Я увидела его в окне ювелирного — он держал в руке бархатную коробочку, а свет от ламп падал на его волосы так, что он казался мне прямо как с рекламного плаката. Мой муж. Мой Андрей. Выбирает мне подарок на нашу третью годовщину.
Сердце сделало какой-то сумасшедший кульбит. Я же тоже шла к нему — у меня в сумке лежала коробочка с запонками, которые он хотел. Тоже сюрприз. Хотелось ворваться, обнять, засмеяться от счастья, но решила подождать у витрины.
А потом рядом с ним появилась она. Валентина Сергеевна. Моя свекровь.
Конечно. Ни один важный шаг в жизни Андрея не обходился без ее одобрения, даже выбор носков — я к этому привыкла. Но здесь, в этом дорогом, почти музейном магазине, где все блестит и пахнет деньгами и обещаниями...
Я зашла внутрь, притворившись, что меня интересует вон то жемчужное ожерелье. Оно висело на витрине, за углом. Я могла их видеть, они меня — нет. Идеальная позиция для катастрофы.
— Доволен, сынок? — ее голос, такой сладкий, такой елейный, всегда вызывал у меня нервную дрожь. — Колье чудесное. Блестит, как ей нравится.
Андрей улыбнулся, и я замерла, впитывая его счастье.
— Она будет на седьмом небе от этого колье, мама! Три карата, она заслужила!
Я сжала свою сумочку так, что костяшки побелели. Я заслужила. Я заслужила! Как это важно слышать!
— Заслужила... — прошипела Валентина Сергеевна, и голос ее резко изменился. Он стал похож на лед, который вот-вот треснет под тобой. — Заслужила три года бардака в доме, вечно остывшие ужины, ее эти карьерные замашки... Я не понимаю, Андрей. Зачем тебе это?
Я застыла. Просто окаменела. Мне показалось, что я оглохла, потому что… потому что я не могла дышать.
— Мам, что ты начинаешь? — голос Андрея звучал устало, раздраженно. Это меня кольнуло сильнее, чем слова свекрови. — Мы счастливы.
— Счастливы? Она не родила тебе, сынок! Она все время в разъездах, у нее работа важнее семьи. Ты видишь, какая она несобранная? Посмотри на ее маникюр — он же красный, как у... как у актрисы! Ты что, не видишь, что ее воспитывали неправильно?
Андрей молчал. И это молчание было НАИХУДШЕЙ пыткой.
Я пыталась убедить себя — он сейчас ответит. Скажет: «Мама, это моя жена, она идеальная!» Скажет: «Ее красный маникюр – это моя страсть!» Но он молчал. Он просто рассматривал свое отражение в витрине.
— Она никогда не будет хорошей женой для моего сына! — заявила свекровь, и я почувствовала, как по моей щеке потекла одна-единственная слеза. Горячая, обжигающая. Мне вдруг стало неважно, что она говорила о красном маникюре или о моих разъездах. Важно было то, что я СЛЫШАЛА это. Каждое слово.
Я услышала, как Валентина Сергеевна добавила уже шепотом, но я ловила каждый звук, как приговоренный ловит последние слова судьи:
— Она не наша, Андрюша. Она чужая. Она сломает тебе жизнь своей независимостью.
И тут Андрей, мой любимый муж, вздохнул — тяжко, глубоко, будто подтверждая:
— Знаю, мам. Но что поделать? Я ее люблю...
«Люблю». Это слово, брошенное как оправдание, как признание своей слабости, а не моей ценности, добило меня окончательно. Он согласен с ней. Он считает, что я — проблема, которую он вынужден «любить». Не счастье, не опора. А просто «проблема, которую он любит».
Я опустила глаза на коробочку с запонками в моей сумке. Запонки для мужчины, который позволяет матери в открытую уничтожать его жену. Для человека, который, кажется, любит меня, но при этом стыдится. Стыдится меня.
Я вышла из магазина. Не вышла — выбежала. Не глядя на них, не оглядываясь. Я просто чувствовала, как весь блеск бриллиантов, вся эта «любовь» и «заслуженность» превратились в ПЫЛЬ.
Я шла по улице и знала одно: я только что потеряла мужа, которого, как оказалось, никогда и не было. Был мальчик, который слушал маму и жалел о своем выборе.
***
Я шла по улицам и не плакала. Хуже. Я чувствовала холод. Такое бывает, когда температура тела падает критически, и ты уже не чувствуешь боли, только ледяное оцепенение. Моя рука непроизвольно сжала коробочку с запонками, которую я собиралась подарить Андрею.
Я зашла в первое попавшееся кафе, заказала самый крепкий кофе, который они могли сварить, и достала телефон.
Звонить Андрею? Устраивать сцену? Кричать: «Я ВСЕ СЛЫШАЛА!»? Нет. Этого они от меня и ждут. Эмоций. Слепого гнева. Женской истерики, которую потом можно легко обесценить: «Ой, Дианочка, ты опять все не так поняла! Мама просто волнуется! Мы же тебя любим!»
Нет. Я не дам им этого удовольствия.
Моя первая мысль была: Убежать. Собрать вещи и исчезнуть. Но потом я посмотрела на свое отражение в темном окне. Уставшая, но не сломленная женщина смотрела на меня. И я услышала внутри себя голос: «Сбежать — это проиграть. Это подтвердить их слова: ты не справилась, ты слабая».
Слабая? Я? Да я, черт возьми, за три года вытянула его компанию из долговой ямы! У меня карьера, у меня амбиции, у меня, в конце концов, КРАСНЫЙ МАНИКЮР! И именно это, моя независимость, мой цвет, их и душит.
Я открыла контакты и нашла Лену. Моя подруга-юрист. Холодный, прагматичный мозг.
— Лен? Мне нужна помощь. Не как подруги. Как юриста.
— Что случилось, Диан? У тебя голос как у терминатора.
— Мне нужно понять, как быстро и максимально выгодно для меня развестись. И мне нужно знать, как в суде можно использовать его многолетнюю финансовую зависимость от моей зарплаты и доказательства психологического абьюза, который длился годами.
— Стоп. Абьюз?
— Да. Через его маму. И его молчание. Они унижали меня за мои успехи. За то, что я не «их» — не домашняя, не рожающая, а с «карьерными замашками» и красным маникюром. Я сейчас осознала, что это не просто свекровь-монстр. Это СИСТЕМА подавления моей личности, которую он добровольно поддерживает.
Лена молчала пару секунд.
— Приезжай. С документами. Но Диан... ты уверена?
— Никогда не была так уверена.
Я поехала к Лене. И пока мы разбирали наши общие счета, наш брачный контракт, который я подписала, не читая (какая же я была дура, ГОСПОДИ!), в моей голове созрел план. План, достойный «актрисы», как выразилась Валентина Сергеевна.
Я решила сыграть ИДЕАЛЬНУЮ ЖЕНУ. Последний раз.
Позвонила Андрею, придав голосу идеальную, немного задыхающуюся от счастья интонацию.
— Андрей! Ты представляешь, я сегодня была у ювелира, выбирала тебе запонки, и увидела, что ты тоже там был! Боже, я до сих пор не знаю, что ты выбрал! Привезешь мне подарок сегодня? И мама придет? Отлично! — Я намеренно сделала паузу, чтобы он почувствовал, в каком я «в восторге». — Я буду ждать вас. Приготовлю ее любимый торт, надену это... белое платье.
Белое платье. Символ невинности. Идеально.
— Диана, ты... ты в порядке? — Его голос звучал с облегчением, он, очевидно, боялся, что я что-то заподозрила.
— В полном, милый! Это же годовщина!
Я сбросила вызов, и мои губы растянулись в тонкой, холодной улыбке. Лена смотрела на меня с восхищением и ужасом одновременно.
— Диана, ты же не собираешься...
— Собираюсь, — прервала я ее. — Я иду на ужин, чтобы поставить последнюю, жирную галочку в своем списке доказательств. Мне нужно увидеть, как они будут ЛГАТЬ. Мне нужно услышать, как они будут хвалить мое «белое» платье, ее любимый торт, мои «заслуженные» бриллианты. И понять, что за этим фасадом нет ничего, кроме презрения к той, настоящей мне. Это будет мой последний, идеальный выход из их жизни.
Я взглянула на свою руку. Красный маникюр. И я больше не чувствовала стыда, потому что чувствовала силу.
***
Я приехала домой. Белое платье. Нарочито скромная прическа. На кухне — тот самый торт, который Валентина Сергеевна обожала, испеченный с убийственным хладнокровием. Я играла роль. Играла женщину, которую они хотели видеть. Жалкую, домашнюю, легко контролируемую.
Внутри, под этим тонким слоем белой ткани, я была ЛЕД.
Они пришли. Андрей с букетом и с бархатной коробочкой. Валентина Сергеевна — с фальшивой улыбкой и бутылкой дорогого шампанского. Они были довольны. Довольны, что я «не заподозрила», что я «в норме», что их маленький сговор остался секретом.
— Дианочка, дорогая! Ты просто ангел! — ворковала свекровь, осматривая мой торт. — Белое платье тебе так идет! Очень скромно.
— Спасибо, Валентина Сергеевна, — мой голос был идеальным: тихим, нежным. — Я старалась.
Когда Андрей надел мне на шею колье, оно было тяжелым, холодным, как приговор.
— Ты заслужила, милая, — прошептал он, целуя меня в висок.
В этот момент меня чуть не стошнило от лицемерия. Заслужила? Заслужила ложь, унижение, тайное презрение?
Мы сели за стол. Они пили шампанское, хвалили торт, обсуждали, какой хорошей женой я стала, как только перестала так много работать. Я слушала и кивала, но под столом моя рука сжимала конверт с документами: заявление о разводе, исковое заявление о разделе совместно нажитого имущества и о выходе из их семейного бизнеса (с правом на долю, естественно, ведь я его вытаскивала).
Наступило время тостов. Андрей поднял бокал.
— За нас! За три года счастья! За то, что ты, Диана, наконец... созрела для семьи!
Он улыбнулся мне своей самой искренней, самой лживой улыбкой.
Я тоже взяла бокал. Момент. Я ждала его три года. Три года стыда, боли, сомнений в себе. И вот он. Мой.
— Спасибо, Андрей, — начала я, и мой голос, хоть и был тихим, заставил их замереть. — Я тоже хочу произнести тост. За открытие глаз.
Я медленно поставила бокал на стол. Моя рука скользнула в декольте, я расстегнула застежку и сняла колье. Оно упало на скатерть, невинно сверкая.
— Вы знаете, Валентина Сергеевна, — я повернулась к ней, и моя улыбка исчезла. На лице не осталось ни одной эмоции, кроме ЧЕСТНОСТИ. — Вы абсолютно правы.
Свекровь вздрогнула. Андрей насторожился.
— Вы сказали в ювелирном, что я не заслужила его. Что я неправильная. Что у меня красный маникюр — и это как у актрисы. Что я никогда не буду хорошей женой для вашего сына.
Тишина. Абсолютная. Убивающая.
Валентина Сергеевна побледнела, как мое белое платье. Андрей вскочил.
— Диана, что ты несешь?!
— Несу правду, милый. Я была в магазине. Я все слышала. И самое страшное, Андрей, — это не ее слова. Страшно то, что ты, мой муж, МОЛЧАЛ. Ты согласился, что я проблема, которую ты вынужден «любить».
Я достала конверт. Положила его перед ним.
— Вот, Андрей. Это мой ответ. Я освобождаю тебя от этой «проблемы». Здесь заявление о разводе. И, чтобы ты не волновался, документы о моем выходе из семейного бизнеса. Твоя мама волновалась о моей «независимости» — так вот, моя независимость теперь финансово оформлена и она гарантирует мне безбедное существование без твоей поддержки.
Я взяла колье со стола, подняла его за цепочку и протянула Валентине Сергеевне.
— А это, Валентина Сергеевна, я хочу подарить вам. Вы его выбрали. Вы считаете, что я его не заслужила, — я наклонилась ближе, и мой шепот стал сталью. — Но, кажется, заслужили его вы. За идеальную роль монстра, который помог мне наконец понять:
Я — Диана Раневская. Моя самоценность не измеряется чьим-то одобрением, тортами или рождением детей. Мои границы — это моя крепость. И если ты позволяешь кому-то унижать того, кого ты «любишь», значит, ты любишь только себя и свое удобство.
Я не стала ждать ответа. Я просто сняла свое белое платье и бросила его на стул. Под ним, конечно же, был мой любимый, ярко-красный шелковый комбинезон.
Я подхватила свое пальто, сумочку с ключами от новой квартиры, обернулась и сказала, глядя прямо в остекленевшие глаза Валентины Сергеевны:
— Вы хотели хорошую жену для своего сына? Удачи в поисках. А я ушла быть хорошей для себя.
И вышла. Я шагала по ночному городу. В красном. Свободная. И впервые за три года я чувствовала себя НЕОБЫКНОВЕННОЙ.
Всем большое спасибо за поддержку!