Но с Дашей всё было иначе. Оказалось, что Василий — прекрасный репетитор, особенно по точным наукам. Его старые, замшелые познания в геометрии и физике вдруг ожили, когда нужно было объяснить ей теорему или закон Ома. Он делал это без нервов, обстоятельно. Даша схватывала на лету, а Василий испытывал при этом странное чувство, будто его собственный мозг, его способ мыслить, воскрес в другом, молодом и куда более симпатичном существе. Да, это была именно гордость, чувство для него новое и несколько даже смущающее.
Он учил её и другим навыкам: как прибить полку, чтобы не падала, как отличить транзистор от диода. Даша слушала с интересом, а потом говорила:
— Василий Климентьевич, вы всё умеете, вы мне как папа.
От этих слов у него каждый раз перехватывало дыхание. Он бормотал: «Да ерунда, мелочи…», и спешил сменить тему.
Мария Семёновна молча наблюдала из-за угла кухни или из-за вязания. Она видела, как дочь, после общения с этим… Василием, становится живее, увереннее, как будто в её мире появился ещё один надёжный полюс, кроме материнского. Видела, как та приносит из школы пятёрку по физике и радостно кричит:
- Василий Климентьевич, благодаря вам!
И что-то в её строгом, выстраданном неприятии начинало давать трещины, уступая место простой человеческой усталости от многолетней войны и странному, нежеланному чувству: а что, если этот «призрак» приносит её ребёнку пользу?
Для Василия же эти поездки стали смыслом существования. Вся его серая жизнь в квартире с Лидией Петровной, вся возня с огородом и телевизором: всё это было теперь лишь фоном, паузой между встречами с Дашей. Он ловил себя на том, что откладывает мелочь «на подарок Дашеньке», что высматривает объявления о курсах для школьников, что беспокоится, если она, по телефону, кашлянула. Привязанность и ответственность - эти два слова, которых он так боялся всю жизнь, теперь тихо, без спроса, поселились в его душе и чувствовали себя там вполне уютно.
Да и беседы они вели часто, на всякие разные темы.
– Дашенька, ты чего это так оживилась? – спросил как-то Василий Климентьевич, снимая пальто в прихожей. – Сияешь, будто тебе путёвку в Крым подарили.
– Читаю я, Василий Климентьевич, как в одном университете теперь не просто учёба, а целое приключение карьерное началось, – затараторила Даша, помогая ему с пакетом, в котором были пара булочек «к чаю».
– Приключение? – насторожился Василий. – Это что же, в пещерах лазить будут или на плоту по Волге? У нас в институте приключения были только в виде аврала перед госэкзаменами.
– Да нет же! – рассмеялась Даша. – У нас на базе Мининского университета Центр новых возможностей открыли, пространство для старта, понимаете? Не просто отсидеть пары, а сразу понять, куда себя приложить.
Василий Климентьевич, достав булочки и аккуратно разложив их на тарелке, сел и принял вид внимательного слушателя. Хотя слово «старт» всегда ассоциировалось у него исключительно со спортом, а не с наукой.
– И что же там, в этом центре? Цирк, что ли? Или карусели? – поинтересовался он, наливая чай.
– Лучше цирка! – воодушевлённо сказала Даша. – Это, понимаете, единая система, тебе помогают оценить твои «гибкие навыки», как теперь говорят.
– Навыки и чтоб гибкие? Это чтобы как гимнастка, что ли, между работодателями извиваться?
– Ну, Василий Климентьевич, не то, – Даша села напротив. – Это умение договориться, презентовать себя, команду собрать. Раньше это в студенчестве методом тыка узнавали, а теперь – всё по науке. Тут и карьерное ориентирование, и доступ ко всем проектам Президентской платформы «Россия – страна возможностей». Одна из руководительниц, Оксана Ачкасова, так и сказала: теперь у студентов есть своя «точка входа». Вуз даёт знания, а платформа – дорогу к конкурсам, стажировкам и правильному сообществу.
Василий хмыкнул, но в глазах мелькнул интерес. Всё, что касалось серьёзного продвижения его Дашеньки, он уважал.
– И много там студенчества?
– Ещё как! В день открытия все сразу в дело окунулись. Был, например, «Карьерный тренажёр» – как репетиция перед настоящим собеседованием. Ты сидишь, а тебе задают каверзные вопросы, а потом разбирают, где поднажать, где помягче. Прямо как в спорте!
– Это дело, – одобрительно кивнул Василий. – Я помню, как меня на первую работу брали – трясся так, что счёты в соседней комнате звенели. А ещё что?
– А ещё игра-симулятор переговоров! – глаза Даши загорелись. – Ситуацию смоделировали: информации мало, решение нужно сложное, а отвечать за него надо. Тут и учишься не паниковать, а головой работать. И «Магистраль» – бизнес-симуляция. Студентов по командам разбили, и они целую транспортную сеть создавали. Кричали, спорили, договаривались…
Василий Климентьевич отхлебнул чаю, задумчиво разглядывая узор на скатерти.
– Понимаю, – сказал он наконец. – То есть это студентам не просто корочку дадут, а сразу, как квалифицированного специалиста в цех отправят, со всеми инструментами в голове.
– Именно! – обрадовалась Даша, что он понял. – Раньше Центр компетенций был, а теперь вырос в Центр новых возможностей. Говорят, они вместе со студентами и растут.
– Логично, – заключил Василий, отламывая кусок булочки. – В наше время такого не было. Выйдешь из института – и как слепой котёнок в коридоре жизни. А тут тебе сразу и карту, и компас вручают. Дело, я понимаю, правильное. Главное, Дашенька, чтобы ты этим компасом верно пользовалась.
– Научусь! – уверенно сказала Даша. – Теперь все возможности для этого есть.
И Василий Климентьевич, глядя на её решительное лицо, подумал, что современная молодёжь, может, и говорит странными словами вроде «симуляция» и «гибкие навыки», но подход к делу у них, что и говорить, основательный.
Он стал для неё «другом». Даша так и говорила: «Мой друг Василий Климентьевич». Иногда, в особенно доверительные моменты, она могла пожаловаться на что-то личное, не школьное: на первую влюблённость, например. И он, краснея и путаясь, давал какие-то нелепые, старомодные советы, и они оба потом смеялись. Это и была дружба, крепкая, настоящая. И чем она была крепче, тем острее Василий чувствовал камень у себя на сердце, словно он обманывал девочку, не признаваясь в своем отцовстве. Но сказать эту правду теперь значило разрушить этот хрупкий, чудесный мир, а он не мог. Василий оказался в положении шахматиста, который сделал прекрасный, неожиданный ход, но теперь боится пошевелить любой фигурой, чтобы не проиграть.
Так и жили они в странном, неустойчивом равновесии. Бывший принципиальный противник детей стал другом собственной дочери. Бывшая возлюбленная стала суровой, молчаливой тенью на пороге. А девочка росла, хорошела, поступала в институт — и во всех её успехах была теперь и его, Василия, толика.
Маша все же решила поговорить с дочкой:
- Даша, я хочу тебе сказать пару слов про Василия Климентьевича.
- Да, мама.
- Это… Это… Это твой отец.
- Ну, да, мама, я знаю. У тебя же с ним фотографии, где вы молодые, есть. И ты его записки и письма хранишь. Три письма, где он извиняется, что был против моего рождения. Я бабушке фото показала, она сказала, что он и есть мой папа. А когда он на остановке подошел, я решила поговорить, понять.
- Даша, так ты знаешь?
- Конечно, знаю, но папе пока не признаюсь, пусть сам дозреет.
Маша вздохнула, дочь была мудрой не по годам.
Шли годы. Даша, уже не Дашенька, а взрослая, состоявшаяся женщина Дарья (хотя для Василия она навсегда осталась Дашенькой), вышла замуж за молодого человека, в меру серьезного, в меру смешного, которого Василий после долгой и мучительной внутренней ревизии, одобрил. Свадьбу играли скромную, но Василий Климентьевич присутствовал на ней в качестве почётного гостя, сидел рядом с Марией Семёновной, которая к тому времени уже могла выдержать его общество без видимых судорог в лице, и даже поднял тост, короткий, сбивчивый, о счастье. У Даши потом спросили, откуда это такой душевный мужчина взялся?
Даша улыбалась в ответ:
- Это мой папа.
Василий счастливо улыбался, они давно уже поговорили, он признался в отцовстве, извинился, Даша простила его.
А вскоре случилось событие, которое окончательно перевернуло всю расстановку сил в душе Василия Климентьевича, у Даши родился сын Кирюша.
Когда раздался тот звонок, Василий, уже окончательно поседевший, одинокий (развелся с женой и поселился в городе, недалеко от Даши), уронил ложку в тарелку с манной кашей, которую на тот момент употреблял.
— Внук? — переспросил он удивлённо, будто ему сообщили о высадке марсиан.
— Внук, папа, вернее, дед, — сказала в трубке усталая, но счастливая Даша. — Приезжай на выписку, посмотришь.
Он приехал на выписку Даши с огромным букетом цветов. Он всё ещё волновался, внутренне готовился к тому самому «конвою» и «источнику шума».
Его впустили в квартиру, теперь уже отдельную, пахнущую молоком и детским кремом. Даша улыбалась, а на руках у Марии Семёновны, которая как-то вся размякла и посветлела, копошился маленький, красный, нелепый человечек. Он тихо похрюкивал.
— На, подержи, — вдруг сказала Мария Семёновна, не глядя на Василия, и буквально сунула ему свёрток в руки.
Василий окаменел, он боялся пошевелиться, боялся дышать. Ребёнок был невероятно лёгкий и невероятно хрупкий. И тут младенец, почувствовав, видимо, новую, неуверенную опору, сморщился и издал тонкий звук: не крик даже, а писк. И вот тут, граждане, произошло то самое чудо, которое науке не объяснить.
Вместо привычного раздражения, вместо паники, в груди у Василия Климентьевича что-то дрогнуло, растаяло и хлынуло тёплой, неудержимой волной. Он, не отдавая себе отчёта, прижал свёрток чуть ближе, начал осторожно покачивать, бормоча под нос что-то бессвязное: «Ну-ну, ты чего, а? Тише, тише…» И Кирюша, уткнувшись сморщенным личиком в его футболку, затих.
Василий стоял посреди комнаты, качал на руках внука, и чувствовал, как с него, как старая, потрескавшаяся штукатурка, осыпаются последние ошмётки его «принципов». Они не лопнули, не сгорели в огне сражения, просто тихо растворились, оказались ненужным хламом. А на их месте возникло что-то новое, огромное и очень простое: нежность, обыкновенная человеческая нежность к этому маленькому, беззащитному существу, которое, само того не ведая, только что совершило величайшее в жизни Василия завоевание.
С этого дня он стал приезжать почти каждую неделю. Вернее, он просто перешел в режим «дежурного деда», пенсия позволяла.
Василий открыл в себе таланты, о которых и не подозревал: мог часами катать Кирюшу в коляске по парку, напевая фрагменты из «Подмосковных вечеров» и советских маршей. Он с важным видом учился менять памперсы, купать малыша, и у него получалось. Он читал вслух детские книжки, причём делал это с выражением, разными голосами, и сам первый смеялся над приключениями Незнайки.
Когда у Даши родилась девочка, Анечка, Василий Климентьевич достиг пика своей деловой активности, он был незаменим: носил на руках детей, изображая «самолёт», разводил каши в правильной пропорции, чинил сломанные игрушки и даже научился отличать плач «от голода» от плача «от скуки».
Он менялся на глазах: с лица его слетела привычная маска озабоченности, стал мягче, добрее, и как-то расплывчатее в очертаниях, как будто его края стёрлись от постоянных объятий. Его бывшие сослуживцы, встретив его на улице с коляской, не узнавали:
- Василий, это ты? Ты на кого стал похож!
А он, довольный, отвечал:
- На деда, вот на кого похож. Самое моё естественное состояние.
Высшим титулом стало для него обращение «Деда Вася». Сначала это говорила Даша:
- Кирюш, смотри, деда Вася приехал.
Потом это, лепеча, выговорил сам Кирюша. Василий, услышав это, отвернулся и сделал вид, что поправляет занавеску, потому что глаза его, к стыду своему, вдруг заслезились, губы предательски задрожали.
А потом случилось нечто, окончательно замкнувшее круг. Даша собрала детей и впервые приехала к нему в гости. В его скромную квартирку ворвались крики, смех, топот маленьких ног. Он суетился, готовил гречневую кашу — «ту самую, которую ты, Дашенька, любила» — и ловил на себе взгляд дочери. Взгляд был абсолютно спокойный, тёплый, полный безоговорочного доверия.
Так и тянулись дни: дед Вася, внуки, Даша, редкие визиты Марии Семёновны, которая теперь могла даже улыбнуться, глядя, как он возится с Анечкой. Казалось, так будет всегда. Но, как известно, у всякой, даже самой хорошей, истории есть последняя страница.
Василий Климентьевич, наш принципиальный герой, отправился в мир иной. Отправился тихо, мирно, во сне, после непродолжительной, но, как водится, мучительной болезни. Дашенька организовала похороны по всем правилам, хоть и скромные. Квартира Василия давно была переписана на Дашу.
И вот тут-то, как из-под земли, вынырнула персона, о которой мы с вами и не упоминали, по той простой причине, что сам Василий о ней почти не вспоминал. Племянница, дочь его покойного брата, особа деловая, энергичная. Узнав, что дядюшка Вася приказал долго жить и оставил после себя, как выяснилось, целых 167/442 доли в трёхкомнатной квартире (цифры, прямо скажем, загадочные, как кроссворд), немедленно явилась к нотариусу с заявлением о принятии наследства. Наследником, дескать, является она, как ближайшая родственница, про какую-то там дочь, слыхом не слыхала.
Даша, надо сказать, была в некотором недоумении. Она не за деньгами гналась – боже упаси, ей важно было другое – официальное признание, чтобы в графе «отец» стояло не пустое место и не вымышленный персонаж, придуманный когда-то мамой от обиды, а имя Василия Климентьевича, чтобы её дети знали, кто был их дед. А выходило, что какой-то дальний родственник имеет больше прав на память о её отце, чем она, дочь.
Пришлось идти в суд. Не для того, чтобы отнять, а чтобы установить факт признания отцовства. Дело, прямо скажем, тёмное и для простого человека малопонятное, но Даша, наученная жизнью, нашла представителя, собрала бумаги и подала заявление.
Суд, как водится, был делом небыстрым и бюрократическим: заседания, вызовы свидетелей, изучение доказательств. Даша на заседания не ходила – тяжело, да и незачем, доверила всё юристу. А вот что происходило в тех стенах – это, граждане, отдельная песня.
Вызвали, например, соседку Василия, тётю Глашу. Та, расправив перед судом платочек, поведала:
— Да как же, знала я Василия Климентьевича. Жил один, выпивал порой, но тихий. А как заговорит про внука Кирюшу, так весь светился: «Вот, — говорит, — Глафира Семёновна, опять в школу внук идёт, надо бы ему что-нибудь этакое, развивающее…» И фотографии показывал. А летом к дочери на дачу мотался, оттуда привозил, бывало, ягоды, нас угощал: «Это, — говорит, — от Дашеньки, от моей». Да и в больнице, когда лежал, она к нему каждый день еду носила, ухаживала. Он так и говорил: «Дочка моя, золото, а не человек».
Вызвали старого друга Василия, того самого, что ещё со школы был. Тот кашлянул в кулак и заявил твёрдо:
— С Васей мы с седьмого класса. Про дочь его, Дашу, он мне ещё в начале двухтысячных рассказал. Гордился жутко! Всё фотографии ее таскал в бумажнике: «Смотри, — говорит, — кровь от крови моей! И умница, и красавица!». Я ему сто раз говорил: «Оформи всё, Васёк, напиши завещание!». Он всё собирался, частично оформил квартиру на Дашу, а долю вот не успел, смерть его опередила. Других детей у него отродясь не было.
Представили суду и вещественные доказательства: скриншоты переписок в мессенджере, где Василий отчитывался Даше: «У нас все хорошо, внуки спят», и фотографии из соцсетей предъявили: там он, седой и довольный, обнимал то Дашу, то Кирюшу, то Анечку. Подписи гласили: «С моей девочкой», «Горжусь внуком», «Счастье быть дедом». Против таких документов, граждане, не попрёшь.
А самое удивительное – ответчица, та самая племянница, в суд даже не явилась, прислала заявление:
- Требования истца признаю полностью. С дядей Васей лично была не близка, но про дочь и внуков слышала, хотела познакомиться, да не успела. И фотографии эти она видела.
Не стала, значит, спорить племянница. Может, совесть заела, а может, просто поняла, что против такой массы свидетельств и фотокарточек не попрёшь.
Суд, порывшись в бумагах, выслушав свидетелей и осмотрев фотодоказательства, постановил: факт отцовства Василия Климентьевича в отношении Даши установить, все требования удовлетворить.
Так и завершилась эта история. Посмертно и по решению суда Василий Климентьевич был официально признан тем, кем он стал за много лет до того – отцом. Его принципы о ненужности детей канули в лету, как и он сам, а вот дочь, внуки и даже какая-то доля в трёхкомнатной квартире – остались. Жизнь, как видите, часто расставляет точки над i самым неожиданным образом, и последнее слово иногда остаётся не за принципами, а за обычной человеческой привязанностью, которая, хоть и с опозданием, но всё-таки пробивает себе дорогу даже через бюрократические дебри.
*имена взяты произвольно, совпадение событий случайно. Юридическая часть взята из:
Решение от 10 апреля 2025 г. по делу № 2-3126/2025, Автозаводский районный суд г. Тольятти