Казалось бы, что может быть общего, но от казармы до искусства, ну или наоборот, лишь шаг. Шаг, бывает, не до конца осознанный, хоть и трезвый, но главное здесь — Бывает. Спросите Караваджо — он в курсе. Прежде чем спуститься на Девятый уровень ада, он умело и, как говорят, с одинаковым рвением сочетал спаду да лато и мушкет с холстом и кистями.
Сервантес значительную часть жизни добивался успеха, прорубая путь к нему эспада раперой и родельеросом, а прославился и хоть не много заработал книгой, которую Достоевский считал оправданием всему человечеству. Куприн, прежде чем начать писать, тянул лямку офицерской службы.
А изобретатель первого в мире ранцевого парашюта Котельников шагнул на сцену из казармы почти напрямую — несколько лет между армией и театром прослужил акцизным чиновником. Так что нечего удивляться тому, что малолетний вор, бесшабашный “баклан” и вечный беглец Эжен Франсуа Видок послужил и Терпсихоре, и Марсу, что называется, на одном дыхании.
В конце 1789 или в начале 1790 года четырнадцатилетнему Видоку пришлось заниматься тем, чего он совершенно не знал и в условиях, к которым совершенно не привык. Едва рассвело и завтраком не пахло, а хозяин цирка уже распорядился, чтобы Эжен Франсуа и пара его товарищей привели в порядок подсвечники и люстры, вычистили клетки с животными, подмели арену и все вокруг шатра.
Работа казалась ему отвратительной: запах животных резко контрастировал с ароматами пекарни, в которой Видок вырос. Отец был не ласков и часто раздавал затрещины, от которых гудела голова, но еще никогда Эжена Франсуа не считали просто инструментом для работы.
А тут еще эти обезьяны. Он сразу с ними поссорился. Две особо агрессивные из них так даже напали на парня. Здоровенный Видок едва отбился от обнаглевших зверей под общий хохот циркачей. Животные расцарапали ему лицо и порвали одежду в нескольких местах.
Шить он не умел, так и ходил как бродяга. Обещанный по контракту к десяти утра завтрак принесли лишь к часу. Измученный голодом, он получил лишь черствый кусок хлеба, который едва смог откусить. Погрыз немного, и остальное скормил зверью. С которым начал находить общий язык.
Вечером ему поручили зажигать те самые светильники, которые он чистил утром, но из-за отсутствия опыта Эжен Франсуа делал это медленно, за что и получил нагоняй от хозяина. Обед, чуть менее обильный, чем завтрак, выдали лишь перед сном. Мать с ее стряпней вспоминалась все чаще и чаще.
И все же он справился. Когда все задания были выполнены, Эжен Франсуа пошел к управляющему, который его подбодрил и сказал, что если тот будет стараться, то из него что-нибудь да получится. Далее Видок пахал с самого утра и до вечера. Изо дня в день его постоянно мучили голод и усталость.
Через месяц Видок был в жутком состоянии: его запыленная одежда, еще и грязная от масла и изорванная обезьянами, превратилась в лохмотья. Его заедали насекомые, а из-за плохого питания он сильно похудел. Постоянно хотелось домой, где всегда было что поесть, помыться и нарядиться, где он спал в тепле и комфорте своей личной комнаты и не должен был прислуживать обезьянам, в конце-то концов.
Прошло еще несколько месяцев, и Видок все таки обрел чувство равновесия и некоей уверенности. И тут директор, клоун и маг Комус неожиданно заявил, что у парня талант к верховой езде, и это вновь перевернуло все. Чтобы развить этот дар, Эжена Франсуа отдали на обучение некоему месье Бальмату.
Почему-то, известному как Чертенок. Тот должен научить его всем премудростям обращения с лошадьми и верховой езде. Поначалу уроки были настоящей пыткой: учитель, желая быстрых результатов, гонял Видока до изнеможения. И за три недели он научился многому: скачкам, акробатическим трюкам и разным видам имитаций.
Комус был в полном восторге от успехов Видока и требовал еще более интенсивного обучения, из-за чего Эжен Франсуа начал беспокоиться о том, что просто сломается, не выдержит он или его кости. Вскоре Чертенок перешел к сложным трюкам вроде преодоления препятствий. Ясное дело, не обошлось без ссадин и ушибов.
В итоге после попытки отработать трюк с прыжком на скаку, загнанный и помятый Видок отказался продолжать занятия верховой ездой. Комус не стал высказывать претензии, он просто наказал его кнутом. Но на этом уроки Чертенка закончились.
За Эжена Франсуа взялся компаньон Комуса месье Гренье. Он решил подключить нового артиста к трюковому номеру. Для этого изрядно исхудавший и сильно заросший Видок должен был быть наряжен в шкуры “диких” животных. Его роль заключалась в том, что он будет изображать дикаря и каннибала с “Южных островов”. При этом есть сырое мясо, нарочито беситься от вида крови, зубами грызть камни и с глазами навыкате орать как зверь.
Гранье то ли в шутку, то ли всерьез заявил, что Видоку придется по-настоящему есть живого петуха. Вымотанный цирковой жизнью Эжен Франсуа полностью утратил чувство юмора и наотрез отказался выполнять роль “Дикаря”. В ответ его опять избили, но в какой-то момент он схватил дубину и, наверное, прикончил бы совладельца цирка, если бы вся труппа не накинулась на него и не вышвырнула и из шатра, и из цирка пинками и тумаками.
Видок остался без места, без крыши над головой и без денег. Ранее он часто общался с бродячим актером Гюставом Эрве и его супругой Жанной, которые давали уличные кукольные представления. Актер проявлял сочувствие к Эжену Франсуа, романтически уподобляя его бродяжью участь страданиям литературных героев.
Гюстав разглядел в Видоке некий талант, считая, что тому уготована другая участь, нежели простое развлечение публики. Этот известный в будущем импресарио обладал колким чувством юмора, что почему-то оставалось незамеченным его женой.
Жанна яркая, брюнетка с густыми ресницами, оказалась чрезвычайно темперамента и влюбчива. Это ее качество было известно и всей округе, и всем городам и весям, где они с мужем гастролировали. Ну что же, и Видок был молод, ему почти шестнадцать. Впрочем, как и ей. А вот ее старику мужу - тридцать пять аж.
До осени 1791 года Видок гастролировал с труппой бродячего кукольного театра. Все это время у него продолжался бурный, но пока умело скрываемый роман с женой Гюстава. Об этом знали все, кроме самого мужа. Который по странному стечению обстоятельств часто играл Полишинеля, персонажа, рассказывающего всем общедоступные секреты, в то время как его жена Коломбина изменяет ему с Арлекином.
Жизнь перемешалась с театром так, что порой не знаешь, где постановка в свете ламп и софитов, а где объективная обыденность. Кажется, что преставление стало реальностью, и наоборот. Веселая и одновременно романтическая гастроль продолжалась, пока не случилось то, что обычно случается — любовники попались.
В какой-то момент во время одного из представлений Гюстав неожиданно зашел в закуток, где Эжен Франсуа был занят Жанной. Случилась довольно неприятная и громкая сцена. Пришлось даже побить начальника. Тот схватил железный крюк, и Видок был готов убить опасного ревнивца. Готов, но не убил — не в этот раз.
Зато Гюстав, промахнувшись, попал своей несчастной жене острием в глаз. Что было дальше, Видок не знает — он в очередной раз сбежал. Благо до родного Арраса было относительно недалеко. Но денег не было совсем, да и одет Эжен Франсуа был в театральный костюм.
Он прибился к кочующему аптекарю, Папаше Годару. Тот торговал различными травами, снадобьями и всем, что мог продать в качестве лекарства. Но основной доход ему приносили капли опиума, прочно вошедшие в моду Франции в последние десятилетия XVIII века.
Невзирая на все тяготы скитаний, Видок решил остаться с Папашей Годаром, поскольку они все время приближались к Аррасу. Когда они добрались до Лилля, Видоку было велено встать за аптекарский лоток на рыночной площади и начать торговать, чего ранее не было.
Эжен Франсуа находился почти дома, а потому не хотел встретить знакомых, торгуя травами и прочей ерундой. Кроме того, его негодование вызвало то, что он был измотан дорогой и тяжелым грузом. В итоге он бросил Годара и двинулся прямиком в Аррас.
Добравшись до городских ворот, Видок ощутил сильное беспокойство перед встречей с семьей. Его даже посещали мысли о новом побеге, а точнее уйти куда глаза глядят, но голод и усталость взяли свое. Он поспешил к матери прямо в пекарню. Генриетта, с трудом узнавшая в нем своего повзрослевшего и сильно исхудавшего сына, простила свое чадо сразу же.
Наевшись досыта, Видок опять вошел свою старую комнату. Там было все как раньше. Теперь ему предстоял разговор с отцом. Миротворческую миссию взял на себя друг семьи, бывший капеллан Анжуйского линейного полка. После непростого разговора отец, скрипя зубами, все же согласился простить реально блудного сына.
Весть о возвращении Эжена Франсуа после скитаний вызвала настоящий переполох в городе. Многие жаждали услышать от него лично интересные рассказы о похождениях, но особый интерес к страннику проявляли две модистки, в мастерских которых он ранее часто бывал. Но особое его внимание привлекла хоть и молодая, но уже известная в Аррасе актриса, что положило начало новому бурному роману.
Бегство с актрисой в Лилль и скандал с ее мужем напомнили отцу Видока, Николя Франсуа Жозефу, о том, как быстро сын забыл о трудностях его первого путешествия и значимости прощения. Впрочем, отсутствие хронически блудного отпрыска было недолгим: спустя три недели из-за финансовых проблем его избранница решила избавиться от нищего любовника.
По возвращении сына домой Видок старший, совсем потерявший связь с реальностью, без колебаний принял просьбу Эжена Франсуа о поступлении на военную службу. Уже на следующий день вчерашний артист цирка и кукольного театра, бродяга и вор, заключил контракт и облачился в форму Бурбонского полка, через несколько месяцев, весной 1792 года, реформированного в 3-й Драгунский.
Благодаря его статной фигуре, более чем энергичному темпераменту и умению владеть оружием Видока сразу же зачислили в батальон конных егерей. После того, как он ранил на дуэли двух ветеранов, возмутившихся его наглостью, он и сам довольно быстро оказался в больнице с раной, нанесенной их товарищем при третьем поединке.
Столь яркий дебют в полку сделал семнадцатилетнего Видока более чем известным. У знающих его людей создавалось впечатление, что некоторые сослуживцы находили щекочущую нервы забаву в том, чтобы провоцировать его на конфликт. За полгода Эжен Франсуа успел убить двоих и принять участие еще примерно в пятнадцати дуэлях.
Видок по-настоящему наслаждался жизнью казармы и гарнизона. Добрые купцы, чьи дочери пытались во всем угодить Эжену Франсуа, на статной и мускулистой фигуре которого так красиво сидела форма, часто нанимали его для своей охраны во вне служебные дни.
Такая практика с незапамятных времен сохранялась в Королевской армии. Оставалась пока и в новой Франции. Эта традиция позволяла Видоку иметь на кармане приличную сумму. К тому же, мать не забывала о щедрых подарках. Вдобавок, отец со своей стороны назначил ему надбавку к жалованью. Но Эжен Франсуа, как всегда, умудрялся тратить, влезая в долги.
В итоге Видок, будучи в очень комфортной жизненной ситуации, не особо чувствовал на себе тяжесть армейской дисциплины. Правда, как-то его все-таки засадили на гауптвахту на пару недель за трое суток самоволки. Там он оказался в одной камере со старым знакомым из их же части, которого взяли за кражи, в которых он признался.
Видок сразу смекнул, почему приятеля приняли. Тот понимал, что прощения от полка ждать не стоит; эта мысль и страх запятнать честь семьи повергли его в отчаяние. Видок, пожалев товарища по бесшабашной и воровской юности, понимая, что выхода у него нет, предложил ему либо сбежать, либо свести счеты с жизнью.
Товарищ решил сначала попытаться сбежать, а если не получится – погибнуть. Видок вместе с парнем, который приходил к нему “на губу” с передачами, начали готовить побег. В полночь взломали два стальных замка. Затем заговорщики вывели приятеля на крепостную стену, где Видок сказал: ”либо прыгай, либо тебя вздернут”.
Тот прикинул высоту, замялся и в итоге сказал, что лучше суд, чем сломанные кости. Он уже повернул назад, когда Видок с приятелем вдруг скинули его вниз. Тот завопил, но Видок заставил его заткнуться и бежать. А сам, вернулся в камеру, радуясь, что совершил хорошее дело.
На следующий день побег обнаружили. Начались допросы, но Эжен Франсуа упорно твердил, что ничего не видел - спал. Спустя годы он в очередной раз, будучи в бегах, встретил этого бедолагу. И тот с неподдельной благодарностью называл его своим спасителем. После того падения он прихрамывал, но зато зажил честной и довольно благополучной жизнью. Чего Видоку тогда и не снилось.