Сначала мне ничего не снилось, а затем в голове стал прокручиваться весь прошедший день, начиная с самого раннего утра и заканчивая тем, как я улеглась спать. А потом в мои сны вползло нечто. Сначала это был просто смутный дискомфорт, чувство, будто за спиной кто-то стоит. Потом запах — сладковатый, приторный, как увядающие лилии, смешанный с запахом сырой земли и ржавого железа. Знакомый запах. Запах той гадости, которую Матрёна сожгла в пламени свечи.
Во сне я стояла на краю своего огорода. Но всё было не так. Земля под ногами была холодной и скользкой, будто покрытой пленкой, небо — низким и багровым. И тишина не живая, обычная, деревенская, а мёртвая, глухая, как в склепе.
Из-за угла бани показалась она. Только это была не та Света, которую мы прогоняли. Её лицо было бледным, как воск, волосы — спутанными и тусклыми. Она шла, не сгибая колен, будто её вели за ниточки. А за ней, растворяясь в тенях, плыла другая фигура — высокая, в длинных тёмных одеждах. Лариса. Но не настоящая, а её образ, мысленный слепок, посланный в мой сон.
— Забрала… — прошипела Света. Её губы не двигались, слова возникали прямо у меня в голове. — Старуху забрала… За тобой пришла…
Лариса в тени сделала едва заметное движение рукой. И Света подняла лицо. Её глаза были пусты, а на шее, прямо под подбородком, синел свежий, отвратительный синяк в форме четырёх пальцев и большого пальца. След от мёртвой хватки.
— Ты следующая, Агнета… — прозвучал в голове новый голос, низкий, вибрирующий, полный холодной, отточенной веками ненависти. Это был уже голос Ларисы. — Ты и все твои… За Сергея… За выбор… За землю, которая должна была быть МОЕЙ…
Я попыталась закричать, призвать силу, но ноги приросли к скользкой земле, а голос застрял в горле. Лариса протянула руку — длинные, костлявые пальцы с ногтями, похожими на обсидиановые когти, и начала медленно сжимать их в кулак. Воздух вокруг меня сгустился, стал давить на виски, вытесняя из лёгких последний глоток.
И в этот момент где-то совсем рядом, будто из-за тонкой плёнки реальности, донёсся яростный, дикий, знакомый вопль.
— Мяяяуууррр!
Это был Прошка. Его крик ворвался в кошмар как лезвие, разрезая липкую паутину наваждения.
Я рванула, отчаянным усилием воли разорвав невидимые путы, и резко села в кровати. Сердце бешено колотилось, в ушах звенело, тело было покрыто липким холодным потом. Рядом похрапывал Саша. За окном был предрассветный сумрак, но уже обычный, серый, без багровых оттенков.
Но крик не был сном.
Со двора, из летней кухни, донёсся настоящий, яростный кошачий вой, треск перевернутой мебели и испуганный, полусонный вскрик Елены.
Я сорвалась с кровати, на ходу натягивая халат. Саша, мгновенно проснувшийся от шума, уже вскакивал с другой стороны.
— Что там? — его голос был хриплым ото сна.
— Не знаю. Прошка! — вскрикнула я уже в пустой коридор, бегом направляясь к двери.
Славка и Катя, испуганные, стояли в дверях своей комнаты.
— Сидите здесь! — бросила я им, не останавливаясь.
Ворвалась в летнюю кухню. Картина была хаотичной. Табурет опрокинут. Прошка, взъерошенный, с выгнутой дугой спиной и горящими глазами, стоял на полу перед диваном, отчаянно шипя на пустой угол. Но угол был не совсем пуст. Воздух в нём колыхался, как над раскалённым асфальтом, и оттуда тянуло тем самым сладковато-гнилостным холодком, что и во сне.
Елена, бледная как полотно, вжалась в дальний угол дивана, закутавшись в одеяло с головой.
— Он… он напал на пустоту! — выдавила она дрожащим голосом. — Проснулась от его крика, а он рычит и бьёт лапой туда, где никого нет!
Я подняла руку, требуя тишины. Не физическим зрением, а внутренним, тем, что смотрит на суть вещей. И увидела.
В углу висел не образ, не призрак, а нечто вроде ментального крюка. Тонкая, почти невидимая нить чужой воли, зацепившаяся за энергетический след Елены. След, оставшийся после снятия порчи. Лариса нашла его. Не саму девушку — её защита держалась — а эту слабину, лазейку в прошлом. И послала по этому каналу своего «гонца» — энергетическую сущность, вуаль, способную лишь пугать и высасывать остатки сил. Именно её и атаковал Прошка, чувствуя угрозу на уровне, недоступном человеку.
— Молодец, помощник, — пробормотала я. — Держи её.
Подошла к шкафчику, достала мешочек с солью и с травами и кинула в тень. Раздалось тихое шипение. Воздух в углу дрогнул и стал снова обычным, прозрачным. Сладковато-гнилостный запах перебило горьким, чистым ароматом полыни. Угроза была нейтрализована.
— Выкурили гадину, — обронила я, но удовлетворения не было.
— Всё в порядке? — заглянул в летнюю кухню Саша.
— Да, всё нормально, просто человеку приснился страшный сон, — махнула я рукой. — Иди, я сейчас печку растоплю и тоже приду домой.
— Хорошо, — кивнул он и удалился.
Мы с Еленой и Прошкой остались втроём в летней кухне. Я опустилась на табурет рядом с диваном. Елена медленно высунула лицо из-под одеяла.
— Это… это из-за меня? — прошептала она виновато.
— Лариса ищет любую щель. Нашла. Но теперь мы знаем об этой щели, и мы её закроем. Видно, потянулась за тобой через сон.
— Мне снилась какая-то старуха и требовала отдать ей мое тело, — она поёжилась словно от холода. — Руки ко мне тянула костлявые.
Я с интересом на неё посмотрела, наклонилась к печке, подбросила пару поленьев. Пламя с треском ожило, отбрасывая на стены прыгающие тени. Прошка, убедившись, что угроза миновала, лениво потянулся и запрыгнул ко мне на колени, требуя почёсывания за ухом.
— Что теперь? — спросила Елена, обнимая колени.
— Теперь — думать. А для этого нужно знать, с кем мы воюем.
За окном уже совсем посветлело. Предрассветная синева сменилась холодным серым светом. Я встала, подошла к окну. Во дворе было пусто и тихо.
— А пока… — я обернулась к Елене. — Пока мы соберём с тебя остаточный след. Окончательно. Матрёна вчера сняла основной канал, но корень, похоже, сидит глубже.
Я взяла с полки глиняную миску, насыпала в неё горсть соли с пола (той самой, что кидала в угол), добавила щепотку пепла из печки и три уголька, ещё тёплых.
— Дай мне свою руку, — сказала я.
Она нерешительно протянула ладонь. Я провела по ней угольком, оставляя тонкую чёрную линию от запястья к кончику среднего пальца.
— Это не для боли. Это — метка. Чтобы знать, откуда тянуть. Теперь смотри на огонь в печи и думай о том, с чего всё началось.
Елена закрыла глаза и нахмурилась. Я опустила её помеченную руку над миской и тихо, на одном выдохе, прошептала заговор на изгнание и забвение.
Из её пальцев не посыпалась грязь и не полилась кровь, ничего такого не было. Просто в миске с лёгким, едва слышным шелестом закрутился мелкий вихорь из соли и пепла. Он поднялся на ладонь, коснулся чёрной линии — и та исчезла, будто её и не было. Вихорь рассыпался обратно в миску, но соль теперь потемнела, а угольки — потухшими и холодными.
Елена открыла глаза, глубоко вздохнула.
— Голова прояснилась. Как будто туман развеяли.
— Так и есть. Теперь твой след чист. Она больше не найдёт тебя через эту привязку.
Я высыпала содержимое миски в печь. Остатки старой связи сгорели с тихим треском.
В дверь летней кухни осторожно постучали. Вошла Катя с подносом, неся две кружки с чаем и тарелку с бутербродами.
— Мама, дядя Саша сказал, что вам надо подкрепиться, — тихо сказала она, ставя поднос на стол.
— Спасибо, дочь, — устало улыбнулась я. — Я приду попозже.
Катя кивнула и вышла. Мы с Еленой молча принялись за еду. Предстоящий день сулил не отдых, а тяжёлую работу.
Продолжение следует...
Автор Потапова Евгения