Она узнала это не в разговоре — в паузе. В том коротком, неосторожном молчании, когда человек не успевает соврать и уже не успевает сказать правду. Он просто отвёл глаза, и этого оказалось довольно.
Ты у него не первая — мысль легла на грудь тяжёлым камнем, не давая вдохнуть, будто кто-то внезапно выключил воздух в комнате.
Она пыталась убедить себя, что это глупость, что прошлое — всего лишь черновик, но боль была телесной, почти осязаемой. В ней вдруг поднялось всё: неуверенность, страх быть временной, ощущение, что её жизнь началась слишком поздно, а главные главы уже написаны не с ней. Она ловила себя на том, что сравнивает не людей — тени. Голоса, привычки, прикосновения, которых никогда не видела, но которые жили в ней, как занозы.
Он говорил осторожно, будто шёл по тонкому льду. Не оправдывался, не клялся. Просто был рядом — и в этом было что-то особенно мучительное. Потому что любовь без обещаний страшнее любви с обманом. Она понимала: он не принадлежал прошлому, но и будущее ещё не выбрал.
Каждый его жест отзывался эхом чужих воспоминаний. Она ловила себя на желании быть лучше, глубже, тише — и тут же ненавидела себя за это. Любовь не должна быть соревнованием, но она уже проигрывала, даже не зная правил.
Однажды ночью она поняла простую вещь: боль делает человека честным. Она не сможет жить, доказывая, что достойна быть следующей. Быть настоящей — изрядный рискнуть остаться одной.
Утром она ушла, не хлопнув дверью. Без обвинений, без сцен. Он смотрел ей вслед долго, но не остановил. Возможно, впервые он понял, что потерял не очередную, а единственную, кто не захотел заменить прошлое собой.