Алина швырнула пакет с вещами мне под ноги. Прямо на крыльцо, в лужу.
Я смотрела на размокающий картон и не могла вдохнуть. В пакете лежали зимние сапоги — почти новые, два раза надевала. И пуховик, купленный в ноябре за двенадцать тысяч.
— Забирай своё барахло, — племянница скрестила руки на груди. — Мы за тобой не обязаны донашивать.
За её спиной ухмылялся муж Эдик. А из окна выглядывала Зоя, моя родная сестра. Смотрела молча.
Двадцать лет я тянула эту семью. И вот — благодарность.
***
Позавчера всё ещё было по-другому. Я сидела на кухне, разбирала квитанции за коммуналку. Семь тысяч восемьсот. Плюс свет — две триста. Плюс интернет, телефон, лекарства от давления. Из пятидесяти двух тысяч зарплаты к двадцатому числу оставалось три с копейками.
Зоя позвонила около девяти вечера.
— Тамар, выручи. Алинке на УЗИ надо, платное. Четыре тысячи.
— Зой, у меня нет.
— Как нет? Ты же работаешь!
— Работаю. И трачу на себя. На еду, на таблетки. На кран вон сантехника вызывала, полторы отдала.
— Тамар, это же Алинка! Она беременная!
Я потёрла висок. Голова гудела — давление опять подскочило.
— Зоя, я двадцать лет вам помогаю. Институт Алине оплатила — четыреста восемьдесят тысяч за четыре года. На свадьбу сто дала. На первый взнос по ипотеке — ещё сто. И каждый месяц то пять, то десять, то «срочно надо». Я всё записывала.
— Зачем записывала? — голос сестры стал колючим.
— Чтобы понимать, сколько ещё смогу. Так вот — больше не смогу. Мне через восемь лет на пенсию. А у меня ноль накоплений. Ноль, понимаешь? Потому что всё уходило вам.
Зоя помолчала. Потом сказала тихо, с нажимом:
— Ты старшая. Ты обязана.
— Кому обязана? По какому закону?
— По человеческому!
— А по человеческому — мне кто обязан? Кто мне за двенадцать лет отпуск оплатит? Кто мне зубы вылечит, которые я три года не могу сделать, потому что сорок тысяч надо? Кто?
Она бросила трубку.
***
На следующий день позвонила Алина. Голос — ледяной.
— Тётя Тамара, мама сказала, ты нас бросаешь.
— Не бросаю. Просто больше не могу помогать деньгами.
— А как мы? У нас ипотека! Ребёнок скоро!
— Алин, я понимаю. Но у меня тоже жизнь. И она не бесконечная копилка.
— Ты жадная стала, — отчеканила племянница. — Раньше нормальная была, а теперь жадная.
Я сжала телефон так, что пальцы заныли.
— Алина, за «раньше» я отдала вам больше миллиона рублей. Если сложить всё — институт, свадьбу, ипотеку, ежемесячные переводы. Миллион. Это моя зарплата за полтора года. Я их заработала и отдала. Бесплатно. Без отдачи.
— Ну и что? Ты же тётя! Родственница! Это нормально — помогать семье!
— Нормально — когда взаимно. А вы мне хоть раз помогли? Хоть раз спросили, как я? Может, мне тоже плохо бывает?
Пауза.
— Тёть Тамар, ну это твои проблемы. Мы при чём?
— Вот именно, — сказала я. — Мои проблемы. Наконец-то ты это поняла.
И нажала отбой.
***
Вчера я поехала к ним. Дура, конечно. Думала — поговорим нормально, объясню. Вещи собрала, которые почти не носила. Пуховик хороший, тёплый, мне велик оказался в плечах. И сапоги зимние — ногу натирали, провалялись в коробке весь сезон.
Решила — Алинке отдам. Она беременная, ей тепло нужно. А денег у них, раз ипотека, на новое не хватает.
Подъехала к их дому на маршрутке. Сорок минут тряслась с пересадкой. Поднялась на третий этаж, позвонила.
Алина открыла в халате, с маской на лице. Увидела меня — поморщилась.
— Чего пришла?
— Поговорить хотела. И вот, — я протянула пакет, — вещи тебе привезла. Пуховик и сапоги, почти новые. Размер твой.
Она посмотрела на пакет как на дохлую крысу.
— Это что, твои обноски?
— Какие обноски? Пуховик в ноябре купила, два раза надела. Сапоги вообще в коробке лежали.
— И чё, мне теперь за тобой донашивать?
Из коридора выполз Эдик. Майка-алкоголичка, треники вытянутые, пиво в руке. Время — три часа дня.
— О, тёща приехала, — хмыкнул он. — Чё, деньги привезла?
— Я вам не тёща. И денег больше не будет.
— Ну ваще, — он присвистнул. — Нормально. Значит, Алинку кинули, да?
— Эдик, я за двадцать лет отдала этой семье больше миллиона. Кто кого кинул — вопрос открытый.
Он побагровел.
— Ты чё тут права качаешь? В наш дом пришла и права качаешь?
— В ваш дом, на который я сто тысяч дала. Да.
Алина выхватила пакет из моих рук. Посмотрела внутрь, скривилась.
— Нет, ну это вообще! — она швырнула пакет мне под ноги, прямо в лужу на крыльце. — Забирай своё барахло! Мы за тобой не обязаны донашивать!
Грязная вода брызнула на мои старые сапоги. Те самые, которые ношу пятый год, потому что на новые «не хватало».
Дверь захлопнулась.
Я подняла глаза — в окне стояла Зоя. Смотрела на меня. Молча.
Не вышла. Не окрикнула дочь. Не извинилась.
Просто смотрела.
Внутри что-то щёлкнуло. Холодно так, ясно.
Всё. Хватит.
***
Вечером я достала тетрадку. Ту самую, где записывала все переводы за двадцать лет.
Открыла последнюю страницу. Взяла ручку.
«Институт — 480 000. Свадьба — 100 000. Первый взнос — 100 000. Ежемесячно (в среднем) — 8000 × 240 месяцев...»
Калькулятор показал цифру. Я перепроверила. Потом ещё раз.
Два миллиона сто сорок тысяч рублей.
За двадцать лет я отдала сестре и племяннице два миллиона сто сорок тысяч.
На эти деньги можно было купить однушку в области. Или сделать зубы, съездить на море и ещё осталось бы. Или просто жить спокойно, не считая копейки к двадцатому числу.
Я закрыла тетрадку.
Открыла телефон. Нашла контакт «Зоя». Заблокировала. Потом «Алина». Тоже заблокировала.
Руки не дрожали. Сердце билось ровно.
Двадцать лет — всё. Долг закрыт. Мой долг — перед собой.
***
Через неделю Зоя пришла ко мне домой. Без звонка, без предупреждения.
Я открыла дверь — она стояла на пороге с виноватым лицом.
— Тамар, ты чего телефон отключила?
— Не отключила. Заблокировала.
— Как заблокировала?! Я же сестра!
— И что?
Она опешила.
— Тамар, ну Алинка погорячилась. Она беременная, гормоны, сама понимаешь.
— Понимаю. Гормоны. А ты почему молчала? Стояла в окне и смотрела, как твоя дочь мне вещи в лужу бросает.
Зоя отвела глаза.
— Ну... я не хотела вмешиваться.
— Вот именно. Ты никогда не хотела вмешиваться. Только деньги брать хотела. А когда надо было слово сказать — молчала.
— Тамар, давай не будем ссориться...
— Мы не ссоримся, Зоя. Мы заканчиваем. — Я говорила спокойно, без крика. Злость давно прошла, осталась только ясность. — Двадцать лет я вас содержала. Два миллиона отдала. Взамен получила: «жадная», «обноски», «твои проблемы». Достаточно.
— Два миллиона? — она вытаращила глаза. — Откуда два миллиона?
— Посчитала. Всё записывала, помнишь? Институт, свадьба, ипотека, ежемесячные переводы. Хочешь — покажу тетрадку.
— Тамар, ну ты же не всерьёз...
— Абсолютно всерьёз. С сегодняшнего дня — ни рубля. Ни вам, ни Алине, ни её Эдику. Справляйтесь сами.
— Но как же мы?!
— Не знаю. Это ваши проблемы.
Её лицо перекосилось.
— Ты!.. Ты эгоистка! Всю жизнь только о себе думала!
Я усмехнулась.
— Зоя, если бы я думала о себе — у меня сейчас была бы квартира побольше, машина и деньги на старость. А у меня — текущий кран и три тысячи до зарплаты. Потому что двадцать лет думала о вас.
— Я тебя прокляну!
— Проклинай. Только издалека.
Я закрыла дверь. Повернула замок.
За дверью Зоя ещё минут пять кричала, стучала, обещала «всем рассказать». Потом ушла.
Я села на табуретку в коридоре. Посидела минуту. Две.
Тихо. Пусто. Спокойно.
***
Прошло три месяца.
Алина родила мальчика. Узнала от соседки, которая видела Зою на рынке. Та хвасталась внуком — и жаловалась на «бессердечную сестру».
Мне не позвонили. Ни поздравить меня с племянником, ни позвать на выписку. Впрочем, я и не ждала.
Зато на работе повысили. Не сильно, но оклад подняли до шестидесяти одной. И премию дали за квартал — тридцать две тысячи.
Я положила их на накопительный счёт. Первые деньги за двадцать лет, которые остались у меня.
Записалась к стоматологу. Наконец-то.
Купила себе новое пальто — не на распродаже, не со скидкой. Нормальное, тёплое, шерстяное. Примерила в магазине, посмотрела в зеркало — и не узнала себя.
Женщина в отражении выглядела спокойной. Уставшей, но спокойной. Не виноватой. Не должной.
Свободной.
На кассе девочка-продавец спросила:
— Подарок кому-то?
— Себе, — ответила я. — Впервые за долгое время — себе.
***
Недавно столкнулась с Алиной в торговом центре. Она катила коляску, рядом плёлся Эдик с пакетами.
Увидела меня — отвернулась. Я прошла мимо.
Не окликнула. Не подошла посмотреть на ребёнка. Не спросила, как дела.
Чужие люди. Совсем чужие.
А вечером сидела дома, пила чай из любимой кружки. Смотрела в окно на мартовский закат.
И думала: странно. Двадцать лет я чувствовала себя нужной, потому что помогала. Боялась, что без этого — стану никем.
А оказалось наоборот.
Без них я наконец стала собой.
А вы смогли бы перестать помогать родственникам, если бы поняли, что вас просто используют?