Надежда сидела неподвижно, глядя на телефон. Потом набрала номер Григория.
— Приезжай. Срочно.
Он примчался через двадцать минут.
— Что случилось?
Она рассказала. Григорий слушал, и лицо его становилось всё грустнее.
— Константин… — он сжал кулаки. — Тамара рассказывала о нём. Он бил её. Поэтому она ушла. Поэтому не вписала меня в свидетельство, боялась, что он будет мстить, искать её.
— Он сказал, что имеет право на ребёнка.
— К чёрту его права. Я не отдам Дениса человеку, который избивал его мать.
— А что мы можем сделать? Закон на его стороне.
Григорий заходил по комнате, как зверь в клетке.
— Нужен адвокат. Хороший адвокат. Мы докажем, что он опасен для ребёнка.
— На это нужны деньги. Много денег.
Они посмотрели друг на друга. Денег не было. Половину зарплаты Григорий годами отдавал Тамаре, остальное уходило на жизнь. Накоплений — кот наплакал.
— Продам машину, — сказал он.
— Этого не хватит.
— Тогда возьму кредит. Заложу что-нибудь. Я найду деньги, Надя. Найду.
Она смотрела на него — на этого человека, который врал ей столько лет, предал её доверие, разрушил их семью. И который сейчас готов был на всё ради ребёнка.
— Мы, — сказала она. — Мы найдём деньги.
Григорий замер.
— Ты…
— Это не значит, что я тебя простила. Но Денис… — она вздохнула. — Я не могу отдать его человеку, который бил его мать. Не могу.
В дверях комнаты стояла Катя. Сколько она слышала, непонятно.
— Мама, Дениса заберут?
— Нет, — твёрдо сказала Надежда.
Надежда обняла дочь, чувствуя, как слёзы подступают к глазам.
— Спасибо, солнышко. Но твои деньги останутся у тебя. Мы справимся.
— Не заберут, — твёрдо сказала Надежда.
Катя подошла ближе.
— У меня есть копилка. Там немного, но есть. Можно взять?
Той ночью она впервые за месяц не спала вообще. Лежала и думала о том, как странно устроена жизнь. Месяц назад она мечтала, чтобы Денис исчез, чтобы всё стало как раньше. А теперь готова была сражаться за него — за чужого ребёнка, который каким-то образом стал своим.
Адвоката нашла Людмила. Пожилой мужчина с седыми усами и внимательными глазами принимал в маленьком кабинете на третьем этаже старого здания. Стены были увешаны дипломами и благодарственными письмами. Фёдор Иванович занимался семейным правом больше тридцати лет.
— Ситуация сложная, — сказал он, выслушав Григория и Надежду. — Константин записан отцом в свидетельстве о рождении. По закону он имеет приоритетное право на ребёнка.
— Но он бил Тамару! — вырвалось у Григория. — Она сбежала от него. Поэтому не вписала меня в свидетельство.
— Это нужно доказать. Есть документы? Справки из травмпункта, заявление в полицию?
— Не знаю. Тамара никогда не говорила.
Фёдор Иванович покачал головой.
— Без доказательств суд не примет это во внимание. Слова против слов. Нужны факты.
Надежда подалась вперёд.
— А если провести экспертизу ДНК, доказать, что Григорий — биологический отец?
— Можно. Но это палка о двух концах. Суд может решить, что мужчина, который столько лет скрывал ребёнка и не участвовал в его воспитании официально, менее надёжен, чем законный отец. Константин наверняка будет давить на это.
— Я платил алименты. Каждый месяц. Неофициально. Без расписок, без переводов.
— Верно? — адвокат развёл руками. — Наличными. Тамара просила наличными.
Григорий сник.
— Вот видите. Доказать невозможно. Суд увидит мужчину, который прижил ребёнка на стороне и прятался от ответственности, против законного отца, который хочет воссоединиться с сыном после работы за рубежом.
— Это несправедливо, — тихо сказала Надежда.
— Закон не всегда справедлив. Но мы будем бороться. Мне нужно время: поднять историю Константина, поискать свидетелей, соседей Тамары.
— Может, кто-то видел побои, слышал крики. Это наш единственный шанс, — сказал Фёдор Иванович.
Они вышли из кабинета подавленные. Григорий курил одну сигарету за другой: он бросил пять лет назад, но сейчас сорвался.
— Я найду доказательства, — сказал он. — Поеду туда, где они жили. Поговорю с людьми.
— А если не найдёшь?
Он не ответил.
Константин появился через три дня. Просто пришёл к ним домой — высокий, широкоплечий мужчина лет сорока, с холодным взглядом и дорогим пальто. От него пахло одеколоном и деньгами.
— Я хотел бы увидеть сына, — сказал он с порога.
Надежда загородила дверь.
— Денис вас не знает. Вы его напугаете.
— Я его отец.
— Вы чужой человек, которого он никогда не видел. Хотите поговорить — говорите с нашим адвокатом.
Константин усмехнулся.
— Адвокат? Серьёзно? На какие деньги? Я навёл справки: ваш муженёк еле сводит концы с концами. А я могу позволить себе лучших юристов страны. Эту войну вам не выиграть.
— Посмотрим.
— Послушайте, — он понизил голос, — я не хочу скандала. Отдайте мне ребёнка по-хорошему, и я не буду поднимать шум. Узнают же все про вашего мужа, про его интрижку. Дочери в школе проходу не дадут. Оно вам надо?
Надежда почувствовала, как внутри закипает ярость.
— Уходите. Немедленно.
— Я вернусь, — он достал визитку и положил на перила. — Позвоните, когда надумаете. Чем дольше тянете, тем хуже будет для всех.
Он ушёл. Надежда стояла в дверях, дрожа всем телом. Из комнаты выглянул Денис.
— Тётя Надя, кто это был?
— Никто, солнышко. Просто человек ошибся дверью.
Вечером она рассказала всё Григорию. Тот слушал молча, сжимая кулаки.
— Я убью его, — прошептал он.
— Не говори глупостей. Нужно думать, а не драться.
— Он угрожал тебе. Угрожал нашей семье.
Надежда вдруг остановилась.
— Ты сказал «нашей семье».
Григорий поднял глаза.
— А разве нет? Разве мы больше не семья?
Она не знала, что ответить. Месяц они существовали в странном подвешенном состоянии — не вместе, но и не врозь. Григорий приходил каждый день, но ночевал у брата. Они заботились о детях вместе, но почти не разговаривали о себе.
— Я не знаю, кто мы, — честно сказала Надежда.
Надежда обнимала дочь и чувствовала, как рушится мир. Все, что она строила годами — нормальная жизнь, стабильность, уважение соседей, — превращалось в пыль.
— Я не могу забыть того, что ты сделал. Но и ненавидеть тебя тоже не получается.
Григорий шагнул к ней, но она отступила.
— Не сейчас. У нас есть проблемы важнее.
Проблемы посыпались одна за другой. На работе Надежду вызвал начальник: кто-то анонимно сообщил, что она использует рабочее время для личных дел. Предупреждение легло в личное дело. Она подозревала, что это дело рук Константина, но доказать не могла.
Потом позвонили из школы. Катю снова травили дети — откуда-то узнали подробности про Дениса, про измену отца. Девочка пришла домой с порванным рюкзаком и синяком на руке.
— Они говорят, что наша семья — позор, — всхлипывала она. — Что папа предатель. Что Денис — найдёныш, от которого отказались.
Денис тоже чувствовал напряжение. Он снова замолчал, снова начал отказываться от еды. По ночам плакал во сне, звал маму. Однажды Надежда нашла его в углу комнаты: он сидел, обхватив колени, и раскачивался из стороны в сторону.
— Денис, что с тобой?
— Я плохой, — прошептал он. — Из-за меня всем плохо. Тёте Наде, дяде Грише, Кате. Лучше бы я умер вместе с мамой.
Надежда опустилась на колени рядом с ним.
— Не говори так. Никогда так не говори. Ты хороший мальчик. Ты самый лучший.
— Тогда почему все ругаются? Почему Катя плачет?
Она прижала его к себе. Маленькое тело дрожало, как птенец, выпавший из гнезда.
— Взрослые иногда делают глупости, — сказала она. — Но это не твоя вина. Ты ни в чём не виноват. Слышишь меня?
Он кивнул, но глаза остались пустыми.
Той ночью Надежда приняла решение. Позвонила Григорию.
— Возвращайся домой. Насовсем.
— Надя…
— Детям нужен отец. Обоим детям. Мы должны быть вместе хотя бы ради них.
— А ты? — тихо спросил он. — Ты сможешь?
Она помолчала.
— Я попробую. Это всё, что могу обещать.
Он вернулся на следующий день. Катя бросилась ему на шею. Денис робко улыбнулся — впервые за долгое время. И только Надежда стояла в стороне, понимая, что настоящие испытания ещё впереди.
Суд был назначен через три недели. Три недели, чтобы найти доказательства против Константина. Три недели, чтобы спасти мальчика, который стал ей почти родным.
Григорий ездил по адресам три дня подряд. Старый район, где Тамара жила с Константином до развода, встретил его обшарпанными подъездами и настороженными взглядами соседей. Никто не хотел говорить.
— Не помню такую, — отвечали одни.
— Съехала давно, — пожимали плечами другие.
— Не моё дело, — отрезали третьи.
На четвёртый день ему повезло. Старушка из квартиры напротив — Антонина Семёновна, восемьдесят два года, — открыла дверь на цепочку и долго разглядывала его через щель.
— Чего надо?
— Я ищу людей, которые знали Тамару. Она жила здесь, в сорок седьмой квартире.
— Тамарка? — старушка прищурилась. — А ты ей кто?
Григорий замялся. Правда была слишком сложной.
— Друг. Близкий друг. Она умерла недавно.
— Знаю. Слышала. Жалко девку. Намучилась она при жизни, настрадалась. Вы знаете про её мужа? Про Константина?
Цепочка звякнула, дверь открылась шире.
— Заходи. Чаю налью. Расскажу, что знаю.
Квартира пахла валерьянкой и старостью. На стенах — выцветшие фотографии, на подоконнике — герань в горшках. Старушка налила чай в щербатые чашки и села напротив Григория.
— Костька зверь был, — начала она. — Тамарка-то тихая, слова поперёк не скажет. А он пил. Не каждый день, но метко. И как напьётся — руки распускал. Я сколько раз слышала через стену грохот, крики, плач. Стучала к ним — молчат. А наутро Тамарка выходит, лицо разбитое, глаза в пол.
— Почему она не ушла сразу?
— А куда ей идти? Сирота она была, детдомовская. Ни родных, ни друзей. Костька её из общаги забрал, квартиру эту на её имя записал, чтоб привязать. Она и терпела.
— А полиция? Она обращалась?
Антонина Семёновна горько усмехнулась.
— Один раз вызвала. Приехали, посмотрели, сказали: «Разбирайтесь сами, семейное дело». А Костька потом её так отделал, что она неделю на улицу не выходила. Больше не вызывала.
Григорий почувствовал, как внутри всё сжимается от ярости.
— Вы могли бы рассказать это в суде? Выступить свидетелем?
Старушка помолчала.
— Могла бы. Только кто меня послушает? Старая бабка, память дырявая, — так скажут. Но если надо, приду. Тамарку жалко. И мальчонку её жалко. Сыночек у неё был, маленький. Видела пару раз, когда она приезжала вещи забирать.
— Денис, — тихо сказал Григорий.
— Может, и Денис. Не помню имени. Но глазастый такой, серьёзный. На Костьку совсем не похож.
Григорий достал телефон.
— Можно я запишу ваш рассказ? Для адвоката.
— Записывай. Мне скрывать нечего.
продолжение