Найти в Дзене
С укропом на зубах

Страсти-то какие

Я тебя так ненавижу, что, наверное, верну Начинаем публикацию 2-й книги про Машу и Николаева Так он же чужак! Не было и нет среди «особенных» семейства Зайцевых, каким бы славным оно ни было. Как он раньше не подумал об этом? Но тогда каким же образом появилось имя Владимира Леопольдовича в маминой тетради? Ошибка? Невозможно. Вписать в летопись неверное имя все равно, что отредактировать Библию. Николаев с сожалением бросил взгляд на оживленное, счастливое лицо Маши. Надо ей сказать. Зачем питать ложные надежды? Ей не вернуться назад. По крайней мере, не теперь. И обстоятельство, открытое им сейчас, лишний раз воспринималось, как доказательство того, что история человечества линейна, предопределена и страшная участь ждет того, кто посмеет вмешаться в ход этой истории. Несмотря на жару в столовой, которую поддерживали, вороша угли, двое слуг в парадных ливреях, Николаеву стало холодно. И хотя мысль о собственной участи в случае отказа от свадьбы с Натальей Рогинской промелькнула в
Оглавление

Я тебя так ненавижу, что, наверное, верну

Начинаем публикацию 2-й книги про Машу и Николаева

Так он же чужак! Не было и нет среди «особенных» семейства Зайцевых, каким бы славным оно ни было. Как он раньше не подумал об этом? Но тогда каким же образом появилось имя Владимира Леопольдовича в маминой тетради? Ошибка? Невозможно. Вписать в летопись неверное имя все равно, что отредактировать Библию.

Николаев с сожалением бросил взгляд на оживленное, счастливое лицо Маши. Надо ей сказать. Зачем питать ложные надежды? Ей не вернуться назад. По крайней мере, не теперь.

И обстоятельство, открытое им сейчас, лишний раз воспринималось, как доказательство того, что история человечества линейна, предопределена и страшная участь ждет того, кто посмеет вмешаться в ход этой истории. Несмотря на жару в столовой, которую поддерживали, вороша угли, двое слуг в парадных ливреях, Николаеву стало холодно.

И хотя мысль о собственной участи в случае отказа от свадьбы с Натальей Рогинской промелькнула в голове, страх за Машу, которая с его невольным участием нарушила все мыслимые и немыслимые законы природы, пугала Николаева гораздо больше. Как же мог он быть таким эгоистом, мечтая лишь о том, чтобы она никогда не нашла способа вернуться домой, а, значит, осталась с ним тут навсегда? Разве будет она когда-нибудь счастлива здесь?

Маша в это время слушала рассказ Милосердовых и улыбалась отбеленными в лучшей стоматологической клинике Москвы зубами. Сейчас она готова была простить наивность истории и оставить без комментария ветреность Полины (к тому же она вполне разделяла ее предпочтение — Алексей на фоне Владимира казался прыщавым юнцом, несмотря на все его известные одной ей любовные проказы). Ее бы, конечно, не сразило наповал явление Владимира на белом коне, который отбросив все свои дела и планы, вызволил дам из затруднительного положения, предоставил кров и свое покровительство в чужом городе. Мило, но вообще-то вполне естественно. Маша не сомневалась, что ни один владелец белого мерседеса не бросил бы ее саму на произвол судьбы в дремучем лесу, как бы ни был занят. Восторги Милосердовых говорят, скорее, об их неискушенности или низкой самооценке (лично Маша, прослушавшая видеокурс одного модного психолога, предполагала второе).

Однако уже вскоре улыбка ее угасла, и она взволновано обернулась, пытаясь поймать взгляд Николаева.

— Я чрезвычайно рад быть вам полезен, — склонил голову Владимир Зайцев. Его красивые длинные пальцы лежали на столовых приборах, но сам он ел крайне мало, беспокоясь об удобстве гостей. — Горько подумать, что могло бы случиться с вами, если бы я решил выехать из дома чуть раньше или чуть позже, — он коротко, насколько позволяли правила хорошего тона, посмотрела на Полину Антоновну и покраснел. Алексей тоже покраснел от злости — от него не укрылся этот, ничем не приглушенный интерес Зайцева к его, Алексея, невесте. Он вновь вспомнил о записи в маминой книге и чуть не застонал. Как же так? Ну, как же так? — Но, к моему несказанному сожалению, — продолжил, тем временем, Владимир. — Уже завтра я буду вынужден покинуть Тверь. В Петербурге меня ждут неотложные дела. Увы, мое присутствие в столице необходимо, — и он украдкой бросил полный сожаления взгляд на Полину, который перехватил, выдувая пар из ноздрей, сгорающий от ревности Алексей. — Но вы можете гостить в моем доме сколько вам вздумается. Однако если, — в его голосе прозвучала надежда. — Если вы решите продолжить ваш путь, то рад вам сообщить, что карета ваша совершенно готова. Мне как раз перед обедом доложили, — добавил он тихо.

— Да как же можем мы после того, что вы для нас сделали вас задерживать! — воскликнул Алексей, не успели смолкнуть звуки последних слов соперника. — Поезжайте, когда вам надобно. Возможно, уже сегодня мы задерживаем вас? — он с плохо наложенной на лицо обеспокоенностью посмотрел на Владимира, но тот жарко заверил его, что ничем не жертвует сейчас. — А мы с друзьями, возможно, и вовсе обратно в Москву вернемся. Ведь так, Антон Федорович? Так ли уж нам надо в столицу теперь? — Алексей старался не смотреть на Полину, то про себя твердо решил, что разлучит свою возлюбленную с новоявленным героем.

Маша заерзала на стуле, обеспокоенно обводя глазами присутствующих. Обе Милосердовы растерянно хлопали глазами и умоляюще смотрели на отца. Было не очевидно, чего им больше хотелось: увидеть Петербург или продолжить знакомство с Зайцевым («продолжить знакомство, продолжить знакомство», — скрестила пальцы Маша). Антон Федорович в задумчивости и неожиданности замер, прислушиваясь к своим чувствам и мыслям и тоже не понимал, чему ему хочется больше: оставить это утомительное путешествие и вернуться домой к камину или сделать довольными своих девочек, которые еще вчера ныли и куксились, а сейчас двумя парами глаз умоляют его не сворачивать с намеченного пути.

На Федора Николаева Маша едва взглянула. Его происходившее волновало мало. Он вяло и без интереса прислушивался к разговору, молчал, погруженный в мысли о собственном будущем.

Вся надежда на Николаева. Маша встретилась с ним взглядом и выразительно махнула бровями в сторону Зайцева — «Нельзя их сейчас разлучать! Ехать надо».

И Николаев принял решение.

— Надеюсь, Антон Федорович, вы и ваши дамы окажите мне честь быть моими гостями в Петербурге. А вас, Владимир Леопольдович, буду счастлив пригласить на первый же ужин в столице.

— Извините, мне что-то нехорошо, — шёпотом произнес побледневший Алексей, и, с ненавистью глянув на брата, вышел из-за стола.

Николаев вздохнул. Он ему потом все объяснит. Расскажет про все странные обстоятельства, связанные с господином Зайцевым. Потом, когда разберется, в чем дело. А пока нельзя упускать его из вида. И не надо ничего рассказывать Марии Игоревне. Пусть она не волнуется ни о чем. Он сам для нее все устроит.

И действительно легла спать Маша совершенно довольная в превосходном расположении духа. Она так умоталась за последние дни, что заснула почти мгновенно. Но перед тем, как провалиться в крепкий сон успела подумать: «Черт, почему он так быстро от нее отступился?»

Только мысль эта, упав в превратившееся в густое облако сознание, быстро провалилась, смешиваясь с миллионом других мимолетных мыслишек.

Маша спала крепко. Она даже бровью не повела, когда кто-то приоткрыл дверь ее спальни, бесшумно проник внутрь, задержался возле кровати, с интересом и недоумением рассматривая при слабом лунном свете Машину татушку, затем неторопливо принялся обыскивать ее нераспакованные вещи.

Аккуратно перекладывая платья, шляпы, накидки, платки и прочие дамские «шпильки», ночной гость замер, наткнувшись на Машин мобильник, повертел его в руках, затем отложил в сторону и продолжил поиски.

Наконец, он нашел то, что его заинтересовало. Все так же бесшумно подошел к окну, прищурившись, прочел запись на листке с оборванными краями, удивлённо качнул головой, положил листок в карман, вернулся сложить вещи обратно, чтобы наутро у хозяйки не возникло и мысли о его ночном визите, и покинул Машину спальню.

Продолжение

Я тебя так ненавижу, что, наверное, влюблюсь - 1-я часть

Телеграм "С укропом на зубах"

Мах "С укропом на зубах"