Когда нотариус зачитал завещание, Ольга не поверила своим ушам. Отец оставил всё — квартиру, сбережения, каждую копейку — соседке. Женщине, которую они едва знали в лицо.
Виктор Степанович умер двадцать седьмого декабря, за четыре дня до Нового года.
Мария Петровна нашла его утром, когда пришла, как обычно, принести завтрак и проверить давление. Он лежал на диване в гостиной, будто уснул. Телевизор работал, показывали какую-то передачу про путешествия.
Она сначала подумала, что сосед просто задремал, и даже хотела пошутить про то, что хватит уже спать, завтрак стынет. Но потом поняла.
Скорая приехала через сорок минут. Врач, молодой парень с усталым лицом, констатировал смерть и спросил, кто родственники.
— Дети есть, трое, — ответила Мария Петровна. — Телефоны у меня записаны, сейчас позвоню.
Первой она набрала Ольгу, старшую дочь. Та жила в том же городе, в получасе езды на машине.
— Алло, — голос у Ольги был деловой, она явно была чем-то занята.
— Оленька, это соседка папы вашего, Мария Петровна. Виктор Степанович скончался сегодня ночью.
Пауза длилась секунд пять.
— Как скончался? Он же вроде нормально себя чувствовал.
— Во сне, видимо. Я пришла утром, а он уже холодный.
— Ясно. Спасибо, что позвонили. Я братьям сообщу.
И всё. Ни слёз, ни охов. Деловой тон, как будто ей сообщили, что посылка пришла на почту.
Виктор Степанович овдовел десять лет назад. Жена его, Нина Павловна, сгорела за три месяца от болезни. После этого старик остался один в трёхкомнатной квартире, где они прожили почти сорок лет.
Дети к тому моменту давно разъехались. Ольга работала главным бухгалтером в какой-то фирме, вечно была занята отчётами и проверками. Средний сын Андрей перебрался в областной центр, открыл там автосервис. Младший, Павел, уехал в Москву ещё в девяностые и появлялся в родном городе раз в год, если появлялся.
После похорон матери дети собрались у отца.
— Папа, может, к нам переедешь? — предложила тогда Ольга. — У нас комната свободная есть.
— Это которая кладовкой служит? — уточнил Виктор Степанович.
— Ну, мы можем её освободить.
— Не нужно. Я тут останусь, в своём доме.
— Тогда, может, сиделку наймём? — вступил Андрей. — Чтобы присматривала за тобой.
— За мной присматривать не нужно, я пока ещё в своём уме и на своих ногах, — отрезал старик. — Справлюсь.
На том и порешили. Дети разъехались по своим делам, пообещав звонить и навещать.
Первый год Виктор Степанович и правда справлялся. Готовил себе что-то простое, убирался как мог, ходил в магазин. Но потом начались проблемы. То ноги откажут, то голова кружится, то давление скачет. Однажды он упал прямо в подъезде, возвращаясь из аптеки.
Мария Петровна жила этажом ниже. Тоже вдова, муж умер пятнадцать лет назад, дети жили далеко. Пенсионерка как пенсионерка, таких в каждом доме десяток.
Когда она услышала грохот на лестнице и выглянула, Виктор Степанович сидел на ступеньках и пытался встать.
— Господи, Виктор Степанович, что с вами?
— Да ноги подкосились, ерунда, — бормотал он, но встать сам не мог.
Она помогла ему подняться, довела до квартиры, усадила на диван.
— Вы кушали сегодня?
— Утром чай пил.
— А сейчас шестой час вечера.
Она пошла на кухню, открыла холодильник. Там стояла прокисшая сметана, засохший сыр и банка огурцов.
— Виктор Степанович, вы что же это, совсем не едите?
— Да как-то не хочется возиться.
С того дня она начала к нему заходить. Сначала просто проведать, потом приносить еду, потом убираться. Виктор Степанович поначалу смущался, говорил, что неудобно, что он сам справится. Но потом привык.
— Марь Петровна, а вы замужем были? — спросил он как-то, когда она мыла посуду после обеда.
— Была. Коля мой пятнадцать лет как умер.
— И дети есть?
— Дочь в Краснодаре, сын в Питере. Внуки уже большие, своей жизнью живут.
— А чего же вы со мной возитесь? Своих дел нету?
Мария Петровна вытерла руки полотенцем и повернулась к нему.
— Виктор Степанович, у меня дел особенно и нету. Пенсия небольшая, развлечений никаких. А вы человек интересный, с вами поговорить можно. Мне не в тягость, честное слово.
— Всё равно неудобно как-то. Может, я вам платить буду?
— Вот ещё выдумали. У меня своя пенсия есть, мне хватает. Давайте лучше я вам фильм какой-нибудь поставлю, у меня диски остались от мужа.
Так и повелось. Мария Петровна приходила каждый день, готовила, убирала, возила Виктора Степановича по врачам на своей старенькой машине. Он пытался давать ей деньги, она отказывалась. Потом махнул рукой и перестал предлагать.
Дети звонили. Ольга — раз в месяц, по пять минут максимум.
— Пап, как здоровье?
— Нормально, Оль.
— Лекарства пьёшь?
— Пью.
— Ну и хорошо. Я тебе на днях перезвоню.
На днях превращались в три недели.
Андрей звонил реже, раз в полтора-два месяца. У него автосервис, много работы, жена, дети. Вечно он куда-то торопился.
— Бать, как ты там?
— Живой пока.
— Ну и отлично. Мы тут закрутились совсем, ремонт в квартире затеяли, потом расскажу. Целую, пока.
Павел звонил из Москвы ещё реже. Раз в квартал, если не забывал. Говорил общими фразами, обещал приехать.
— Пап, я в следующем месяце постараюсь вырваться.
Ни разу не приехал.
На Новый год дети появлялись. Это была единственная традиция, которую они ещё соблюдали. Тридцать первого декабря, часов в шесть вечера, Ольга с мужем привозила торт из магазина и бутылку шампанского.
— С наступающим, пап.
— И вас с наступающим.
Садились за стол, выпивали по бокалу, говорили о погоде и ценах на продукты. Через час Ольга начинала собираться.
— Пап, нам пора. У Серёжиных родителей ещё не были.
— Конечно, конечно. Езжайте.
Андрей приезжал не каждый год. Когда приезжал, привозил коньяк и коробку конфет, сидел минут сорок, рассказывал про дела в автосервисе. Потом тоже уезжал.
Павел из Москвы на Новый год не появлялся ни разу за все эти годы. Присылал открытки по почте и переводил деньги на карту. Тысячу рублей. Как на карманные расходы ребёнку.
— Виктор Степанович, а ваши приедут на праздники? — спросила как-то Мария Петровна в начале декабря.
— Приедут, наверное. Ольга обычно заезжает.
— Хорошо. Может, мне тогда не приходить тридцать первого, чтобы не мешать?
— Марь Петровна, вы никогда не мешаете. Приходите, как всегда. Они всё равно надолго не задерживаются.
Она пришла тридцать первого утром, приготовила праздничный обед. Виктор Степанович сидел в кресле и смотрел, как она накрывает на стол.
— Красиво получается, — сказал он.
— Стараюсь. Всё-таки праздник.
В шесть часов приехала Ольга с мужем. Увидела накрытый стол, подняла брови.
— О, а вы, оказывается, не голодаете тут.
— Марь Петровна помогает, — объяснил Виктор Степанович.
Ольга посмотрела на соседку, которая как раз выходила из кухни.
— Спасибо вам, конечно. Сколько мы должны?
— Ничего вы не должны, — ответила Мария Петровна. — Это по-соседски.
— Ну, по-соседски так по-соседски.
Ольга положила на стол торт и шампанское, села рядом с отцом.
— Пап, как себя чувствуешь?
— Хорошо.
— Лекарства пьёшь?
— Пью.
— А врач что говорит?
— Ничего особенного не говорит. Марь Петровна меня возит на приёмы.
Ольга снова посмотрела на соседку.
— Это вы его по врачам возите?
— Я. А что, не положено?
— Да нет, просто удивительно. У вас своих забот нет?
Мария Петровна пожала плечами.
— Есть, но ваш отец мне не в тягость. Хороший человек.
Через полтора часа Ольга засобиралась.
— Пап, нам пора. Серёжины родители ждут.
— Езжайте, езжайте.
Виктор Степанович проводил их до двери. Когда она закрылась, он вернулся в комнату, где Мария Петровна убирала со стола.
— Вот и весь праздник, — сказал он.
— Виктор Степанович, давайте я ещё посижу с вами. Всё равно мне идти некуда.
— Правда посидите?
— Правда. Давайте хоть куранты вместе послушаем.
Они встретили Новый год вдвоём, под телевизор и оливье. Виктор Степанович даже повеселел.
— Марь Петровна, а знаете, какой самый счастливый Новый год в моей жизни был?
— Какой?
— Шестьдесят восьмой. Мы с Ниной тогда только поженились, жили в общежитии, денег не было совсем. Купили бутылку лимонада и банку шпрот. И так хорошо было, так весело. А сейчас, смотрите, стол ломится, а всё равно чего-то не хватает.
— Людей не хватает, Виктор Степанович.
— Да. Людей.
Он помолчал, глядя в тёмное окно.
— Знаете, Марь Петровна, я ведь тогда думал, что это только начало. Что впереди ещё столько всего будет — дети, внуки, большая семья за столом. А оно вот как вышло. Полная квартира воспоминаний и ни одной живой души, кроме вас.
После того Нового года Мария Петровна стала приходить ещё чаще. Виктор Степанович слабел с каждым месяцем. Ходить ему становилось всё труднее, голова кружилась почти постоянно.
Ольга звонила так же редко. Андрей вообще пропал — у него в автосервисе были какие-то проблемы с налоговой, не до отца. Павел из Москвы прислал на день рождения поздравление в мессенджере и пять тысяч рублей.
— Виктор Степанович, а вы детям говорили, что вам плохо? — спросила как-то Мария Петровна.
— Говорил. Ольга сказала, что нужно больше гулять на свежем воздухе. Андрей посоветовал витамины пить. Павел обещал приехать, как только дела на работе утрясутся.
— И вы их не просили приехать прямо?
— Марь Петровна, я не хочу никого заставлять. Если сами не понимают, то какой смысл просить?
— Так они же не знают, насколько вам плохо.
— Знают. Просто им неудобно. У всех свои дела, своя жизнь. Я это понимаю.
Он отвернулся к окну, и Мария Петровна увидела, как дрогнули его плечи. Она хотела что-то сказать, но промолчала. Что тут скажешь? Дети взрослые, у них свои приоритеты. А у старика — только телефон, который всё реже звонит.
Летом Виктор Степанович позвал её для серьёзного разговора.
— Марь Петровна, я хочу вам кое-что сказать.
— Слушаю вас.
— Я был у нотариуса. Завещание написал.
— И правильно сделали. А то потом дети судиться будут.
— В том-то и дело. Я квартиру и сбережения вам оставил.
Мария Петровна чуть чашку не уронила.
— Как это мне? Виктор Степанович, вы что говорите?
— То и говорю. Вам.
— А дети?
— А детям я при жизни всё дал. Ольге на квартиру добавил, когда она замуж выходила. Андрею на автосервис половину денег ссудил, он до сих пор не вернул. Павлу московскую комнату помог купить. Образование всем троим оплатил, в институты устраивал. Что ещё им должен?
— Но это же ваша семья. Родные люди.
Виктор Степанович помолчал.
— Марь Петровна, вы за мной девять лет ухаживаете. Каждый день приходите. Готовите, убираете, по врачам возите. Ни разу денег не взяли. А мои родные люди за это время в общей сложности часов двадцать со мной провели. Может, тридцать. Кто из вас мне роднее?
— Виктор Степанович, я не ради наследства.
— Знаю, что не ради. Потому и оставляю вам. Если бы ради денег старались, ничего бы не получили.
Мария Петровна не знала, что ответить. Она вообще не думала ни о каком наследстве. Помогала соседу, потому что так привыкла, потому что жалко его было, потому что самой невыносимо сидеть одной в пустой квартире.
— Я не могу это принять, — сказала она наконец.
— Это не вам решать, — ответил Виктор Степанович. — Завещание уже оформлено и заверено нотариусом. Хотите — принимайте, хотите — откажитесь потом. Но я своё решение принял.
Виктор Степанович умер двадцать седьмого декабря. Похороны назначили на тридцатое, прямо перед Новым годом.
Ольга приехала на следующий день после похорон — оформлять документы. Увидела в квартире отца Марию Петровну, которая мыла полы.
— Вы что тут делаете?
— Убираюсь. Надо же порядок навести.
— Можете больше не стараться. Мы с братьями квартиру продавать будем.
Мария Петровна выпрямилась и посмотрела на неё.
— Ольга Викторовна, вам нужно к нотариусу сходить. Есть завещание.
— Какое ещё завещание?
— Виктор Степанович написал. Полгода назад.
Ольга сначала не поняла. Потом до неё дошло.
— И что там в этом завещании?
— Сходите к нотариусу, вам всё объяснят.
Через три дня Мария Петровна услышала стук в дверь. На пороге стояли все трое: Ольга, Андрей и даже Павел, срочно прилетевший из Москвы.
— Можно войти? — спросила Ольга таким тоном, будто пришла с обыском.
— Заходите.
Они ввалились в её маленькую квартиру, расселись по стульям. Ольга держала в руках какие-то бумаги.
— Мы были у нотариуса, — начала она. — И узнали много интересного.
— Я вам говорила.
— Вы нам говорили, но мы не поверили. Думали, может, это какая-то ошибка.
— Не ошибка.
— Значит, наш отец оставил вам всё. Квартиру, сбережения, всё имущество.
— Так написано в завещании.
Андрей, молчавший до этого, подался вперёд.
— Послушайте, Мария Петровна. Мы понимаем, что вы помогали отцу. Но это же не значит, что вы имеете право на его имущество.
— Это не я решила. Это ваш отец решил.
— Наш отец был больным стариком, — вмешался Павел. — Он, наверное, уже не вполне понимал, что делает, когда это завещание составлял.
Мария Петровна встала.
— Павел Викторович, я вас первый раз вижу. Вы ни разу за десять лет не приехали к отцу. А теперь говорите, что он не понимал, что делает?
— Это не ваше дело, приезжал я или нет.
— Может, и не моё. Но ваш отец был в здравом уме до последнего дня. Книги читал, кроссворды решал, со мной разговаривал о политике и экономике. Голова у него работала отлично.
— Тогда объясните, с чего это он вдруг решил всё вам отписать, — потребовала Ольга. — Мы его дети, его кровь. А вы кто? Посторонний человек.
— Я человек, который за ним ухаживал. Девять лет. Каждый день.
— За деньги?
— Бесплатно.
Ольга фыркнула.
— Бесплатно, как же. Теперь мы видим, зачем это всё было.
Мария Петровна почувствовала, что начинает злиться. Она никогда не была склочной, но тут не выдержала.
— Ольга Викторовна, ваш отец десять лет прожил один. Десять лет. Вы живёте в получасе езды. Сколько раз вы у него были за это время?
— Я работаю. У меня семья, дела.
— У всех дела. Только я как-то находила время. А вы звонили раз в месяц на пять минут и думали, что этого достаточно.
— Это наши семейные отношения, вас не касается.
— Теперь касается. Потому что ваш отец написал в завещании, почему он так решил. Хотите, процитирую?
Ольга замолчала. Андрей и Павел переглянулись.
— Ну давайте, процитируйте, — с вызовом сказал Павел.
Мария Петровна достала из шкафа папку, вытащила копию завещания.
— Вот, читаю: «Моим детям, Ольге, Андрею и Павлу, я при жизни дал всё, что мог: жизнь, образование, помощь в приобретении жилья. Они дали мне взамен одиночество. За десять лет после смерти их матери они провели со мной в общей сложности несколько десятков часов. Марии Петровне Кузнецовой, моей соседке, я обязан девятью годами заботы, внимания и человеческого тепла. Она приходила ко мне каждый день, кормила, лечила, выслушивала. Не ради денег, а по доброте душевной. Всё, что у меня осталось, я оставляю ей. Мои дети получили своё наследство при моей жизни».
В комнате стало тихо. Только часы тикали на стене.
— Это он написал? — спросила наконец Ольга. Голос у неё дрогнул.
— Собственноручно. Нотариус заверил.
Через неделю Мария Петровна узнала, что дети Виктора Степановича подали исковое заявление в суд. Оспаривали завещание на основании статьи 177 Гражданского кодекса — недееспособность завещателя в момент составления документа.
— Они требуют посмертную судебно-психиатрическую экспертизу, — объяснил ей адвокат, которого она наняла. — Хотят доказать, что ваш сосед не отдавал отчёта в своих действиях.
— Как это не отдавал? Он до последнего дня был в здравом уме.
— Это нужно будет доказать в суде. Есть свидетели?
— Я. Соседи. Врачи, которые его наблюдали.
— Хорошо. Собирайте медицинскую документацию. Выписки, заключения, результаты обследований. Всё, что подтвердит его дееспособность на момент составления завещания.
Мария Петровна начала собирать. Выписки из поликлиники, справки, заключения терапевта. Участковый врач, пожилая женщина с тридцатилетним стажем, выдала официальное медицинское заключение о том, что наблюдала Виктора Степановича регулярно и никаких признаков когнитивных нарушений у него не выявляла.
— Вы уверены, что он был дееспособен? — переспросила её Мария Петровна.
— Абсолютно. Виктор Степанович был одним из самых адекватных моих пациентов. Память сохранная, речь связная, мышление ясное. Он со мной про политику спорил на каждом приёме. И всегда сам приходил на приём подготовленным — с записями, с вопросами.
— Спасибо вам.
— Не за что. Я помню, как он о вас отзывался. Говорил, что вы его ангел-хранитель. Что без вас он бы давно умер от тоски, а не от старости.
У Марии Петровны защипало глаза.
Судебное заседание назначили на конец февраля. Зал был полупустой: истцы с адвокатом, ответчик со своим представителем, судья и секретарь.
Ольга выступала первой как представитель истцов.
— Наш отец был пожилым человеком, семидесяти восьми лет. Он проживал один, без постоянного присмотра родственников. В таком состоянии человек уязвим и легко может попасть под чужое влияние.
— Под чьё влияние? — уточнила судья.
— Под влияние ответчицы, — Ольга показала на Марию Петровну. — Она втёрлась к нему в доверие, настроила против родных детей и побудила переписать завещание в свою пользу.
— У вас есть доказательства оказания давления на завещателя?
— Косвенные. Отец никогда раньше не высказывал недовольства отношениями с нами. Никогда не жаловался на нас. А тут вдруг завещание в пользу постороннего человека. Это нетипичное поведение, которое указывает на постороннее воздействие.
Адвокат Марии Петровны поднялся.
— Ваша честь, позвольте вопросы к истице.
— Задавайте.
— Ольга Викторовна, вы утверждаете, что отец никогда не жаловался. Как часто вы с ним общались, чтобы иметь возможность это утверждать?
— Я звонила регулярно. Раз в месяц, иногда чаще.
— А лично навещали?
Ольга замялась.
— На Новый год обязательно. И на день рождения, когда получалось.
— То есть не более двух раз в год?
— У меня ответственная работа. Я главный бухгалтер, у меня отчётность, проверки. Я не имею возможности бросить всё и ездить к отцу каждую неделю.
— Понятно. А ответчица, которую вы называете посторонним человеком, приходила к вашему отцу ежедневно на протяжении девяти лет. Безвозмездно. Обеспечивала уход, питание, сопровождала на медицинские приёмы. Вы полагаете, это типичное поведение для человека, преследующего корыстные цели?
Ольга не ответила.
Судебно-психиатрическую экспертизу провели посмертно, по медицинской документации. Комиссия экспертов изучила амбулаторные карты, заключения специалистов, показания свидетелей. Эксперт-докладчик, седой психиатр, огласил заключение.
— Крылов Виктор Степанович, 1946 года рождения, на момент составления нотариально удостоверенного завещания от 15 июня находился в состоянии, позволяющем понимать значение своих действий и руководить ими. Признаков деменции, органического поражения головного мозга, психотических расстройств или иных состояний, влияющих на способность к волеизъявлению, по данным медицинской документации не выявлено. Завещатель регулярно проходил диспансерное наблюдение, на приёмах демонстрировал сохранность когнитивных функций, ориентировки, критики.
— Вы можете исключить кратковременное расстройство психики именно в момент подписания завещания? — спросил адвокат истцов.
— В медицинской документации отсутствуют какие-либо указания на эпизоды спутанности сознания, дезориентации или неадекватного поведения. Нотариус, удостоверивший завещание, также не зафиксировал сомнений в дееспособности завещателя. Оснований предполагать кратковременное расстройство нет.
Судья обратилась к истцам.
— У стороны истца есть дополнения или возражения по заключению экспертизы?
Адвокат истцов покачал головой. Ольга сидела с каменным лицом. Андрей смотрел в пол. Павел нервно крутил в руках телефон.
Решение огласили через две недели.
В удовлетворении исковых требований отказать. Завещание Крылова Виктора Степановича признать действительным и соответствующим требованиям закона.
Ольга вышла из здания суда с красными пятнами на щеках. Андрей шёл следом, втянув голову в плечи. Павел негромко говорил что-то про апелляционную жалобу, но без прежнего напора.
У входа стояли несколько журналистов с камерами. Кто-то узнал про дело — видимо, история показалась достаточно скандальной для сюжета.
— Прокомментируете решение суда? — обратился один из них к Ольге.
— Без комментариев.
— Планируете обжаловать?
— Без комментариев.
Журналист повернулся к Марии Петровне, которая вышла следом.
— А вы? Как относитесь к решению?
Мария Петровна остановилась. Посмотрела в камеру, на микрофоны, на ждущие лица.
— Я не хотела этого наследства, — сказала она. — Я хотела, чтобы они хоть раз приехали к нему просто так. Не на праздник, не по обязанности. Просто посидеть, поговорить. Он так этого ждал.
Она замолчала, собираясь с мыслями.
— Каждый раз, когда раздавался звонок в дверь, он вздрагивал. И спрашивал с такой надеждой в голосе: «Может, дети приехали?» Каждый раз. За девять лет — ни разу не угадал. Это всегда была я.
Журналисты притихли.
— Он не был злым человеком, — продолжила Мария Петровна. — Он их любил. До последнего своего дня любил. Фотографии на стене — все три, детские ещё, с выпускных. Каждое утро на них смотрел. Просто устал ждать, когда его любовь заметят.
Ольга увидела этот сюжет вечером в новостях. Сидела дома, переключала каналы, и вдруг — знакомый двор, здание суда, лицо соседки.
— Серёжа, иди сюда, — позвала она мужа.
Они досмотрели до конца. Журналист подводил итог словами о семейных ценностях и одиночестве пожилых людей, но Ольга его уже не слышала. Она смотрела на застывшее лицо Марии Петровны и думала совсем о другом.
Потом выключила телевизор и долго сидела в темноте.
— Оль, ты чего? — Муж сел рядом.
— Знаешь, о чём я думаю? Когда я последний раз приезжала к отцу просто так? Не потому что Новый год или день рождения. А вот так, без повода, чаю попить?
— На Новый год же ездили каждый раз...
— На Новый год — это ритуал. Торт привезти, час посидеть, галочку поставить. А чтобы приехать и просто побыть рядом? Я даже вспомнить не могу. Может, лет восемь назад. Или девять. Он тогда ещё ходил нормально.
Сергей промолчал.
— Знаешь, что самое страшное? Я ведь думала, что я хорошая дочь. Звоню, поздравляю, подарки привожу. А он девять лет ждал, что я просто приеду. Без торта. Без повода. Просто — к нему.
Мария Петровна вернулась домой после суда и долго сидела в прихожей, не снимая пальто.
Рядом с её дверью была дверь квартиры Виктора Степановича. Теперь уже её квартиры.
Она до сих пор туда не заходила. Не могла себя заставить.
Завтра нужно будет решить, что делать. Продавать? Сдавать? Переехать самой? Дети Виктора Степановича теперь её ненавидят. Будут шептаться, называть мошенницей, охотницей за наследством. В маленьком городе слухи расходятся быстро.
А может, и правда — зачем ей всё это? Она не просила. Жила себе тихо, помогала соседу от чистого сердца. И вот теперь получила квартиру, деньги и репутацию расчётливой женщины.
Мария Петровна достала из сумки ключи. Один от своей квартиры. Другой — тот самый, который Виктор Степанович дал ей девять лет назад.
— Марь Петровна, вот вам ключ. А то вдруг мне плохо станет, а вы войти не сможете.
— Виктор Степанович, да что вам станет.
— Мало ли. Возьмите, так мне спокойнее будет.
Она взяла. И пользовалась этим ключом каждый день. Приходила утром — завтрак, давление. Днём — обед, разговоры. Вечером заглядывала проверить, всё ли в порядке перед сном.
Девять лет.
Больше трёх тысяч раз она открывала эту дверь.
И каждый раз, переступая порог, спрашивала себя: зачем? Почему она это делает? Что ей этот старик — не родственник, не друг?
Ответ был простой, хоть она никому его не говорила. Жалко было. И одиноко самой. Вот они и скрашивали друг другу остаток жизни.
На следующий день Мария Петровна всё-таки открыла дверь квартиры Виктора Степановича.
Всё было как обычно. Диван, на котором он любил сидеть, повернув его к окну, чтобы видеть улицу. Телевизор, который она ему включала по утрам. Фотографии на стене: жена, дети маленькие ещё, внуки, которых он знал только по снимкам.
На столе лежала книга, которую он не дочитал. Детектив. Он любил детективы — говорил, что они помогают держать мозги в тонусе.
Рядом с книгой стояла рамка с фотографией. Мария Петровна подошла, взяла в руки.
Виктор Степанович, молодой, лет сорок. Рядом жена, трое детей. Все улыбаются, счастливые, нарядные. Похоже на Новый год: за спинами ёлка, в руках бенгальские огни.
— Вот ведь как бывает, Виктор Степанович, — сказала Мария Петровна вслух. — Были родные — стали чужие. А чужие — стали родными.
Она поставила фотографию на место. Вытерла пыль со стекла. Постояла ещё минуту, глядя на улыбающиеся лица.
Потом пошла на кухню. Надо было прибраться.
Ольга позвонила через три дня.
— Мария Петровна? Это Ольга. Дочь Виктора Степановича.
— Слушаю вас.
Долгая пауза.
— Я хотела извиниться. За суд. За всё, что мы там говорили.
Мария Петровна молчала.
— Вы слышите?
— Слышу.
— Мы погорячились. Не потому что вам наследство досталось. То есть не только поэтому. Вообще. По отношению к отцу. Ко всему.
— Ольга Викторовна, я не священник, чтобы грехи отпускать. И не судья, чтобы приговоры выносить.
— Я понимаю. Просто... хотела сказать.
Снова пауза.
— Вы правда к нему каждый день приходили?
— Правда.
— И он радовался?
— Каждый раз. Как будто не ждал, а всё равно радовался.
Ольга помолчала.
— Спасибо, — сказала она тихо. — Что он был не один. Что хоть кто-то был рядом.
И повесила трубку.
Мария Петровна ещё долго сидела с телефоном в руках.
Думала о Викторе Степановиче. О его детях, которые так и не успели. О себе — одинокой женщине, которая девять лет ходила к соседу, потому что больше идти было некуда.
Она не знала, простит ли Ольга себя когда-нибудь. Не знала, позвонят ли Андрей и Павел, хватит ли у них мужества. Не знала, как жить дальше с этим наследством, которого не ждала и не просила.
Знала только одно.
Виктор Степанович последние годы прожил не один. Рядом был кто-то, кому не всё равно. Кто-то, кто приходил не по обязанности — по зову сердца.
И это, наверное, единственное, что по-настоящему важно.
А квартира? Деньги? Да при чём тут они.
Вот ведь правда — при чём?