В субботу Григорий объявил, что ему нужно съездить на работу — какая-то авария на производстве, его вызвали.
— В субботу? — Надежда старалась говорить ровно. — Разве ты дежуришь?
— Заболел сменщик. Просили подменить.
Он врал. Она видела это так же ясно, как видела его лицо. Но он врал мастерски, даже не моргнув. Когда он успел этому научиться?
— Надолго?
— До вечера. Может, до ночи, как пойдёт.
Он поцеловал её в лоб — привычный, ничего не значащий жест — и ушёл.
Надежда стояла у окна и смотрела, как его машина выезжает со двора. Потом достала телефон и набрала номер рабочего коммутатора.
— Производственный отдел, пожалуйста. Здравствуйте, это жена Григория Сомова. Муж сказал, что его вызвали на аварию. Я хотела узнать, когда примерно он освободится.
— Что? Нет, никаких аварий. И не вызывали.
— Понятно. Спасибо.
Она медленно опустила телефон. Значит, снова. Он снова уехал туда — к тому ребёнку, к той жизни, о которой она ничего не знала.
Катя вышла из своей комнаты, держа в руках куклу.
— Мам, а папа скоро вернётся?
— Скоро, солнышко!
— А мы пойдём в парк? Он обещал покатать меня на лодке.
Надежда присела перед дочерью, заправила ей за ухо выбившуюся прядь волос.
— Может, завтра, хорошо? Папа на работе задержится.
— Он всегда задерживается, — Катя надула губы. — Раньше он больше с нами играл.
Из уст ребёнка это прозвучало как приговор. Надежда обняла дочь, пряча лицо в её волосах. Запах детского шампуня, тёплое маленькое тело — всё то, ради чего она жила последние восемь лет. И всё то, что Григорий предал.
Он вернулся поздно за полночь. Надежда не спала. Сидела в темноте на кухне. Когда щёлкнул замок, она не вышла встречать. Просто слушала, как он разувается, вешает куртку, идёт в ванную.
Куртка! Она дождалась, пока зашумит вода, и метнулась в прихожую. Руки сами нашли дырку в кармане, нырнули в подкладку. Рисунок был на месте. Но рядом с ним появилось кое-что ещё — маленькая фотография, любительский снимок из автомата в торговом центре.
Надежда поднесла её к свету, падавшему из кухни. На фотографии был мальчик лет шести-семи. Тёмные волосы, сероглазый — вылитый Григорий в детстве. Надежда видела старые семейные альбомы, знала, как муж выглядел в этом возрасте. Сходство было пугающим.
На обороте фотографии — дата недельной давности. Надежда убрала снимок обратно и вернулась на кухню. Села на своё место в темноте. Руки больше не тряслись — странное спокойствие накрыло её, словно анестезия перед операцией.
Григорий вышел из ванной и заглянул на кухню.
— Ты чего не спишь?
— Не спится.
Он подошёл, положил руку ей на плечо.
— Что-то случилось?
Она подняла на него глаза. Его лицо терялось в темноте — только силуэт, знакомый и одновременно чужой.
— Гриша, — её голос звучал удивительно ровно. — У тебя есть сын?
Его рука на её плече окаменела. Тишина звенела в ушах, растягивалась до бесконечности.
— С чего ты взяла? — наконец спросил он.
— Ответь на вопрос.
Он отошёл к окну, встал спиной к ней. Плечи напряглись под домашней футболкой.
— Надя, — начал он и замолчал.
— У тебя есть сын? — повторила она.
— Да.
Одно слово. И мир рухнул.
Надежда не помнила, как прошла ночь. Кажется, она сидела на кухне до рассвета, а Григорий говорил — много, сбивчиво, впервые за все годы их брака. Слова лились из него и каждое било наотмашь.
Мальчика звали Денис. Ему было шесть с половиной, почти уже семь лет. Его мать — женщина по имени Тамара — работала на том же производстве, что и Григорий, только в другом цехе. Их роман случился, когда Надежда лежала в больнице с тяжёлой беременностью. Врачи боролись за жизнь Кати, а Григорий искал утешения в чужих объятиях.
— Я не оправдываюсь, — говорил он, глядя в пол. — Это было подло. Я знаю. Но ты была там, а я… Я не справлялся. Мне было страшно, что ты умрёшь, что ребёнок умрёт, и я…
— И ты пошёл к другой женщине, — закончила за него Надежда.
— Это было один раз. Клянусь тебе, один раз. Я потом рвал на себе волосы, не мог смотреть тебе в глаза. А через полгода Тамара сказала, что беременна. Не сразу сказала, скрывала просто.
Один раз. Всего один раз — и вот результат: мальчик, похожий на Григория, как две капли воды. Ребёнок, который рисует папе рисунки и ждёт его приездов.
— Почему ты не рассказал мне тогда?
Григорий поднял красные глаза.
— Как? Как я мог рассказать? Ты только родила, Катя была слабенькая. Врачи говорили: никаких стрессов.
— А потом? — спросила Надежда.
— Потом было уже поздно. Ложь нарастала, как снежный ком, и я не знал, как его остановить.
— Ты платил ей деньги?
— Да. Каждый месяц. Она не просила много, только на ребёнка. Тамара… Она порядочная женщина. Замуж не вышла, растила Дениса одна. Никогда не угрожала, не шантажировала.
— Порядочная женщина, — Надежда горько усмехнулась. — Порядочная женщина, которая спала с чужим мужем.
— А эти три дня? Что случилось?
Григорий закрыл лицо руками.
— Денис серьёзно заболел. Пневмония с осложнениями, его положили в больницу. Тамара позвонила в панике: у неё не было денег на лекарства, на хорошего врача. Я не мог не поехать.
Три дня он провёл у постели больного ребёнка. Своего ребёнка. Пока Надежда сходила с ума от неизвестности. Он сидел в больничной палате и держал за руку мальчика, о существовании которого она даже не подозревала.
— Как он сейчас?
— Лучше. Кризис миновал. Но нужна реабилитация, хорошие лекарства. Это деньги, Надя. Большие деньги.
Вот оно. Надежда вдруг поняла, почему последние месяцы они еле сводили концы с концами. Почему Григорий отказался от отпуска на море, почему они перестали откладывать на новую машину, почему он стал работать сверхурочно.
— Сколько ты им отдаёшь?
— Половину зарплаты. Иногда больше.
Половину. Она работала, экономила на всём, отказывала Кате в новых игрушках, а деньги уходили туда — в другую семью.
— Я хочу, чтобы ты ушёл.
— Надя, пожалуйста…
— Уходи. Сейчас. Мне нужно подумать.
Он ушёл. Собрал сумку и ушёл к брату, как выяснилось позже. А Надежда осталась одна с разбитой жизнью и спящей дочерью, которая ещё ничего не знала.
Утром, когда Катя проснулась и спросила, где папа, Надежда солгала:
— Уехал в командировку.
Ложь на лжи. Теперь и она научилась врать.
Неделя прошла как в тумане. Надежда ходила на работу, возвращалась домой, кормила дочь, укладывала спать. Механические действия, лишённые смысла. Она похудела на четыре килограмма — просто не могла есть. Коллеги спрашивали, всё ли в порядке, она кивала и улыбалась пустой улыбкой.
Григорий звонил каждый день. Она не брала трубку.
На восьмой день позвонила свекровь.
— Надюша, я знаю всё. Гриша рассказал.
Надежда молчала.
— Что тут скажешь? — продолжала Зинаида Петровна. — Я не оправдываю сына. Он поступил подло, и я ему это сказала. Но, Надюша… Этот мальчик, Денис, он ни в чём не виноват. Он мой внук. У вас есть внучка. Катя.
— Да.
— И я люблю Катюшу больше жизни. Но Денис… — свекровь всхлипнула. — Я видела его фотографию. Он так похож на Гришеньку в детстве. Одно лицо. Чего вы от меня хотите?
— Поговори с мужем. Пожалуйста. Не ради него — ради себя, ради Кати. Вы двенадцать лет вместе, разве это ничего не значит?
Двенадцать лет, из которых семь были построены на лжи.
— Я подумаю, — сказала Надежда и положила трубку.
В тот же вечер позвонили из школы. Классная руководительница говорила обеспокоенным тоном:
— Надежда Владимировна, нам нужно поговорить. Катя сегодня подралась с одноклассницей.
Подралась? Надежда не поверила своим ушам. Катя была тихим, спокойным ребёнком. За все школьные годы — ни одного конфликта.
— Да, к сожалению. И это не всё. Последнюю неделю она сама не своя: рассеянная, плаксивая. Учителя жалуются. Может, дома что-то случилось?
Дома случилось. Дом рушился, и Катя это чувствовала, даже не зная деталей.
Надежда забрала дочь из школы раньше обычного. Катя сидела в кабинете директора с красными глазами и разбитой губой.
— Она первая начала! — выкрикнула девочка, увидев мать. — Она сказала, что мой папа… что он…
— Что он что? — мягко спросила Надежда.
Катя разрыдалась.
— Что он ушёл от нас. Что все папы уходят. Что у меня теперь не будет семьи.
Надежда обняла дочь, чувствуя, как собственные глаза наполняются слезами. Детская жестокость и детская проницательность. Одноклассница, видимо, пережила развод родителей и теперь проецировала свой опыт на других. В небольшом городе все всё друг про друга знают.
Вечером, уложив Катю спать, Надежда набрала номер Григория.
— Нам нужно поговорить. Приезжай завтра, когда Катя будет в школе.
Он приехал ровно в девять. Осунувшийся, небритый, совсем не похожий на того спокойного человека, который вернулся после трёхдневного отсутствия.
— Спасибо, что согласилась встретиться, — сказал он.
— Это не примирение, — сразу предупредила Надежда. — Я хочу знать всё. Без утайки, без лжи. Если соврёшь хоть раз — больше не увидишь ни меня, ни Катю.
Григорий кивнул.
— Спрашивай.
— Тамара. Ты её любил?
Он помолчал.
— Нет. Это было… отчаяние. Животный страх. Я не оправдываюсь, просто объясняю.
— Ты продолжаешь с ней видеться?
— Только когда привожу деньги или навещаю Дениса. Между нами ничего нет уже много лет. Она знает, что я люблю тебя.
Надежда горько усмехнулась.
— Любишь? Странная любовь — врать семь лет.
— Я боялся тебя потерять. Знал, что если расскажу правду, ты уйдёшь. И трусливо молчал, надеясь, что как-нибудь обойдётся.
— Не обошлось.
— Не обошлось, — согласился он.
Они сидели друг напротив друга, два чужих человека, связанных годами совместной жизни. Надежда смотрела на мужа и пыталась понять, можно ли простить такое. Хочет ли она прощать.
— Мне нужно время, — наконец сказала она.
— Сколько?
— Не знаю.
— Месяц?
— Может, больше.
Григорий встал.
— Я буду ждать. Сколько потребуется.
Он уже стоял в дверях, когда зазвонил его телефон. Григорий взглянул на экран, и лицо его побелело.
— Что? — выдохнул он.
Надежда почувствовала, как внутри всё сжалось.
— Это Тамара, — он поднёс телефон к уху. — Алло? Что? Когда? … Еду.
Он отключился и посмотрел на Надежду глазами загнанного зверя.
— Тамару сбила машина. Она в реанимации. Врачи не знают, выживет ли.
— А мальчик?
Григорий сглотнул.
— Денис был с ней. Он в больнице, напуган до смерти. Рядом никого. У Тамары нет родных.
Надежда закрыла глаза. Вот оно испытание, о котором она не просила. Выбор, которого она не хотела делать.
— Езжай, — сказала она. — Езжай к сыну. Ему сейчас нужен отец.
Григорий шагнул к ней, но она отстранилась.
— Это не значит, что я тебя простила. Просто езжай.
Он ушёл. А Надежда осталась стоять посреди пустой квартиры, понимая, что её жизнь только что стала ещё сложнее.
Если Тамара умрёт, что станет с мальчиком? И готова ли она узнать ответ?
продолжение