Шум воды из ванной, примыкающей к спальне, стал отчётливым. Ровный монотонный гул душа. А потом она услышала смех.
Это был смех Артёма. Не тот сухой и деловой, которым он общался с ней за завтраком, а глубокий, довольный, каким он смеялся только в начале их брака.
Елена замерла у самой двери ванной. Рука сама потянулась к ручке, но она остановилась. Ей нужно было услышать.
Ей нужно было завершить свой внутренний аудит.
— Да брось ты, Тёма, — голос Ольги звучал звонко, перекрывая шум воды.
— Она даже если и зайдёт, ничего не поймёт. Ты же видел её утром. Она в собственной тени сомневается.
— Наверное, я забыла, — передразнила Ольга тон Елены.
— Жалкая она стала, сухарина в сером костюме.
— Это точно, — отозвался Артём.
— Иногда мне кажется, что у неё вместо сердца калькулятор.
— Слушай, а ты уверена насчёт её мамы? Старуха точно не проболтается, что ты у неё деньги на мазь выпрашивала.
— Какая мать, дурачок!
Ольга хмыкнула.
— Я ей сказала, что Лена просила меня распорядиться деньгами на операцию. Мол, банки сейчас ненадёжные, лучше я их в безопасное место переложу.
— Она мне верит больше, чем родной дочери. Полгода я её обрабатывала. Эти четыреста тысяч — наш отличный стартовый капитал.
— Ну ты и змея, Оля, — в голосе Артёма слышалось восхищение.
— Но красивая змея.
— Не змея, а стратег. Деньги на операцию старухи — это наш билет в новую жизнь. Она всё равно долго не протянет, зачем ей суставы в гробу? А наш в Испании пентхаус ждать не будет.
— Ещё пара подписей под доверенностью, которые твоя сухарина поставит, думая, что это отчёты, и мы свободны.
Елена слушала, и мир вокруг неё терял краски.
Она видела ворсинки на ковре.
Видела блик солнца на дверной ручке. Но всё это казалось декорациями к чужому грязному фильму.
Значит не только измена. Значит планомерный грабеж. Значит они действительно убивали её мать, лишая надежды на движение. Внутри неё что-то зазвенело и оборвалось. Но это не была истерика, это была та самая холодная ясность, которая наступала у неё во время самых сложных проверок, когда она находила решающее доказательство воровства.
Активы. Дом, машина, накопление, здоровье матери.
Пассивы. Предательство, ложь, мошенничество.
Сальдо — нулевое. Отношения ликвидированы.
Елена медленно, не издавая ни звука, потянулась к замочной скважине.
В этом доме, который они проектировали вместе, была одна странность. Двери в ванной комнате и спален закрывались на ключ, не только изнутри, но и снаружи.
Артём когда-то настоял на таких замках. Для безопасности, если вдруг замок заклинит. Ключ всегда торчал в скважине с внешней стороны.
Она взялась за холодный металл ключа. Пальцы были, на удивление, твердыми. Она медленно повернула его. Один щелчок. Громкий, сухой, окончательный.
В ванной на мгновение затихла вода.
— Тёма, ты что-то слышал?
Голос Ольги стал тревожным. Елена не ответила. Она вытащила ключ из замка и положила его в карман своего серого жакета. Мир разделился надвое.
Там, за дверью, осталась её прошлая жизнь, ложь, приторные духи, предательство и люди, которые считали её сухариной.
Здесь, в спальне, стояла женщина, которая только что закрыла безнадёжный счёт.
Она развернулась и спокойно вышла из спальни. Спустилась по лестнице, чувствуя каждую ступеньку. На кухне она взяла чайник и наполнила его водой.
Шум воды наверху прекратился. Раздался резкий звук. Кто-то дёрнул дверную ручку.
— Эй, Тёма, дверь не открывается. Заела, что ли?
Голос Ольги сорвался на виск.
— Да не может быть, глухо отозвался Артём.
— Попробуй ещё раз.
Стук в дверь стал настойчивее.
Елена поставила чайник на плиту и нажала кнопку включения. Синий огонёк индикатора весело подмигнул ей. Она достала чистую чашку.
Она слышала, как наверху Артём начал бить плечом в дверь. Но замок был немецкий, массивный, установленный мастером своего дела.
— Лена! — крик Артёма прорезал тишину дома.
— Лена, это ты! Открой немедленно! Это не то, что ты думаешь!
Елена достала заварку.
Чайник начал издавать первое робкое шипение. Руки её не дрожали. Она чувствовала странную, почти физическую лёгкость, словно сбросила с плеч тяжёлую, промокшую под дождём Шинель.
— Подождите, — тихо сказала она в пустоту кухни. Чайник ещё не закипел.
Наверху началась настоящая истерика.
Ольга кричала что-то неразборчивое, Артем ругался, удары в дверь следовали один за другим.
Но Елена знала — этот дом строили на совесть. И эта дверь теперь стала границей между её старой болью и новой правдой.
Она налила кипяток в чашку. Запах свежего чая начал вытеснять приторную сладкую вонь.
Елена села за стол и достала телефон. Нужно было сделать один очень важный звонок.
Чай в чашке медленно остывал, покрываясь тонкой плёнкой. Елена сидела за кухонным столом, прямая, как натянутая струна.
Наверху удары в дверь сменились приглушенным, испуганным шепотом, а затем воем Ольги, который просачивался сквозь перекрытие, словно ядовитый газ.
Елена не слушала. Она смотрела на экран мобильного телефона. Наконец-таки набрала номер.
— Алло, Виктор, — сказала она, когда сосед поднял трубку.
— Да, Лена…
Голос Виктора был хриплым, на фоне слышался гул работающей бетономешалки.
— Что-то случилось? Оля не у тебя? Я ей звоню, а она трубку не берёт, а мне ключ от бытовки нужен.
Елена сделала глоток остывшего чая, горечь обволокла язык.
— Витя…, сказала она ровно, бросай свои дела, зайди ко мне прямо сейчас. Через центральный вход, дверь открыта.
— Да я на объекте, Лена, заливка идёт, начал был он.
— Витя, перебила она его, и в её голосе звякнул металл.
— Твоя жена потерялась в моём доме, в моей ванной, вместе с моим мужем. Приходи. Тебе стоит это увидеть.
На том конце провода воцарилась тишина. Такая тяжёлая, что Елене показалось, будто она физически слышит, как останавливается бетономешалка в голове Виктора.
— Еду, — коротко бросил он и отключился.
Елена встала и прошла в гостиную. Там, на стеклянном журнальном столике, лежал ноутбук Артёма. Он никогда не скрывал пароли, считал, что его жена слишком занята балансами корпораций, чтобы интересоваться его песочницей.
Ошибка. Большая ошибка.
Она открыла крышку. Экран вспыхнул, отражаясь в её глазах холодным синим светом. Елена не искала личных писем или фотографий. Её интересовали только цифры.
Она вошла в банковский клиент, Артём всегда сохранял учётные данные в браузере, ещё одно проявление его ленивой самоуверенности.
Пальцы привычно забегали по клавишам. История транзакций, текущий месяц, фильтр по сумме. Она нашла её почти мгновенно. Десять часов утра, четыреста тысяч рублей. Перевод со счёта накопительного "здоровье" на счет некой Колесниковой О.В.
Елена закрыла глаза.
Четыреста тысяч. Те самые деньги, которые она покрохом откладывала с премий, чтобы оплатить немецкие имплантаты для маминых коленей.
Те деньги, которые должны были вернуть Анне Петровне возможность ходить, а не доживать свой век в инвалидном кресле.
— Стартовый капитал, — вспомнила она слова Ольги из-за двери.
Елена не почувствовала гнева. Она почувствовала то, что чувствует хирург, обнаруживший метастазы — необходимость резать быстро и глубоко. Она сделала скриншот, отправила файл себе на почту и в облачное хранилище, затем открыла историю браузера.
Недвижимость в Испании, доверенность на распоряжение имуществом, образцы, как признать супругу недееспособной. Они работали методично, месяцами. Пока она проверяла чужие налоги, они проверяли её жизнь на прочность, ища лазейки в её доверии.
Дверь в прихожую распахнулась, Виктор вошёл, не разуваясь. Его тяжелые ботинки оставляли на светлом ламинате грязные следы, но ему было всё равно.
Он замер в дверях гостиной, тяжело дыша. Спецовка в пятнах цемента, руки, покрытые глубокими трещинами от работы с бетоном. Лицо серое, как пыль на дороге.
— Где они? спросил он, и голос его сорвался на хрип.
Елена поднялась ему навстречу. Она не стала его обнимать или утешать, она знала — сейчас ему нужна не жалость, а правда, жёсткая, как арматура.
— Наверху, в спальне, я их заперла.
Виктор двинулся к лестнице, сжимая кулаки так, что побелели костяшки. В его взгляде было что-то первобытное, страшное.
— Погоди, Витя, Елена преградила ему путь, силой ты ничего не добьёшься.
— Они скажут, что это ошибка, что они просто разговаривали, что ты всё не так понял. Артём мастер врать, а Ольга… Ты сам знаешь, как она умеет смотреть в глаза.
Виктор остановился, глядя на неё из-под лобья.
— И что ты предлагаешь, слушать их враньё?
— Нет, послушай это.
Елена взяла свой второй телефон со стола. Она предусмотрительно оставляла его на полке в спальне, включив диктофон перед тем, как уходить на работу. Она нажала play и протянула Виктору наушник. Второй оставила себе.
Запись началась с шума воды, а потом раздался голос Ольги.
Тот самый медовый, певучий голос, который Виктор слушал каждый вечер за ужином.
— Витя? Да он как прораб на стройке, видит только кирпичи и раствор. Неотёсанный чурбан. Я ему скажу, что спина болит, он и рад стараться, полы за меня помоет. Он мне нужен только, чтобы зарплату приносил, да дом содержал.
— А как только мы с тобой, Тёмочка, в Марбелле обустроимся, я ему пришлю открытку.
— Пусть знает, что его честный труд оплатил моё счастье.
Виктор дёрнул головой, словно от удара. Его лицо начало искажаться, превращаясь в маску боли. Но запись продолжалась.
— Дети?
— Да что дети, с Виктором останутся. Он их любит, вот пусть и возятся. Они для меня всегда были обузой, привязали меня к этому посёлку, к этой скучной жизни, а с тобой я чувствую себя живой.
— Твоя Лена сухарина, она из тебя все соки выпила своим контролем, а ты заслуживаешь праздника каждый день.
Артём что-то ответил, последовал смех, тот самый самодовольный смех, от которого у Елены теперь сводило челюсти.
Виктор медленно вынул наушник из уха, он не стал крушить мебель, он просто опустился на пол прямо там, у подножия лестницы.
Большой, сильный мужчина, который мог вынести любую тяжесть на стройке, сломался под весом нескольких слов.
— Чурбан прошептал он, глядя в одну точку.
— Я же для неё. Я же на три объекта сразу вышел, чтобы ей шубу купить, которую она хотела. Чтобы сыновьям компьютеры новые. А она — обуза.
Елена подошла к нему, присела рядом и протянула стакан воды, который прихватила с кухни.
— Пей, Витя. Тебе сейчас нельзя терять голову.
Он взял стакан, но рука его так дрожала, что вода расплескалась на его грязную спецовку.
— Лена, за что?
Мы же с ней с первого курса, двенадцать лет, я думал у нас всё по-настоящему.
— По-настоящему только здесь, Витя, Елена указала на экран ноутбука, где всё ещё светилась выписка о переводе четырёхсот тысяч.
— Это не любовь, это бизнес-проект, в котором мы с тобой, расходный материал.