— Валим, — дернула я Матрену за руку, — Это, по всей видимости, сторож или как их там еще называют-то, охрана. Присматривают, чтобы никто работу не испортил.
Матрена вдруг застыла и оцепенела, не сводя своих глаз от отделившейся тени.
— Да ёкаранный бабай, — выругалась я, порылась в кармане и кинула в тень мешочек с солью и полынью, — Коловерша, приводи свою хозяйку в чувства, иначе она застрянет тут навеки и превратится в неупокойного призрака.
Мешочек со звонким щелчком ударился о стену и развязался. Белая соль и серо-зелёные крошки полыни рассыпались по полу прямо перед ползущей тенью.
Шелест на секунду прекратился. Тень, больше похожая на сгустившуюся копоть, заколебалась на месте, будто не решаясь пересечь рассыпанный барьер. Этого мгновения хватило.
Коловерша, не теряя ни секунды, подскочил к застывшей Матрене и ткнул её чем-то маленьким и острым в мочку уха. Раздался тихий щелчок, будто лопнул мыльный пузырь. Матрена аж подпрыгнула на месте, отшатнулась и шумно выдохнула.
— Ах ты, стервь ползучая! — выдохнула она, тряхнув головой. В её глазах снова зажёгся знакомый боевой огонёк. — Гипнотический морок, да? Ну уж нет, бабушка на такие фокусы не покупается дважды!
Тем временем соляной барьер начал темнеть и как бы «оседать», будто тень медленно впитывала его в себя. Он не пробил защиту, но нейтрализовал и отвлек ее на время.
— Не задерживаемся! — крикнула я, хватая Матрену за рукав и пятясь к выходу. — Наша задача была — вывести Елену и найти канал. Первое сделано, второе — тоже. Теперь нам самим надо уносить ноги, пока эта штука не вызвала подкрепление!
Коловерша, лихорадочно втянув в себя свои приборы, уже толкал нас к двери. Мы вывалились на лестничную площадку. Я захлопнула за собой дверь квартиры и нарисовала на ней руну заморозки, чтобы нечто не выбралось. Из-за двери тут же донёсся яростный, сухой скрежет — будто что-то крупное и твёрдое царапало дерево изнутри.
— Бежим! — прошипела Матрена, и мы, не раздумывая, бросились вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.
Выскочив на улицу, мы вдохнули полной грудью прохладный весенний воздух. Мотоцикл стоял там же, где мы его бросили.
— Быстренько на велик, и к церкви! — скомандовала Матрена, заводила двигатель. — Там и Елена, и Николай. Надо собраться и решить, что делать дальше. Эта т-варь теперь знает, что мы активны. Игра пошла по-крупному.
Мы вскочили на мотоцикл. В последний момент, оглянувшись на дом, я увидела, как в окне квартиры Елены на третьем этаже промелькнуло что-то тёмное и быстрое, заслонив свет. Сторож не последовал за нами. Он остался охранять опустевшее, но всё ещё «активное» гнездо.
Мотоцикл рванул с места. У меня было чёткое ощущение, что мы только что вскрыли осиное гнездо. И теперь осы, пусть и не все, знали, кто их потревожил. Оставалось надеяться, что они нас не догонят и не покусают в ответ.
Мы неслись по городу, оставляя за собой лишь клубы дыма и пыли. Матрена свернула на выезд из города.
— Куда? — перекричала я ветер.
— К тебе! — бросила она через плечо. — Ты же сказала Елене ехать к тебе? Значит, надо быть там, когда она приедет. А батюшка сам разберётся со своим молебном. Нам сейчас не до церквей.
Через двадцать пять минут мы уже сворачивали на знакомую грунтовку к моему дому. Всю дорогу меня глодала тревога. Успела ли Елена выбраться? Не навели ли на неё «сторожа» или кого похуже?
Мой дом предстал тихим и, на первый взгляд, нетронутым. Но, едва заглушив двигатель, мы все почувствовали — что-то не так.
Мы осторожно подошли к калитке. Рядом никого не было. Но на лавке лежал небольшой, тёмный предмет. Я подошла ближе, не открывая калитку.
Это была детская бархатная заколка для волос, потертая, с потускневшим пластиковым цветком. Совершенно чужая. И от неё вёл тонкий, невидимый глазу, но ощутимый внутренним чутьём след.
— Ловушка, — сказала Матрена. — Классика. Подбросили вещь с сильной личной привязкой. Кто переступит порог, взяв её или даже просто находясь рядом, — тот и активирует канал. Привяжет к себе чужую боль, чужую память, откроет дверь.
— Чью это? — спросила я, нахмурившись.
— Догадайся с трёх раз, — мрачно бросила Матрена. — У Сергея Владимировича была дочь. Маша. Это, скорее всего, её. Значит, Лариса не просто стережёт свой «урожай». Она начала диверсии. Хочет ударить по тебе напрямую, через самое больное место, до которого может дотянуться.
Я посмотрела на заколку. Мысль о том, чтобы оставить её около своего дома, была невыносимой. Но и поднимать — безумием.
— Что-то у меня помощники совсем мышей не ловят, — проворчала я.
— Так они, наверно, специально для тебя ее оставили, чтобы ты увидела, — спокойно сказала Матрена. — Да чтобы гражданка подумала, что мы такие глупые и слабые, и защитить нас некому.
Рядом с нами появился Исмаил в своей неизменной телогрейке, с козьей ножкой в зубах и штанах-галифе.
— Чего, бабоньки, делаем? — поинтересовался он, выпуская кольца дыма изо рта.
— Да вот на красоту любуемся, — хмыкнула я. — Быстро же она нам подарочек принесла. И вроде не Новый год и не Рождество, а уже такие сюрпризы. И помощники мои что-то совсем нюх потеряли.
Исмаил прищурился, оценивающе поглядел на бархатную заколку, затем на дом, потом на нас.
— Хм, — сказал он, наконец вынув самокрутку. — Работка топорная, на скорую руку. Чувствуется, паникуя, лепили. Привязка сильная, да детская боль, страх, тоска.
Он неспешно подошёл к лавке, где лежала заколка. Наклонился, вгляделся, понюхал воздух.
— Канал-то не на тебя, Агнета, — провозгласил он, выпрямляясь. — И не на бабку Матрену. Он на дом. На само это место. Хотят дом твой испортить, сделать гнилым местом. Чтоб ты сюда возвращаться не могла, чтоб сил здесь не набиралась. Умно, гадко, и для них не затратно — детской слезинки хватит.
Матрена выругалась сквозь зубы.
— Значит, если мы её уберём, не активируем на себя, но активируем на дом. Оставим — так и будет маячить, как гнойник на пороге. И девочку жалко. Её душа, её память в этой штуке заперта.
Мысль была невыносимой. Использовать боль ребёнка как оружие. Даже для Ларисы это было новым уровнем низости. Хотя для пожирательницы душ не было ничего святого.
— Нет, — сказала я тихо, но твёрдо. — Этого мы не допустим. Ни гнилого места, ни пленённой памяти, ни какой другой порчи.
Исмаил посмотрел на меня, приподняв бровь.
Исмаил снова затянулся, выпустив кольцо дыма прямо на заколку. Дым, вместо того чтобы рассеяться, обволок её, как туман, и на секунду скрыл от глаз.
— Обидно им, видать, — протянул он задумчиво. — Что мы у них добычу из-под носа умыкнули. Вот и пакостят, чем могут. Но раз работа топорная… — Он повернулся ко мне, и в его глазах вспыхнула хитрая искра. — Значит, и ломать её можно топорно. Без тонкостей.
— Что предлагаешь? — спросила я.
Пока мы стояли и думали, Елена могла быть уже в пути. А эта штука на пороге — мина.
— Предлагаю не брать и не оставлять, — сказал Исмаил. — Предлагаю отдать. Тому, кому она по праву принадлежит.
— Это каким образом? — хмыкнула Матрена. — Как отдать? Барышне этой Ларисе в руки сунуть?
— Не ей, — покачал головой Исмаил. — А тому, чья это память. Девочке. Маше. Пусть и не живая она уже, а тень. Но вещь-то её. Боль — её.
Он обвёл рукой пространство перед калиткой.
— Здесь, на границе твоего участка, сила твоя сильна. Но это граница. Можно открыть проход прямо к тому, к кому эта боль привязана по-настоящему. К той, кто её оставил. К Ларисе. Не канал атаки на дом сделаем, а канал возврата. Как бумеранг.
Идея была дерзкой, почти безумной. Перенаправить уже установленное проклятье, не разрывая его, а перевернув его суть. Не принять боль, а отправить её обратно к отправителю, да ещё и прицепив к ней навигатор — саму заколку.
— Выдержит ли? — спросила я, уже мысленно прикидывая обережные узлы и руны направления, какие смогу начертить быстро и на земле. — Не рванёт тут же?
— Должна выдержать, — Исмаил пнул сапогом землю у лавки. — Земля здесь крепкая, твоя. Место силы. А мы поможем. Ты — направление задашь. Бабка Матрена — удержит границы, чтоб не расползлось. А я направлю и придам, так сказать, ускорение.
Он потушил о ладонь свою самокрутку, сохранив длинный столбик серого пепла, и многозначительно на нас посмотрел.
Автор Потапова Евгения