Часть 10. Глава 41
Следователь по особым делам Багрицкий, покинув Перворецкое, направил служебный автомобиль в районный центр. Дорога заняла немногим больше часа, и все это время подполковник размышлял, прокручивая в голове слова главы села Романа Лукича. Внезапное появление восьмилетней дочери у неженатого капитана, изменение отчества с Максимовны на Денисовну и фамилии на Жигунову, а также тот факт, что девочка не была не усыновлена, не взята под опеку, а просто «стала родной дочерью» – всё это кричало о подлоге и, как следствие, наличии у ребёнка фальшивого свидетельства о рождении. Багрицкий чувствовал, как его профессиональное чутье, отточенное годами работы в самых грязных делах, нащупало криминальный след.
Он был уверен: здесь никакая не ошибка, а тщательно спланированное преступление, и ниточка тянется прямиком к его главному объекту – доктору Жигунову. И, поскольку он лучший друг майора медицинской службы Соболева, то и без него здесь не обошлось. «По сути, они создали преступное сообщество, – рассуждал Багрицкий. – Не удивляюсь, если окажутся причастными к подделке документов для оформления страховок и поддельным ранениям».
Районный ЗАГС располагался в старом, но крепком двухэтажном здании из красного кирпича, пережившем все перипетии последних лет. Внутри царила атмосфера казенной тишины, нарушаемая лишь редкими шагами и шелестом бумаг. Багрицкий, облаченный в безупречно чистую форму, с удостоверением федерального следователя в руке, не стал записываться на прием. Он прошел прямо к кабинету начальника, где, представившись, потребовал немедленно предоставить ему доступ к архиву актовых записей о рождении за последние полгода.
Начальник ЗАГСа, пожилая женщина с усталым, но строгим лицом, попыталась было возразить, ссылаясь на регламент и необходимость официального запроса, но Багрицкий быстро пресек её попытки, сунув под нос красную корочку.
– Военное время, гражданка. Особое положение. Речь идет о деле государственной важности и, возможно, об измене Родине, – его голос был тихим, но стальным. – Вы хотите стать соучастницей? Или предпочтете оказать содействие Главному военному следственному управлению?
Упоминание «измены Родине» и «государственной важности» подействовало безотказно. Женщина поблекла, её руки задрожали, и она поспешно не только отвела Багрицкого в хранилище, но и сама открыла туда дверь.
– Вот, – сказала она нетвёрдым голосом, указывая на ряды металлических шкафов. – Актовые книги. Все здесь.
Багрицкий не стал тратить время на пустые формальности. Он нашел нужный период и принялся листать толстые, прошитые книги, в которых хранились оригиналы записей актов гражданского состояния. Его интересовала запись о рождении Нины, которая, судя по документам Жигунова, должна была быть внесена совсем недавно. Наконец, Климу Андреевичу улыбнулась удача. Запись № 47 от 15 марта. Жигунова Нина Денисовна. Дата рождения – восемь лет назад. Место рождения – село Перворецкое. Имя отца – Жигунов Денис Андреевич.
Багрицкий внимательно изучил документ. Посмотрел на начальницу ЗАГСа и спросил:
– Скажите, а куда везут рожать беременных женщин из Перворецкого? В районную же больницу, то есть сюда, верно?
– Да, разумеется.
Следователь посмотрел еще. Внизу, под подписями родителей (в данном случае, только отца, так как мать, Галина, была мертва), стояла подпись и фамилия сотрудника, внесшего запись: Анна Михайловна.
– Кто такая Анна Михайловна? – резко спросил Багрицкий, показывая пальцем на подпись.
Начальница ЗАГСа, стоявшая в дверях, вздрогнула.
– Анна Михайловна… это Анна Михайловна Смирнова. Она у нас давно работает. Очень ответственная.
– Где она сейчас?
– Ушла на пенсию полгода назад. Живет здесь, в райцентре.
Багрицкий почувствовал прилив адреналина. Вот она, первая ниточка, которая ведет прямо к Жигунову. Он быстро переписал все данные из актовой записи, включая номер и дату, а также попросил начальницу предоставить ему личное дело Смирновой, чтобы узнать её адрес.
– Это… это персональные данные, – снова попыталась возразить женщина.
– Которые могут стоить вам свободы, – парировал Багрицкий. – Повторяю: измена Родине. Подлог официальных документов в военное время. Вы же понимаете, что если этот подлог был совершен с целью сокрытия чего-то, связанного с врагом, то это уже не просто служебное преступление. Это пожизненное заключение. Шпионажем попахивает, не находите?
Начальница ЗАГСа, окончательно сломленная, провела подполковника в отдел кадров, где ей выдали из сейфа папку с личным делом Анны Михайловны Смирновой. Багрицкий забирать ее не стал, просто сфотографировал на телефон всё, что счёл нужным. Прежде он так же поступил с записью в журнале. Затем сухо поблагодарил чиновницу и поспешил в роддом.
Там ситуация повторилась: главврач, мужчина лет 55-ти, со следователем такого уровня связываться не пожелал. Позвонил секретарше, чтобы та принесла журнал, где восемь лет назад был зафиксирован факт рождения девочки по имени Нина, мать которой прибыла из Перворецкого. Увидев документ, Багрицкий просиял: согласно ему, отцом девочки являлся Максим Стрыга, а также указаны дата и место его рождения – всё то же село, и был он старше Галины на два года. На этот раз следователь фотографированием не ограничился. Потребовал сделать ему заверенную копию документа, а получив её, приказал водителю ехать по следующему адресу.
Найти Анну Михайловну оказалось несложно. Она жила в скромном частном доме на окраине райцентра. Багрицкий приехал уже под вечер, когда солнце клонилось к закату, окрашивая небо в тревожные оранжево-красные тона. Он не стал брать с собой водителя в качестве охраны, приказав ждать в машине. Ему нужна была интимная, давящая атмосфера, в которой человек, если на него правильно надавить, ломается и говорит правду.
Анна Михайловна, невысокая, чуть полноватая женщина лет шестидесяти, открыла дверь. Увидев перед собой военного следователя с федеральным удостоверением, коим тот не преминул воспользоваться, чтобы произвести впечатление посильнее, она побледнела.
– Анна Михайловна Смирнова? – спросил Багрицкий.
– Да… Я. Кто спрашивает?
– Подполковник Клим Андреевич Багрицкий, следователь по особо важным делам. Нам нужно поговорить. О вашей работе в ЗАГСе. О записи акта о рождении № 47 от 15 марта 2017 года. О девочке Нине Жигуновой.
Он вошел в дом, не дожидаясь приглашения и заставив бывшую чиновницу опасливо посторониться. Внутри было чисто, уютно. Пахло мятой и старыми книгами. Багрицкий прошел в маленькую гостиную и сел на стул, не снимая обуви, сразу давая понять, что условности его не интересуют, и тапочки он обувать не намерен – не в гости пришёл.
– Присаживайтесь, Анна Михайловна. И давайте поговорим начистоту.
Женщина робко опустилась на край дивана. Её руки нервно сцепились в замок.
– Я не понимаю, о чем вы, Клим Андреевич. Я всегда работала честно.
– Честно? – Багрицкий усмехнулся, давая понять, что такой расклад ему не интересен. – Вы внесли в официальный государственный документ, актовую запись о рождении, заведомо ложные сведения. Вы указали капитана медицинской службы Дениса Андреевича Жигунова отцом девочки Нины Стрыга, хотя прекрасно знали, что это не так, поскольку у нее после смерти матери остался законный отец: Максим Стрыга, пребывающий в месте лишения наказания, да. Но ведь живой, не покойник.
Клим Андреевич наклонился вперед, его глаза сверлили собеседницу насквозь.
– Это называется подлог официальных документов, Анна Михайловна. В мирное время это могло бы стоить вам штрафа или ограничения свободы на срок до двух лет. Но мы находимся сейчас на территории, прилегающей к местам боевых действий. А подлог, совершенный в интересах военного офицера, да еще и с целью сокрытия истинных обстоятельств, может быть расценен как содействие в совершении преступления против государства. Если не сказать хуже, – и он повторил: – Шпионажем в пользу противника попахивает, не находите?
Багрицкий выдержал паузу, давая ей осознать всю тяжесть его слов.
– Капитан Жигунов – военный врач, имеющий доступ к персональной информации своих пациентов, среди которых порой бывают высокопоставленные офицеры. Он – лучший друг человека, которого мы подозреваем в измене Родине. И вы, гражданское лицо, помогаете ему в фальсификации государственных документов. Вы понимаете, что всё это в совокупности может быть приравнено к государственной измене?
Анна Михайловна задохнулась.
– Нет! Что вы такое говорите! Я… я просто помогла ребенку обрести семью!
– Помогли? Вы совершили тяжкое преступление. За государственную измену в нашей стране теперь предусмотрено пожизненное заключение. Вы, Анна Михайловна, можете провести остаток своих дней в колонии особого режима. Вы, которая всю жизнь проработала на государство, в один миг стали врагом.
Он достал из папки светокопию актовой записи, которую ему сделали в ЗАГСе, и справку из роддома и бросил её на стол.
– Посмотрите на первый документ. Вот ваша подпись. Вот ложь, которую вы внесли в государственный реестр. Вы изменили отчество девочки с Максимовны на Денисовну. Вы стерли из биографии ребёнка фамилию её настоящего отца, и вписали туда Жигунова. Это не «помощь ребенку». Это фальсификация юридического факта с целью, которая нам пока неизвестна. И я вам гарантирую: если вы не расскажете мне, как всё было, и кто вас надоумил, буду ходатайствовать о возбуждении военной прокуратурой против вас уголовного дела. Я докажу, что вы действовали в сговоре с Жигуновым, а его действия, в свою очередь, были направлены на подрыв обороноспособности страны.
Следователь говорил спокойно, но каждое слово падало, как кирпич. Анна Михайловна закрыла лицо руками и зарыдала. Её плечи тряслись.
– Не надо… Не надо пожизненного… Я не предатель! Я не изменница!
– Тогда говорите! – приказал Багрицкий. – Кто к вам приходил? Как всё было? С первой минуты. Подробно!
Анна Михайловна, всхлипывая, опустила руки. Её лицо было мокрым от слез, глаза полны ужаса. Она посмотрела на следователя, и во взгляде не было ни злобы, ни сопротивления, только отчаяние.
– Ко мне… ко мне приходил военврач Жигунов, – голос стал хриплым, едва слышным. – Это было примерно полгода назад. Он приехал из прифронтового госпиталя. У него были такие глаза, Клим Андреевич… такие глаза, как будто только что вернулся с того света.
Она сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки.
– Денис пришел не как офицер, понимаете? А как человек, который умоляет. Он рассказал мне про девочку Ниночку. Про то, как вытащил её из-под завалов, как она потеряла мать и осталась совсем одна на всём белом свете.
– И что он просил? – нетерпеливо спросил Багрицкий.
– Он просил… очень просил помочь. Он сказал: «Анна Михайловна, я не могу отдать её в детский дом. Не могу оформить опеку, потому что мне не позволят, я не женат, к тому же это временная мера. Оставаться у нас в госпитале дольше она тоже не может, – не положено. А я хочу, чтобы у неё было будущее. Для этого помогите оформить её моей дочерью.
Анна Михайловна снова всхлипнула.
– Я уже видела Ниночку, доктор Жигунов поместил её в центр временного пребывания беженцев. Маленькая, испуганная, но такая светлая девочка.
– И вы пошли на подлог? – Багрицкий не смягчился. История маленькой сироты его нисколько не тронула. У Клима Андреевича не было детей, и отцовские чувства ему оставались неведомы.
– Я… я не смогла ему отказать. Он так просил. Говорил, что это единственный способ спасти девочку, дать ей шанс на нормальную жизнь. Утверждал, что возьмет всю ответственность на себя. Я знала, что это должностное преступление. Я понимала, что подлог. Но подумала, что в наше время, когда столько людей гибнет, когда рушатся судьбы, один маленький документ ради спасения ребенка… это не самое страшное. Я сделала актовую запись. Оформила всё так, будто он признал отцовство при рождении, хотя девочке было уже восемь лет. Я нарушила инструкции, товарищ следователь. Но сделала это ради Ниночки.
– Сколько он вам заплатил?
– Кто?
– Жигунов, естественно!
– Нисколько. Я всё сделала по доброй воле.
Багрицкий молчал, глядя на сломленную женщину. Он получил то, что хотел. Подтверждение подлога и имя заказчика. Но слова Анны Михайловны о «спасении ребенка» и «чистом будущем» внесли неприятный диссонанс в его картину мира, где все должно было быть просто: преступление ради выгоды или сокрытия.
– Повторяю вопрос. Военврач Жигунов… он что-то вам заплатил? – спросил Клим Андреевич, пытаясь вернуть разговор в привычное русло.
– Нет! – Анна Михайловна подняла на него глаза, полные возмущения. – Он не предлагал денег. Сказал, что если когда-нибудь это вскроется, сам придет и признается.
Багрицкий откинулся на спинку стула. Теперь у него был неопровержимый рычаг давления на Жигунова. Он мог в любой момент задержать Анну Михайловну, и это стало бы концом карьеры и свободы военврача.
– Хорошо, Анна Михайловна, – сказал Багрицкий, поднимаясь. – Пока я не буду предпринимать в отношении вас никаких процессуальных действий. Но должны понимать: вы – соучастница. И ваша судьба теперь зависит от того, насколько честно будете сотрудничать с органами правопорядка. Ждите моего звонка. И никому, слышите, никому не расскажете о нашем разговоре. Никому.
Он вышел из дома, оставив Анну Михайловну в слезах. Ночь уже опустилась на райцентр. Багрицкий сел в машину. Он чувствовал радость близкой победы. Теперь следующий шаг. Жигунов. Вытрясти из него всё, а дальше – прямая дорога к Соболеву.