуть.
Но с мамой «просто отдохнуть» не получается. Никогда не получалось.
***
Она переехала ко мне три года назад. После смерти отца осталась одна в деревне, испугалась. Позвонила, плакала в трубку:
— Мариночка, забери меня. Боюсь одна. Вдруг помру — никто и не узнает.
Я забрала. Оформила ей регистрацию, выделила комнату, подвинулась сама. Двушка в Воронеже — не хоромы, но вдвоём можно.
Первый месяц было терпимо. Мать осваивалась, привыкала к городу. Потом освоилась. И начала «помогать».
Сначала — с уборкой. Я прихожу с работы, а она перерыла мой шкаф.
— Мам, зачем?
— Порядок навела! У тебя там всё как попало валялось!
«Как попало» — это моя система. Которую я выстраивала годами. Теперь ничего не найти.
Потом — с готовкой. Я купила продукты на неделю, составила меню. Прихожу — половины нет.
— А я Нине Петровне отнесла, — сообщила мать. — Она болеет, бедная. А у тебя и так много.
Нина Петровна — соседка. Мы здоровались в лифте, не больше. Теперь она знает, что я «хорошо зарабатываю, но мужика найти не может».
Мать рассказала. За чаем.
***
С телефоном началось примерно через полгода.
Я сидела в комнате, переписывалась с коллегой по работе. Обсуждали отчёт, ничего личного. Мать заглянула — «просто так, чаю предложить».
— А это кто? Света? Которая бухгалтер? А чего она тебе пишет в выходной? Вы что, подруги?
— Мам, мы работаем вместе. Иногда переписываемся.
— А-а. А я думала, подруга. У тебя же нет подруг.
Сказала и вышла. А я сидела с телефоном и чувствовала себя так, будто меня раздели догола посреди улицы.
Через неделю она залезла в мой телефон, пока я была в душе. Я вышла — мать сидит на моей кровати, листает переписку.
— Мам! Ты что делаешь?!
— Да ничего страшного! Просто смотрю, с кем ты общаешься. Мать имеет право знать!
— Не имеет! Это моя личная переписка!
— Какая личная? От матери секреты?! Я тебя родила, вырастила, а ты мне «личная переписка»!
Поставила пароль. Мать обиделась на неделю. Потом «простила». Но попытки не прекратила.
Подглядывала, когда я набирала код. Спрашивала «невзначай»: «А какой у тебя пароль? Вдруг что случится, а я не смогу позвонить с твоего телефона!»
Я сменила пароль на отпечаток пальца. Мать попыталась приложить мой палец к экрану, пока я спала. Я проснулась от прикосновения.
— Мам, ты серьёзно?!
— Да я просто время хотела посмотреть! Чего ты такая нервная?!
***
С Андреем мы познакомились в интернете. На сайте знакомств, да. Стыдно признаваться, но в сорок четыре года не так много вариантов встретить кого-то.
Он писал грамотно, с юмором. Работал инженером на заводе, разведён, дочь взрослая. Мы переписывались месяц, потом созвонились. Голос приятный, смех заразительный.
Договорились встретиться в кафе в субботу.
В пятницу вечером я вышла из душа и услышала мамин голос из кухни:
— ...да, понимаю. Нет, она не сказала. Ага. Ну вы там осторожнее с ней, она нервная очень. И по дому ничего не делает, всё я. Да-да. Хорошо, до свидания.
Я влетела на кухню.
— Кому ты звонила?!
Мать положила трубку. Мой телефон лежал на столе — я забыла его в кармане халата, когда пошла в душ.
— Андрею твоему. Познакомиться.
У меня потемнело в глазах.
— Ты... что?
— Ну а что такого? Ты с ним встречаться собираешься, а я даже не знаю, кто он! Вдруг маньяк какой? Вдруг мошенник?
— Мам, ты залезла в мой телефон и позвонила человеку, которого я даже не видела ни разу! С какого права?!
— С материнского! Я за тебя волнуюсь!
— Что ты ему сказала?!
— Ничего особенного. Представилась. Спросила, кто он, чем занимается. Сказала, что ты нервная и по дому не помогаешь...
— Ты... ты это ему сказала?! Незнакомому человеку?!
— Он должен знать, с кем связывается! А то вы там в интернетах переписываетесь, а я потом расхлёбывай!
Я схватила телефон. В истории звонков — исходящий на Андрея, четырнадцать минут.
Четырнадцать минут она рассказывала чужому мужчине, какая я ужасная.
Написала ему: «Андрей, простите за звонок. Это была моя мать, без моего ведома. Мне очень стыдно».
Ответ пришёл через минуту: «Марина, я всё понял. Но, извините, я не готов к таким отношениям. С таким... контролем. Удачи вам».
Заблокировал.
Я стояла посреди кухни с телефоном в руке. Мать смотрела на меня и не понимала, что сделала.
— Чего ты молчишь? Сердишься, что ли? Да я же для тебя старалась!
— Он меня заблокировал, мам. Из-за тебя.
— Ну и хорошо! Значит, не твой человек! Настоящий бы понял!
Я ушла в комнату. Закрыла дверь. Легла на кровать.
Не плакала. Слёз не было. Было что-то другое — тяжёлое, мёртвое, как камень в груди.
Сорок четыре года. Впервые за пять лет нашла кого-то. И мать всё разрушила за четырнадцать минут.
***
Утром я вышла на кухню. Мать уже хлопотала у плиты.
— Мариночка, садись, я блинчиков напекла! Мирись давай, хватит дуться.
Я села. Посмотрела на неё.
— Мам, нам надо поговорить.
— О чём? — она поставила передо мной тарелку с блинами. — Ешь давай, остынут.
— О том, что происходит. О том, что ты делаешь.
— Я ничего не делаю! Живу, помогаю тебе!
— Ты не помогаешь. Ты лезешь в мою жизнь. В мой телефон, в мои вещи, в мои отношения.
Мать села напротив. Лицо стало жёстким.
— Я мать. Я имею право.
— Нет, мам. Не имеешь. Мне сорок четыре. Я взрослый человек. У меня есть право на личную жизнь, на переписки, на отношения, которые тебя не касаются.
— Всё меня касается! Ты моя дочь!
— Дочь. Не собственность.
— Марина, я тебя растила! Всю жизнь на тебя положила!
— И это даёт тебе право читать мою переписку? Звонить моим знакомым? Рассказывать им про меня гадости?
Мать вскочила.
— Какие гадости?! Я правду сказала!
— Какую правду? Что я нервная? Что по дому не помогаю? Мам, это мой дом! Я его купила, я за него плачу! И я работаю пять дней в неделю, чтобы нас содержать!
— А я что, не помогаю?! Готовлю, убираю!
— Ты роешься в моих вещах! Ты раздаёшь мои продукты соседям! Ты рассказываешь всем подряд про мою личную жизнь!
— Ой, да какая у тебя личная жизнь! Нету у тебя никакой жизни!
Я замолчала. Посмотрела на неё долго, внимательно.
— Вот именно, мам. Нету. Потому что каждый раз, когда появляется хоть кто-то — ты всё разрушаешь. Три года назад был Виктор — ты ему рассказала, что я «не молодею, а он мог бы получше найти». Он ушёл. Год назад — Сергей. Ты ему звонила каждый день, жаловалась на меня. Он сбежал. Теперь Андрей. Которого я даже не успела увидеть.
— Значит, не твои они были! Судьба!
— Нет, мам. Не судьба. Ты.
***
Вечером я достала чемодан. Старый, ещё советский, он лежал на антресолях лет двадцать.
Мать вошла в комнату.
— Это что?
— Твои вещи.
— Какие вещи? Куда?
— К тёте Любе. В деревню. Я ей позвонила, она согласилась тебя принять.
Мать побелела.
— Ты меня выгоняешь?!
— Я тебя перевожу. К родственникам. У тёти Любы дом большой, она одна. Вам будет нескучно вдвоём.
— Мариночка! — глаза налились слезами. — Ты что?! Я же мать! Куда ты меня?!
— Туда, где ты не сможешь разрушить мою жизнь.
— Да я ничего не разрушала! Я помогала!
— Мам, — я говорила спокойно, хотя внутри всё дрожало, — за три года ты отпугнула троих мужчин. Рассорила меня с подругой детства — помнишь Ленку? Ты ей наговорила, что я про неё гадости говорю. Она мне полгода не звонила, пока я не выяснила, в чём дело.
— Я не говорила гадости!
— Ты сказала, что она «располнела и выглядит старухой». Это не гадости?
Мать отвела глаза.
— Ну... я просто сказала, что видела...
— Хватит. Всё. Я больше не могу так жить. Каждый день бояться, что ты прочитаешь мою переписку. Что позвонишь моим коллегам. Что расскажешь соседям что-нибудь унизительное.
— Мариночка, я исправлюсь! Честное слово!
— Ты это говорила год назад. И два года назад. Ничего не изменилось.
— Но я же старая! Куда я поеду?!
— К тёте Любе. Билеты на завтра, на десять утра. Я отвезу тебя на вокзал.
Мать заплакала. По-настоящему, навзрыд. Я стояла и смотрела.
Три года назад я бы сдалась. Обняла бы, сказала «ладно, оставайся». И всё продолжилось бы.
Но не сейчас. Слишком долго терпела. Слишком много потеряла.
— Мам, я тебя люблю. Но жить с тобой не могу. Это не наказание — это спасение. Для нас обеих.
***
На вокзале она не плакала. Сидела на скамейке с чемоданом, смотрела в пол.
— Марина, — сказала тихо, когда объявили посадку, — я правда не понимаю, что сделала не так.
— Знаю, мам. В том и проблема.
Она встала. Посмотрела на меня.
— Ты меня простишь когда-нибудь?
— Мне не за что тебя прощать. Ты не виновата в том, что ты такая. Просто мы не можем жить вместе. Это не приговор — это реальность.
Она кивнула. Пошла к вагону, волоча чемодан.
Я смотрела, как она садится в поезд. Как окно её купе проплывает мимо. Она не помахала — сидела, отвернувшись.
Поезд ушёл.
Я стояла на перроне и впервые за три года дышала свободно.
***
Прошло четыре месяца.
Мать живёт у тёти Любы. Звонит раз в неделю — не чаще. Я сама установила это правило.
Первый месяц она пыталась жаловаться:
— Мариночка, мне тут плохо! Любка ворчит, еда невкусная!
— Мам, ты можешь готовить сама. Кухня общая.
— Но я хочу домой! К тебе!
— Нет, мам. Мы это уже обсуждали.
Потом перестала жаловаться. Привыкла. Подружилась с соседкой тёти Любы, ходит к ней на чай. Освоила огород.
Недавно позвонила:
— Марин, а ты на майские приедешь? Любка барана зарежет, будет шашлык.
— Приеду, мам. На два дня.
— Хорошо. Жду.
Коротко. Без претензий. Без «ты меня бросила».
Маленький прогресс. Но прогресс.
А я — живу. Хожу на работу, встречаюсь с подругами. С Ленкой помирились, кстати.
И да, познакомилась с кем-то. Его зовут Павел, мы встречаемся третий месяц. Мать о нём не знает. И не узнает — пока сама не решу рассказать.
Мой телефон лежит на столе. Открытый, без пароля. Потому что некому в него лезть.
Это и есть свобода. Такая простая, такая долгожданная.
Иногда, чтобы защитить свою жизнь, нужно отодвинуть самых близких. Больно? Да. Но иначе — никак.
А вы смогли бы отселить родную мать, если бы она разрушала вашу личную жизнь?