— Слушай, ты вообще понимаешь, что творишь? — Вероника захлопнула дверцу холодильника так, что магниты с Мальдив и Турции осыпались на пол. — Каждый день одно и то же! Каждый проклятый день!
Я поднял глаза от ноутбука. Жена стояла посреди кухни — в домашних штанах и моей старой футболке, волосы собраны в небрежный пучок, а в руках пустой пакет из-под молока.
— Что случилось?
— Что случилось? — она рассмеялась, но в этом смехе не было ничего весёлого. — Твоя мама уже достала меня! Завтра подаю на развод, и на этом всё кончено!
Слова ударили как обухом. Я замер, пальцы зависли над клавиатурой. За окном декабрьская темнота наползала на город уже в четыре вечера, гирлянды на соседних балконах мигали разноцветными огоньками — до Нового года оставалась неделя, а в нашей квартире будто провалился пол.
— Вероника, давай спокойно...
— Спокойно? — она швырнула пакет в раковину. — Я три года спокойна! Три года терплю её звонки в семь утра! Три года слушаю, как она советует мне, что готовить, как одеваться, когда рожать!
Я встал, попытался подойти ближе, но она отступила к окну.
— Сегодня она позвонила и сказала, что приезжает. На Новый год. Надолго. — Вероника обернулась, и я увидел, что глаза у неё покраснели. — Я не выдержу. Честное слово, не выдержу.
Мама... Конечно, мама. Валентина Петровна никогда не умела держать дистанцию. После смерти отца пять лет назад она словно перенесла всю свою нерастраченную энергию на наш брак. Советы, замечания, неожиданные визиты. А в последние месяцы — прямые обвинения в том, что Вероника «не та женщина» для её сына.
— Я поговорю с ней, — сказал я, хотя сам не верил в эти слова.
— Ты говорил. Сто раз говорил! — Вероника схватила телефон со стола. — Знаешь, что она написала мне сегодня? Хочешь прочитать?
Я не хотел, но она уже ткнула экраном мне в лицо. Сообщение от мамы: «Вероничка, я нашла прекрасный рецепт салата с креветками. Ты ведь опять собираешься готовить свои странные блюда на праздник? Давай я научу тебя чему-то приличному. Приеду 28-го, всё покажу».
— Странные блюда, — прошептала Вероника. — Моя бабушка учила меня готовить. Это её рецепты. А для неё — странные.
В животе что-то сжалось. Я вспомнил, как мама на прошлый Новый год отказалась есть Веронкин пирог с грушами и кардамоном, сказала, что «нормальные люди пекут шарлотку». Вероника тогда ушла в спальню и не выходила до полуночи.
— Я позвоню маме прямо сейчас, — твёрдо сказал я. — Скажу, что в этом году она...
— Не надо, — оборвала меня жена. — Уже не надо. Я устала воевать с твоей мамой. Устала быть виноватой во всём. Устала слышать, что у меня нет детей, потому что я «слишком занята карьерой». Устала от того, что ты каждый раз выбираешь её сторону!
— Это не...
— Это правда! — выкрикнула она, и я вздрогнул. — Помнишь мой день рождения в прошлом году? Она позвонила тебе в ресторане, сказала, что у неё болит сердце, и ты примчался к ней. А оказалось, что ей просто было одиноко!
Я помнил. Конечно, помнил. Вероника тогда допила шампанское одна, потом вызвала такси и уехала домой. А я провёл три часа, слушая мамины жалобы на соседей и на то, как ей тяжело без отца.
— Она моя мама, — беспомощно произнёс я. — Она одна.
— А я кто? — тихо спросила Вероника, и в этой тишине было столько боли, что я не нашёлся, что ответить. — Я твоя жена. Но, похоже, это ничего не значит.
Она прошла мимо меня к вешалке, начала натягивать куртку.
— Ты куда?
— К Кристине. Мне нужно подумать.
Дверь закрылась. Я остался стоять посреди кухни, окружённый магнитами на полу и мигающими огоньками за окном. В соседней квартире кто-то включил музыку — новогодние песни, смех, радость. А у меня внутри была пустота.
Телефон завибрировал. Сообщение от мамы: «Слышала, что в „Перекрёстке" скидки на красную икру. Купи килограмм, я приготовлю блины, как раньше. Вероника всё равно не умеет».
Я сжал телефон в руке. Вот оно — капля, которая переполняет чашу. Не крик, не скандал. Просто очередное сообщение, очередной укол. И я понял, что стою перед выбором. Наконец-то понял по-настоящему.
Либо я защищу свою жену и свой брак. Либо останусь послушным сыном, который не может сказать «нет». Но оба варианта одновременно — невозможны. Это я усвоил слишком поздно.
Я набрал мамин номер. Долгие гудки, потом её голос:
— Сынок! Ты получил моё сообщение? Насчёт икры?
— Мам, нам надо поговорить.
— Конечно, конечно. Только сначала скажи — ты купишь? А то там акция только до завтрашнего дня.
Я закрыл глаза.
— Мам, ты не приедешь к нам на Новый год.
Пауза. Долгая, тягучая пауза.
— Что ты сказал?
— Ты не приедешь. В этом году мы встретим праздник вдвоём с Вероникой.
— Я не понимаю, — голос мамы стал тоньше, острее. — Это она тебе сказала? Она запретила мне приезжать?
— Никто ничего не запрещал. Я сам принял решение.
— Ты... — она осеклась. — Ты выбираешь эту... эту женщину вместо меня?
«Эту женщину». Вот оно. Три года брака, а мама так и не назвала Веронику по имени в разговоре со мной. Всегда «твоя жена», «она», «эта».
— Я выбираю свою семью, мам.
— Я твоя семья! — крикнула она, и я услышал слёзы в её голосе. — Я родила тебя! Я растила тебя одна после того, как твой отец... Я всё для тебя! И вот как ты мне платишь?
— Мам...
— Нет! Ты меня не предавай! — она всхлипнула. — Она отравила тебе мозги! Эта девица со своими грушевыми пирогами и карьерой! Она разрушила нашу связь!
В груди закипало. Гнев, обида, вина — всё смешалось в один комок.
— Хватит, — произнёс я холодно. — Хватит, мам. Ты сама всё разрушила. Своими звонками, своими сообщениями, своим неуважением к Веронике.
— Неуважением? Я просто хочу, чтобы ты был счастлив!
— Нет. Ты хочешь, чтобы я был твоим маленьким мальчиком. Чтобы я бросал всё и бежал к тебе по первому зову. Но мне тридцать два года, мам. У меня жена. И если я не защищу её сейчас, я потеряю её навсегда.
Молчание. Потом — щелчок. Она бросила трубку.
Я опустился на стул, положил телефон на стол. Руки дрожали. В животе всё сжималось от страха и одновременно — от странного облегчения. Как будто я сбросил рюкзак, который тащил годами.
Но разговор был только началом. Впереди — неделя до Нового года. Впереди — возвращение Вероники и вопрос, сможет ли она мне поверить. И впереди — мама, которая точно не простит мне этого разговора.
Снаружи продолжала играть музыка, мигали огоньки, город готовился к празднику. А я сидел в пустой кухне и думал: неужели защищать свою любовь должно быть так тяжело?
Вероника вернулась поздно — уже за полночь. Я не спал, сидел в гостиной, пересматривал какой-то сериал, не вникая в сюжет. Услышал, как щёлкнул замок, как она скинула ботинки в прихожей.
— Ты ещё не спишь, — констатировала она, заходя в комнату. Лицо усталое, но спокойное. Кристина, видимо, помогла выговориться.
— Я позвонил маме.
Она замерла, стянула шарф с шеи.
— И что?
— Сказал, что она не приедет. Что мы встретим Новый год вдвоём.
Вероника медленно опустилась на диван, не рядом — на противоположный край.
— Как она отреагировала?
— Бросила трубку. Наверное, больше со мной не заговорит.
Молчание растягивалось между нами, как резиновая лента, готовая лопнуть. Потом Вероника негромко сказала:
— Я не хотела, чтобы ты ссорился с ней из-за меня.
— Я не ссорился из-за тебя. Я сделал то, что должен был сделать три года назад.
Она посмотрела на меня — изучающе, недоверчиво. Будто проверяла, не обманываю ли я.
— Хорошо. Посмотрим.
Это «посмотрим» резануло острее любых обвинений. Она не верила. И я понимал почему.
Утром следующего дня — воскресенье, 28 декабря — всё полетело к чертям.
Я вышел на лестничную площадку, чтобы выбросить мусор, и столкнулся с Геннадием Ивановичем из квартиры напротив. Наш сосед был редкостным типом: вечно недовольный, вечно всем занимался, вечно что-то высматривал в глазок и строчил жалобы в управляющую компанию. Пенсионер лет шестидесяти, с одутловатым лицом и жёлтыми зубами от сигарет.
— О, семейное гнёздышко! — протянул он ехидно, загораживая путь к мусоропроводу. — Вчера ночью жёнушка твоя в какую дверь стучала, а? Небось гуляла?
Я сжал пакет с мусором.
— Геннадий Иванович, отойдите, пожалуйста.
— Чего отойти? Я тут живу. Имею право интересоваться. — Он ухмыльнулся, обдавая перегаром. — А чего мамочка твоя не приезжает в этом году? Я вот думаю, может, невестка твоя её выжила? Бабу молодую взял, а она старших не уважает...
— Заткнитесь, — процедил я сквозь зубы.
— Ого-го! Защитничек! — он рассмеялся противно. — Ты лучше за женой следи, а не на меня бросайся. Я вот тут вчера видел, как она с каким-то мужиком из машины выходила.
Кровь ударила в виски. Он врал, конечно врал — Кристина, подруга Вероники, забирала её на машине. Но сама наглость, с которой он это говорил...
— Вы хотите, чтобы я вызвал полицию? За клевету?
— Да ну тебя, — отмахнулся Геннадий Иванович. — Нервный больно. Ладно, ладно, иди уже.
Я швырнул мусор в контейнер и вернулся в квартиру. Руки тряслись от злости. Мерзкий тип. Два года мы с ним почти не пересекались, а теперь вдруг полез с расспросами.
— Что случилось? — спросила Вероника, выходя из душа в халате.
— Сосед. Обычное хамство.
— Геннадий Иванович? — она скривилась. — Он опять про что-то своё?
— Про тебя. Сказал, что видел тебя с мужчиной.
Вероника застыла, сжимая полотенце в руках.
— С Кристиной видел. Она коротко стрижена, в куртке оверсайз. Этот идиот, видимо, решил...
— Я знаю, — оборвал я. — Не обращай внимания.
Но внимание уже было обращено. Потому что через час раздался звонок в дверь. Я открыл — на пороге стояла мама.
Валентина Петровна, в тёмно-синем пальто, с огромной сумкой в руке, с красными от слёз глазами и сжатыми губами.
— Мам... Ты как...
— Геннадий Иванович позвонил мне, — сказала она ледяным тоном. — Рассказал, что моя невестка изменяет моему сыну. И что ты выгнал меня из-за этой...
— Стоп! — я выставил руку. — Мам, это неправда!
— Неправда? — она прорвалась внутрь, бросила сумку на пол. — Так он врёт?
Вероника вышла из комнаты, увидела свекровь и побледнела.
— Валентина Петровна...
— Молчать! — рявкнула мама, и я вздрогнул от этого звука. — Ты думаешь, я не знаю, что ты творишь? Ты разрушила мою семью! Ты отвернула сына от меня! А теперь ещё и изменяешь ему!
— Я никому не изменяю! — голос Вероники дрожал. — Это был Геннадий Иванович, ваш любимый информатор? Он видел мою подругу и решил нафантазировать!
— Подругу? — мама презрительно фыркнула. — Какую ещё подругу?
— Кристину! Она забирала меня вчера!
— Ах, Кристину... — мама сузила глаза. — Ту самую, которая до сих пор не замужем? Которая всё тебе советует бросить моего сына?
Я почувствовал, как всё рушится. Как тщательно выстроенная попытка защитить брак разваливается под натиском материнской истерики и соседской подлости.
— Мам, уходи, — сказал я тихо, но твёрдо. — Немедленно.
Она обернулась ко мне, и в её взгляде была такая боль, такое предательство, что мне стало почти физически больно.
— Ты меня выгоняешь? Родную мать?
— Я прошу тебя уйти. Потому что ты не хочешь слышать правду.
Вероника стояла, прислонившись к стене, и я видел, как у неё дрожат руки. Мама схватила сумку, развернулась к двери. На пороге обернулась:
— Когда ты останешься один — не приходи ко мне. Запомни это.
Дверь хлопнула. В квартире повисла тишина, тяжёлая и липкая.
— Он специально, — прошептала Вероника. — Геннадий Иванович специально всё это устроил.
Я кивнул. Конечно, специально. Старый мерзавец, который питается чужими несчастьями. Который увидел вчера мой разговор с мамой через глазок и решил подлить масла в огонь.
До Нового года оставалось три дня. А у нас в жизни начинался настоящий ад.
Следующие два дня прошли в каком-то оцепенении. Вероника почти не разговаривала со мной, мама не брала трубку, а Геннадий Иванович каждый раз, встречая меня на площадке, ухмылялся своей мерзкой ухмылкой.
Тридцать первого декабря я проснулся от того, что Вероника собирала вещи.
— Ты куда? — спросил я, садясь на кровати.
— К родителям. В Тверь. — Голос спокойный, решительный. — Не хочу встречать Новый год в этом... в этом кошмаре.
Что-то щёлкнуло внутри. Не злость — понимание. Я довёл ситуацию до точки невозврата. Если она сейчас уедет, то не вернётся. И это будет конец.
— Подожди, — я вскочил, схватил телефон. — Дай мне час. Один час.
— Зачем?
— Просто дай.
Она посмотрела недоверчиво, но кивнула.
Я оделся за три минуты и вышел на лестничную площадку. Нажал на звонок квартиры напротив. Геннадий Иванович открыл в засаленном халате, с сигаретой в зубах.
— Чего надо?
— Вы позвоните моей маме, — сказал я ровно. — Прямо сейчас. И скажете, что ошиблись. Что это была подруга моей жены, а не мужчина.
Он хмыкнул:
— С чего бы это?
— Потому что если вы не позвоните, я подам на вас в суд за клевету и моральный ущерб. У меня есть записи с камеры в подъезде, где видно, как Вероника выходила из машины с женщиной. И есть свидетели.
Блеф, конечно. Никаких записей не было. Но Геннадий Иванович не знал этого.
— Да ладно тебе, парень, — он попытался отшутиться. — Я же не со зла...
— Вы со зла, — перебил я. — Вы любите разрушать чужие жизни, потому что своя у вас не сложилась. Вы звоните моей маме, или я иду в полицию. Выбирайте.
Он затушил сигарету, повертел в руках телефон. Потом буркнул:
— Ладно, позвоню.
— При мне.
Он набрал мамин номер, включил громкую связь. Трубку взяли не сразу.
— Валентина Петровна? Это Геннадий Иванович... Да, слушайте, я тут ошибся маленько. Та женщина, что с вашей невесткой была — это действительно подруга её. Кристина. Я перепутал в темноте, простите уж...
Мама молчала. Потом холодно произнесла:
— Понятно.
И отключилась.
Я развернулся, вошёл в квартиру. Вероника стояла в прихожей с сумкой в руках.
— Он позвонил маме. Признался, что врал.
Она моргнула, не понимая.
— Зачем ты...
— Потому что хватит. Хватит терпеть чужую подлость. Хватит молчать. — Я подошёл, взял её за руки. — И теперь я еду к маме. Последний раз. Чтобы расставить все точки.
— Не надо, — прошептала она. — Ты же видишь, это бесполезно.
— Не бесполезно. Я должен попробовать.
Я поехал к маме через весь город — на Новый год пробки безумные, все несутся за продуктами, за подарками. Добрался за полтора часа. Поднялся на пятый этаж её дома, позвонил в дверь.
Она открыла — постаревшая, осунувшаяся. В глазах усталость.
— Мам, можно войти?
Она молча отступила. Мы прошли на кухню, сели напротив друг друга.
— Геннадий Иванович позвонил, — сказала она первой. — Сказал, что ошибся.
— Он не ошибся. Он нарочно соврал, чтобы поссорить нас. Потому что он злой человек.
Мама кивнула, уставившись в столешницу.
— Я знаю. Я поняла это, когда он позвонил. Слишком уж он радовался, рассказывая. — Она подняла глаза. — Но я всё равно приехала. Потому что хотела... хотела тебя вернуть.
— Мам, я никуда не уходил.
— Уходил, — она криво улыбнулась. — Ты вырос. Ты стал взрослым мужчиной со своей семьёй. А я... я не хотела это признавать. После смерти папы ты был всем, что у меня осталось. И я цеплялась за тебя, как... как за спасательный круг.
Горло сдавило. Я протянул руку, накрыл её ладонь своей.
— Ты не потеряла меня. Просто теперь в моей жизни есть ещё один важный человек.
— Я знаю, — прошептала мама, и по её щекам покатились слёзы. — Я просто не знала, как с этим жить. Как отпустить тебя.
— Отпустить — не значит потерять.
Она вытерла глаза, шмыгнула носом.
— Вероника... она ведь хорошая девочка. Я вижу, как она тебя любит. Как старается. А я... я была монстром.
— Не была, — я сжал её руку. — Ты просто боялась остаться одна. Но ты не одна, мам. Я всегда буду твоим сыном. Просто теперь я ещё и чей-то муж.
Мы сидели молча, держась за руки. Потом мама встала, достала из холодильника контейнер.
— Я испекла блины. С икрой, как ты любишь. Думала... думала, вдруг ты приедешь.
Я улыбнулся.
— Поедем к нам. Встретим Новый год вместе. Все трое.
Она замерла.
— Вероника меня не выгонит?
— Нет. Если ты извинишься. По-настоящему.
Мама кивнула, схватила контейнер и свою сумку.
Мы вернулись к полуночи. Вероника сидела на диване, листала телефон. Увидела нас — замерла.
— Вероника, — мама шагнула вперёд, голос дрожал. — Прости меня. За всё. Я была неправа. Я вела себя ужасно. Я не имела права... — она осеклась, вытерла глаза. — Ты хорошая жена для моего сына. И я хочу... хочу попробовать начать сначала. Если ты позволишь.
Вероника медленно встала. Посмотрела на меня, потом на маму. И кивнула.
— Хорошо. Попробуем.
Мы встретили Новый год втроём. Мама принесла свои блины, Вероника достала свой грушевый пирог с кардамоном. Мама попробовала — и впервые за три года сказала:
— Вкусно. Очень вкусно.
В полночь мы чокнулись бокалами шампанского, обнялись. За окном взрывались салюты, город ликовал, и я понял: всё самое страшное позади.
Геннадий Иванович больше не лез с расспросами. Мама стала звонить реже, но теплее. А Вероника... она снова начала улыбаться. И это было лучшим подарком на Новый год.
Иногда, чтобы сохранить семью, нужно просто быть честным. И смелым. И готовым защищать тех, кого любишь.