— Ты ничего без меня не сможешь! — заорал муж, и этот крик, казалось, заставил задрожать стекла в их уютной, вылизанной до блеска гостиной. — Ты посмотри на себя, Алина! Ты же моль бледная. Кто ты без моей зарплаты, без этой квартиры, без моей фамилии? Ноль! Пустое место!
Алина стояла у окна, обхватив себя руками за плечи. Ей казалось, что внутри нее что-то с тихим хрустом лопнуло. Знаете, как старая сухая ветка под тяжестью снега. Вроде бы еще целая, а жизни в ней уже нет.
— Я просто спросила про деньги на карте, Вадим, — тихо сказала она. Голос дрожал, и это бесило ее саму. — Это были мои деньги. Я их заработала. По ночам, пока ты спал. Рисовала эти чертовы макеты, глаза портила...
Вадим расхохотался. Громко, обидно, запрокинув голову. В руках он вертел новенький смартфон последней модели — глянцевый, черный, вызывающе дорогой.
— Заработала она! — он шагнул к ней, обдав запахом дорогого парфюма и какой-то давящей, тяжелой уверенностью в своей правоте. — Все, что находится в этом доме, принадлежит мне. Твое время, твои руки, даже твои мысли, Алинка. Ты живешь на моем обеспечении. Ешь мой хлеб. А то, что ты там ковырялась в компьютере — так это я тебе позволил. Считай, за аренду техники расплатилась.
Он небрежно бросил телефон на диван и подошел вплотную.
— Я купил себе нормальную вещь. А твои курсы... Как ты там их называла? «Продвинутый дизайн и брендинг»? Не смеши меня. Тебе тридцать скоро. Поздняк метаться в бизнес-леди. Твое дело — вовремя подать горячее и проследить, чтобы у меня рубашки были выглажены. Поняла?
Алина смотрела на него и не узнавала. Где тот парень, который семь лет назад обещал, что они будут покорять мир вместе? Куда делся человек, который восхищался ее первыми эскизами? Перед ней стоял чужой, заплывший самодовольством мужчина, который за пять лет их «благополучного» брака методично, капля за каплей, вытравливал из нее веру в себя.
— Это были сто пятьдесят тысяч, Вадим, — прошептала она. — Мой входной билет в новую жизнь. Ты их просто... потратил на игрушку?
— Я их инвестировал в свой комфорт, — отрезал он. — И в твое смирение. Чтобы ты больше не забивала себе голову всякой чушью. Иди на кухню, там мясо пригорает.
Он развернулся и вышел, насвистывая какой-то дурацкий мотивчик. Алина осталась стоять в тишине. На кухне действительно что-то шкварчало, пахло горелым маслом, но она не двигалась. В голове набатом стучало: «Ничего без меня не сможешь... ничего не сможешь...».
Она зашла в спальню, опустилась на пол возле кровати и вытащила из-под нее старую коробку из-под обуви. Там не было золота или бриллиантов. Там лежали ее старые кисти, блокнот с набросками и одна-единственная фотография, где она — смеющаяся, с растрепанными волосами — стоит на фоне университета.
В ту ночь Вадим спал крепко. Он вообще спал хорошо — совесть его не мучила, аппетит был отменный. А Алина сидела на кухне и смотрела, как за окном медленно занимается серый, промозглый рассвет.
Она открыла ноутбук. Руки тряслись. Она вошла в банковское приложение. Баланс — 42 рубля 15 копеек. Вадим был прав: юридически карта была оформлена как дополнительная к его счету, хоть и на ее имя. Он просто закрыл доступ и перевел все себе одним кликом.
Ей стало физически тошно. В горле стоял ком, который не давал дышать. Семь лет она строила этот «храм семейного счастья», подметала пол, пекла пироги, соглашалась, молчала, когда он критиковал ее одежду, ее подруг, ее мечты. И вот итог. Сорок два рубля.
Алина закрыла глаза и вдруг вспомнила слова своей бабушки: «Алиночка, когда кажется, что все сгорело, посмотри на пепел. Под ним самая жирная земля, на ней все растет быстрее».
Она встала, подошла к зеркалу в прихожей. На нее смотрела женщина с потухшим взглядом. Волосы стянуты в тугой, «удобный» хвост, на лице ни капли косметики — Вадиму ведь нравилась «естественность». А на самом деле ему нравилось, чтобы она не привлекала ничьих взглядов.
— Я смогу, — сказала она своему отражению. Голос был хриплым. — Я, черт возьми, смогу.
Она знала, что у нее есть ровно четыре часа, пока Вадим не проснется и не потребует свой идеальный завтрак. Четыре часа, чтобы решить: остаться здесь и медленно превратиться в тень, в предмет мебели, или шагнуть в пустоту, где у нее нет ничего, кроме этих сорока двух рублей и старого диплома.
Алина достала из шкафа дорожную сумку. Она не брала лишнего. Только ноутбук, те самые кисти из коробки и смену белья. Свою ярко-красную помаду, которую Вадим заставил ее выбросить три года назад (она тогда не выбросила, припрятала в кармашке старой сумки), она положила на самое видное место — у зеркала.
Когда она уже стояла у двери, Вадим заворочался в спальне.
— Алина! Ты где там? — донесся его недовольный, заспанный голос. — Почему кофе не пахнет?
Она не ответила. Она тихо прикрыла за собой дверь. Замок щелкнул, и этот звук показался ей выстрелом стартового пистолета.
На улице было холодно, пронзительный ветер моментально пробрал до костей сквозь легкое пальто. Она шла к метро, и каждый шаг давался ей с трудом, словно к ногам были привязаны гири. В кармане завибрировал телефон.
«Ты куда уперлась? Завтрак где? Вернись немедленно, я голодный! Учти, если я сейчас уйду на работу без кофе, вечером устрою тебе веселую жизнь».
Алина прочитала сообщение, остановилась посреди тротуара и... удалила его. А потом заблокировала номер.
Она еще не знала, куда пойдет. Подруга Оля, которую она не видела три года, жила на другом конце города. Алина не была уверена, что та вообще захочет с ней разговаривать после того, как Алина перестала отвечать на звонки под давлением мужа.
Но другого пути не было. Либо сейчас, либо никогда.
***
Оля открыла дверь не сразу. Алина стояла на лестничной клетке, сжимая ручки сумки так, что пальцы побелели. В голове крутилась только одна мысль: «А если она не пустит? Если скажет, что я сама виновата, раз пропадала столько лет?».
Дверь щелкнула. Ольга выглядела... не так, как в старых воспоминаниях. Никаких безупречных укладок. Волосы собраны в небрежный пучок, под глазами тени, в руке зажат какой-то счет. Она окинула Алину взглядом с ног до головы — от бледного лица до старой дорожной сумки.
— Приползла все-таки? — голос Оли был сухим, но в нем не было злости. Только усталость.
— Оля, мне некуда... — Алина запнулась, чувствуя, как подступают слезы. — Он забрал все. Вообще все.
Ольга молча отступила в сторону, пропуская подругу в квартиру. Внутри пахло кофе и типографской краской. Повсюду лежали пачки каких-то каталогов и образцы ткани.
— Снимай пальто, беглянка. Чай пить не будем, сразу к делу. У меня тут свой ад, Алина. Видишь этот бардак? Мою студию «Декор-А» пытаются сожрать. Бывший муж подсуетился, подделал подписи на аренду. У меня неделя, чтобы представить новый проект для тендера, иначе нас выкинут на улицу. А мой ведущий дизайнер вчера уволился. Ушел к нему, к этой крысе.
Алина присела на край стула, не веря своим ушам.
— Оль, я... я три года ничего серьезного не рисовала. Вадим говорил, что мои макеты — это мазня.
— Вадим твой — козел, — отрезала Ольга, швырнув на стол ноутбук. — Ты была лучшей на курсе. Твое чувство цвета — это дар, а он его просто затаптывал в грязь, чтобы ты не улетела из его золотой клетки. Включайся. Либо мы сейчас за ночь делаем концепт для «Арт-Холла», либо обе идем просить милостыню. Тебе сорок два рубля на жизнь хватит?
Алина посмотрела на экран. Перед ней был план огромного пространства. Голые стены, холодный бетон. Точно как в ее душе.
— Нет, — твердо сказала она. — Не хватит.
Она открыла программу. Сначала пальцы не слушались, курсор прыгал, а в голове эхом отдавался хохот Вадима: «Ты ничего не сможешь!». Она зажмурилась на секунду, выдохнула и... нажала на первую линию.
Они работали всю ночь. Ольга отвечала на звонки, пытаясь отбиться от юристов бывшего, а Алина рисовала. Она вкладывала в этот интерьер всю свою боль, всю жажду свободы. Там, где должны были быть скучные стены, появлялись яркие акценты. Красный. Цвет крови, цвет помады, цвет борьбы.
В семь утра в дверь забарабанили. Не постучали, а именно забили кулаками.
— Алина! Я знаю, что ты здесь! — голос Вадима просочился сквозь дерево, как ядовитый газ. — Выходи, дрянь! Ты машину мою угнала! Я наряд вызвал, тебя сейчас в наручниках вывезут!
Алина вздрогнула, рука дернулась, проведя по экрану кривую полосу. Ольга вскочила, глаза ее сузились.
— Не смей, — прошептала Ольга. — Не смей бояться.
Оля подошла к двери и, не открывая ее, крикнула:
— Вадим, дорогой! — Оля подошла к двери и, не открывая ее, прибавила громкости в голосе. — Какая машина? Алина ко мне пешком пришла, она у меня со вчерашнего вечера чаи гоняет. Если ты потерял свои ключи или пропил мозги вместе с новым телефоном — ищи их в своей берлоге. У меня под дверью стоит камера, и она прямо сейчас записывает, как ты ломишься в чужую квартиру. Я нажимаю кнопку вызова охраны, и через три минуты ты будешь объяснять ребятам с дубинками, почему ты, такой успешный и деловой, ведешь себя как обдолбанный коллектор.
За дверью наступила тишина. Алина видела в глазок, как Вадим побагровел. Он знал, что в этом элитном доме охрана не шутит.
— Она у меня все вернет! — прошипел он, уже тише, но так, что мороз по коже. — Сумку пусть отдаст, там мои вещи!
— Свои носки дырявые в мусорке найдешь, — отрезала Ольга. — Убирайся.
За дверью наступила тишина. А потом — поток отборной ругани.
— Ты сдохнешь от голода, Алина! Поняла? Я сделаю так, что тебя ни в одну контору в этом городе не возьмут! Ты — никто! Ноль!
Алина встала. Она подошла к двери и спокойно сказала:
— Вадим, уходи. Ты уже все забрал. Больше у тебя ничего не получится.
— Ах так?! — он ударил по двери в последний раз. — Ну и живи в этой помойке. Завтра приползешь за деньгами на еду — не дам. Псина плешивая.
Слышно было, как он топает к лифту. Алина прислонилась лбом к холодной поверхности двери. Сердце колотилось где-то в горле.
— Ты как? — тихо спросила Ольга.
— Знаешь... — Алина вдруг улыбнулась. — Мне первый раз в жизни не страшно. Он вылил все помойное ведро, а я все еще стою. И я даже не обтекаю.
— Вот это моя девочка, — Оля обняла ее за плечи. — Смотри, что ты нарисовала.
На экране монитора светился макет. Это было не просто оформление холла. Это была инсталляция «Возрождение». В центре — огромная люстра из красного стекла, похожая на пылающее сердце, а вокруг — свет, много света и воздуха.
— Это победа, Аля. Если мы это защитим — ты в дамках.
Но радоваться было рано. Через час на телефон Алины пришло сообщение от матери: «Доченька, что происходит? Вадим звонил, плакал. Сказал, ты связалась с какими-то сектантами, в квартире хочешь продать свою долю... Он сказал, что ты больна. Мы с отцом места себе не находим, он обещал приехать за нами, забрать нас в город, чтобы тебя в клинику положить...».
Алина сжала телефон. Он решил бить по самым слабым. По родителям, которые души не чаяли в «успешном зяте».
— Оля, он едет за моими родителями. Он хочет их запугать и использовать против меня. Если он их привезет и запрет в своей квартире, я никогда от него не отделаюсь.
— Значит так, — Ольга решительно схватила ключи. — Тендер через три часа. Ты едешь защищать проект. Я еду спасать твоих родителей. Мы не дадим этому стервятнику их сожрать.
— А как же полиция? Он ведь правда может что-то сотворить...
— Пусть пробует, — усмехнулась Ольга. Она подошла к своему туалетному столику и выудила из ящика тяжелый золотистый тюбик. — У него есть деньги, а у нас — зубы. На, держи. Это «Russian Red». Цвет для тех, кто идет в бой.
Алина посмотрела на помаду. Свою она оставила дома, на зеркале, как прощальный плевок в лицо Вадиму. Семь лет она красилась бесцветным гигиеническим бальзамом, потому что он «любил натуральность».
— Оль, я... я отвыкла, — прошептала Алина, глядя на вызывающе яркий стержень.
— Вот и привыкай заново, — Оля легонько подтолкнула ее к зеркалу. — Малюй давай. Сегодня ты не «бледная моль» и не «жена Вадима». Сегодня ты — главный конкурент, который выйдет и заберет то, что принадлежит ему по праву. Сегодня твой день, Аля.
Алина твердой рукой провела по губам. В отражении на нее глянула женщина, у которой в глазах наконец-то загорелся злой, живой огонь.
Зал конференций сиял стеклом и сталью. Алина стояла за кулисами, впившись пальцами в планшет. Губы горели от красной помады, а сердце колотилось где-то в районе горла.
— На сцену приглашается ведущий дизайнер проекта «Возрождение» — Алина Соколова! — прозвучал голос ведущего.
Она вышла. Яркий свет софитов на секунду ослепил ее, но Алина не зажмурилась. Она видела в первом ряду Ольгу, которая едва заметно кивнула, и... Вадима.
Он сидел сбоку, в костюме, который она сама гладила ему неделю назад. На его лице играла мерзкая, торжествующая ухмылка. Он был уверен: сейчас его «глупая женушка» опозорится, расплачется, и он милостиво заберет ее домой — доедать остатки своей жизни.
Алина начала презентацию. Голос сначала дрогнул, но стоило ей увидеть на экране свои макеты — те самые, за которые он ее унижал — внутри закипела холодная, ясная ярость. Она говорила о свете, о пространстве, о том, как из руин создается что-то вечное. Зал слушал, затаив дыхание. Инвесторы переглядывались, и в этих взглядах было одобрение.
Когда она закончила, зал взорвался аплодисментами. Но самое интересное началось в перерыве.
Алина не пошла к фуршетному столу. Она направилась прямо к Вадиму. Тот встал, картинно расправив плечи, и уже открыл рот, чтобы выдать очередную гадость, но Алина его опередила.
— Даже не начинай, Вадим, — тихо сказала она. — У меня для тебя есть кое-что получше твоего яда.
Она протянула ему свой телефон. На экране замерла таблица с красными пометками, который Ольга достала через своих знакомых в бухгалтерии холдинга, где работал Вадим.
— Что это? — он нахмурился, вглядываясь в цифры.
— Это выписка о твоих «инвестициях», дорогой. Ты ведь не только мои сто пятьдесят тысяч потратил. Ты залез в бюджет рекламной кампании своего отдела. Ты заигрался. Ты надеялся, что никто не заметит, как ты выводил деньги со счетов фирмы на свои левые нужды. Думал, перекроешь недостачу с премии? А премии не будет. Твой отдел в глубокой яме, и завтра об этом узнает генеральный.
Лицо Вадима стало землистого цвета. Ухмылка сползла, обнажив мелкие, дрожащие зубы.
— Откуда... откуда это у тебя? Ты не имеешь права!
— Это открытая информация для тех, кто умеет задавать вопросы, — Алина шагнула ближе, чувствуя, как внутри нее окончательно умирает страх. — Ты думал, что я ничего не смогу? А я смогла узнать, что завтра утром у твоего генерального на столе будет лежать отчет о хищении. Если, конечно, мы не договоримся. Прямо сейчас.
— Ты мне угрожаешь?! — он попытался крикнуть, но голос сорвался на сип.
— Нет, я предлагаю сделку. Ты сейчас же едешь домой, собираешь свои вещи и исчезаешь из моей жизни. Завтра в десять утра мы встречаемся у нотариуса. Подписываешь отказ от любых претензий на наше общее имущество, возвращаешь мне мои деньги и подписываешь документы на развод. А я... я «забываю» отправить этот файл твоему руководству.
Вадим смотрел на нее, и Алина видела в его глазах не просто ярость — она видела там ужас. Перед ним стояла не «ноль», не «бледная моль». Перед ним стоял человек, который за одну ночь выстроил крепость, о которую Вадим расшиб себе лоб.
— Ты... ты же меня погубишь, — пролепетал он. — У меня ипотека, карьера...
— Ты сам себя погубил, когда решил, что можешь воровать чужие мечты, — отрезала Алина. — У тебя пять минут, чтобы дать ответ. Или я нажимаю кнопку «отправить».
Вадим рухнул на стул. Весь его лоск испарился, он выглядел как жалкий, побитый пес.
— Хорошо, — выдавил он. — Я все подпишу. Только не отправляй... Пожалуйста.
Алина посмотрела на него сверху вниз. Ей не было его жаль. Не было даже радости от победы. Было только огромное, звенящее чувство облегчения, будто она наконец-то сбросила с плеч мешок с камнями, который тащила семь лет.
Спустя два часа Алина стояла на крыльце бизнес-центра. Ольга подошла к ней, накинула на плечи пальто.
— Ну что, акула дизайна? — улыбнулась подруга. — Твои родители у меня, мы их накормили, успокоили. Мама твоя, когда увидела трансляцию твоей презентации, расплакалась. Сказала, что всегда знала — ты у нее особенная.
Алина подняла голову к небу. Шел мелкий снег, но ей было тепло. В сумке лежал подписанный контракт, а впереди была целая жизнь, где никто и никогда не посмеет сказать ей, что она «ничего не сможет».
Она достала телефон и зашла в банковское приложение. Ввела пароль. На счету все еще были те же сорок два рубля и пятнадцать копеек. Она улыбнулась, спрятала телефон в карман и пошла к машине Ольги.
Через месяц эти сорок два рубля превратятся в миллионы идей, в новую квартиру для родителей и в ее собственную студию. Но этот крошечный остаток навсегда останется в ее памяти. Как точка отсчета. Как день, когда она перестала быть тенью и начала жить.
Алина шла по тротуару, и ее ярко-красное платье мелькало среди серой толпы, как знамя. Знамя женщины, которая не просто встала с колен. Она расправила крылья.