Три года Татьяна Сергеевна не переступала порог квартиры сына. Три года видела внуков урывками — полчаса в парке, короткий видеозвонок раз в месяц. А теперь вот — телефон в руке, и голос Олега, виноватый, тянущий каждое слово:
— Мам, выручи. Нужна няня.
Она молча смотрела на недовязанный шарф, упавший на пол. И вспоминала, как всё начиналось.
Тогда ей было пятьдесят девять. Димке — пять, Анечке — три. Татьяна Сергеевна забирала их из садика, варила кашу, читала на ночь про зайчика, который заблудился в лесу. Димка хохотал над зайчиковыми глупостями и лез обниматься, а Анечка тянула ручонки: «Ещё, бабуля, ещё!»
Потом всё оборвалось.
Алина, невестка, однажды встретила её в прихожей — руки в боки, губы сжаты.
— Татьяна Сергеевна, нам надо поговорить. Вы детям конфеты суёте, мультики ставите вместо развивающих занятий. Мы с Олегом решили — будем воспитывать сами. Без вмешательства.
Олег стоял за женой. Глаза в пол.
— Мам, мы справимся. Не обижайся.
Татьяна Сергеевна тогда хотела сказать: «Я же не чужая, я бабушка». Но посмотрела на сына, на его опущенные плечи — и только кивнула.
— Ладно. Как скажете.
Её отрезали от внуков, будто ножом по живому.
Редкие встречи — в парке, под присмотром. Татьяна Сергеевна приходила с орешками в кармане, но Алина тут же хмурилась: «Не надо, они на диете». Димка подрос, стал молчаливее. Анечка стеснялась, пряталась за мать.
Первые месяцы Татьяна Сергеевна плакала ночами. Лежала, глядя в потолок, и спрашивала себя: за что? Чем провинилась?
Потом взяла себя в руки. Записалась на вышивание. Нашла подруг, с которыми болтала по видеосвязи. Съездила в Петербург — бродила по Невскому, слушала экскурсовода у дома Достоевского. Жизнь не кончилась. Просто стала другой.
Она научилась засыпать без этой ноющей тоски. Иногда даже посмеивалась над собой: «Татьяна, хватит убиваться. Ты не нянька по найму».
Прошло три года.
Димке исполнилось восемь, Анечке — шесть. Татьяна Сергеевна как раз довязывала шарф для подруги, когда зазвонил телефон. Номер Олега.
— Мам, привет. Как ты?
Голос у сына был не просто виноватым — заискивающим.
— Нормально. А вы?
Олег кашлянул.
— Слушай, Алина выходит на работу. Садик платный — сорок тысяч в месяц за двоих. Няню нанимать — ещё дороже, от пятидесяти. Мы думали... Может, поможешь? Два-три дня в неделю посидишь с ребятами?
Татьяна Сергеевна замерла. Шарф соскользнул с колен.
— Три года назад я была плохой бабушкой, Олег. Конфеты давала, мультики включала. Авторитет подрывала. Что изменилось?
— Ну мам... Алина тогда погорячилась. Мы не справляемся. Дети по тебе скучают, правда.
— По мне? Или по бесплатной няньке?
Сын засопел в трубку.
— Мам, ну ты чего. Семья же. Помоги.
Татьяна Сергеевна посмотрела на свои руки. Морщинистые, но крепкие. Руки, которые столько пелёнок перестирали, столько каши сварили.
— Я подумаю.
И нажала отбой.
Целый месяц она не звонила.
Ходила на вышивание, пила чай с подругами. Валя, самая бойкая, хохотала:
— Тань, не ведись! Скажи им: теперь моя очередь правила ставить.
Татьяна Сергеевна смеялась вместе с ней. Но ночами лежала без сна.
Вспоминала, как Димка на тех редких встречах шептал ей на ухо: «Бабуль, а конфетку можно?» — и тут же оглядывался на мать. Вспоминала, как Анечка однажды заплакала при расставании, а Алина её одёрнула: «Хватит, пойдём».
Согласиться — и снова стать бесправной прислугой? Отказать — и потерять внуков окончательно?
Нет. Будет третий вариант.
Она сама набрала номер сына.
— Олег, я согласна. Но слушай внимательно.
— График: вторник, четверг, суббота. С девяти утра до шести вечера. Забираю детей, кормлю, гуляю, делаю с Димкой уроки.
— Отлично, мам!
— Не перебивай. Правила мои. Конфеты — да, но после обеда и по одной. Мультики — полчаса в день, и я сама выбираю какие. Никаких ваших «развивашек» через силу, если дети устали. И главное, сынок: уважение. Без «Татьяна Сергеевна, не лезьте». Я бабушка. Не прислуга.
В трубке щёлкнуло — Алина подключилась.
— Мы же договаривались раньше...
— Раньше вы меня выставили за дверь. Теперь будет по-моему. Или нанимайте няню за свои деньги.
Повисла пауза. Потом голос Олега:
— Мам, договорились.
В первый день дверь открыла Алина. Улыбка натянутая, глаза напряжённые.
— Заходите. Дети ждут.
Из комнаты вылетел Димка — восьмилетний, вытянувшийся, но с теми же веснушками на носу.
— Бабуля!
Он врезался в неё, обхватил руками. Татьяна Сергеевна почувствовала, как защипало в глазах.
Анечка выглянула из-за угла. Постояла, переминаясь с ноги на ногу. Потом подошла и тихо спросила:
— А конфетки принесла?
— После супа, солнышко.
Алина скривилась, но промолчала. Олег хлопнул мать по плечу:
— Спасибо, мам. Выручила.
Татьяна Сергеевна кивнула. Сняла пальто, прошла на кухню. Димка тут же сел рядом, начал рассказывать про школу — про учительницу, которая смешно чихает, про друга Серёжку, который притащил жука в класс. Анечка тыкала ложкой в тарелку и вставляла: «А у меня! А у меня тоже!»
Татьяна Сергеевна слушала их щебет и чувствовала, как что-то внутри распрямляется. Не прощение — нет, до него ещё далеко. Но что-то похожее на силу. На твёрдую землю под ногами.
Прошла неделя.
Алина звонила каждый вечер — проверяла.
— Всё нормально? Не капризничали?
— Всё хорошо. Димка сегодня сам домашку сделал, без напоминаний. Анечка песенку выучила — про белочку, хочет вам спеть.
Алина вздыхала.
— Ладно. До завтра.
Олег потом шепнул матери по телефону:
— Алина в шоке. Говорит, ты с ними лучше справляешься, чем мы.
Татьяна Сергеевна хмыкнула.
— Передай ей: поздно спохватились. Но лучше поздно.
На исходе второй недели Алина задержалась допоздна — совещание затянулось. Татьяна Сергеевна уложила детей, почитала им на ночь. Димка, уже засыпая, вдруг спросил:
— Бабуль, а почему ты раньше не приходила?
Она погладила его по голове.
— Так вышло, Димка. Взрослые иногда делают глупости. Но теперь я рядом.
— И не уйдёшь?
— Не уйду.
Он закрыл глаза, и через минуту уже сопел.
Дверь хлопнула. Алина вошла — уставшая, с кругами под глазами. Постояла на пороге детской комнаты, глядя на спящих детей.
— Спасибо, — сказала тихо. — Я бы сегодня не справилась.
— Не за что.
Татьяна Сергеевна собрала сумку. Уже в прихожей Алина вдруг сказала:
— Я была неправа тогда. Три года назад. Погорячилась.
Татьяна Сергеевна посмотрела на невестку. Молодая ещё, тридцать пять. Вся в работе, в гонке. Сама когда-то была такой.
— Бывает, — ответила она. — Главное — что сейчас.
И вышла.
Шли месяцы. Напряжение таяло, как лёд по весне. Внуки обнимали крепче, Алина здоровалась теплее, Олег звонил просто так — узнать, как дела. Не из вежливости, а по-настоящему.
Татьяна Сергеевна не торопилась прощать. Да и не нужно было. Она просто жила — по своим правилам, в своём ритме.
Тем вечером, вернувшись домой, она села за кухонный стол. Достала карты, разложила пасьянс. Карты легли ровно — одна к одной.
Сошлось.
Она улыбнулась и убрала колоду в ящик.