Яна на самом деле устала. Устала от этой двуличности, когда в лицо — улыбка, даже, может, комплимент (редко, конечно, но бывает), а за спиной — почти ощутимое шипение, словно кошка, притаившаяся в темном углу.
Ей 28. Боре — 30. И они уже три года женаты. Три года, как Яна пытается доказать, что она не «простолюдинка», не «замарашка» из рабочего поселка, а... ну, просто жена его, Бориса.
А Боря? Боря, он хороший. В целом. Он не кричит, он не бьет посуду. Он просто... никакой. Словно стена между ним и его мамой, Галиной Петровной, выросла, и он ее даже не замечает, а Яна об эту стену — башкой.
Вчера они снова до ночи говорили про переезд. Яна просто умоляла:
— Боря, ну послушай, ну давай снимем эту квартиру наконец! Мы же можем! Снимем, и...
— Яна, я же говорил! — он мял в руках пульт. — Мама переживает, что мы на ее деньги съедем.
— На ее деньги?! Боря, мы ипотеку сами тянем, Галина Петровна нам подарила этот первый взнос, но с таким условием, что будет жить в нашей квартире! Давай съедем и будем продолжать выплачивать свою ипотеку, я готова.
Он смотрел, словно она предлагает ему ограбить банк, а не уехать от маминой опеки.
Ладно. Вроде как он ей пообещал вчера.
— Хорошо, Яна, я поговорю с мамой, скажу что мы ищем варианты, но осторожно, понимаешь? Осторожно.
Утром, пока Яна еще в пижаме, к ним заглянула соседка тетя Люда:
— Ой, Яночка, соль мне дашь? Забыла я купить...
— Да, конечно, Люда, сейчас!
Яна взяла на кухне солонку, вышла в коридор к тете Люде и отдала соль. Закрыла дверь и направилась обратно на кухню. Она была настороже. Что-то в Боре, сидевшем в гостиной, было неестественным.
Яна кралась по коридору. И тут она услышала эти голоса.
Телефон Бори был у него в руках. Он сидел на диване, включив громкую связь. Галина Петровна. Слышимость — как будто она стоит в метре, а не говорит по телефону. Яна замерла у двери.
— ...она негодная, Борис. Ты меня слышишь? Не-год-ная. — Свекровь цедила слова, словно уксус. — Какой переезд? Зачем тебе эта ее самодеятельность?
Яна схватилась за ручку двери. У нее похолодели руки.
— Мама, мы просто... мы хотим пожить отдельно, — Боря звучал нудно, уставшим голосом, словно робот, которому пора на подзарядку.
— Отдельно?! — голос свекрови был как удар кнута. — Ты посмотри на ее мать — из простой рабочей семьи, Яна сама... она же учительница! — Галина Петровна произносила это словно приговор. — Где ты видел, чтобы наша фамилия, Борисовы, сочеталась с такой родословной? С этой... простотой? Она не должна рулить твоими финансами, Боря, ты ей просто кивни, скажи, что ищешь варианты, а потом... потом мы ей объясним, что сейчас не время, что это невыгодно для семьи.
— Мам, я не могу ей...
— МОЖЕШЬ! — крик свекрови прорезал тишину. — Ты — мужчина, ты — сын своей матери! А она? Она должна знать свое место. Она должна радоваться, что ты на ней женился!
Яна в этот момент почувствовала, как ее накрывает не обида. А — чистейший, кристальный лед. Ярость, от которой кровь стыла в жилах.
Она мгновенно достала свой телефон из кармана. Не думала, не плакала. Только холод. Открыла Диктофон. Нажала Запись.
Боря все еще что-то мямлил маме про «рациональное зерно».
Свекровь продолжала:
— ...и главное: ты ей просто укажи на ее место! Никаких переездов!
Яна стояла, прислонившись к стене, и в ее глазах — ни слезинки. Только этот холод.
Когда Боря закончил разговор и сбросил звонок, Яна уже знала, что у нее есть. Файл: «Запись разговора. 15 минут».
— Он знал. И молчал, пока меня унижали. А я думала, что это просто борьба с мамой, а для них я — ПУСТОЕ МЕСТО.
Вот что по-настоящему страшно. Когда человек, которого ты привык видеть слабым, вдруг надевает маску и начинает играть с тобой по твоим же, грязным правилам. И ты даже не замечаешь, что лед под твоими ногами уже треснул.
Яна... она вернулась из коридора, и ее лицо было идеальным. Боря так и не понял, что произошло.
— Что, мама звонила? — спросила Яна, даже не дрогнув.
Боря отвлекся от ноутбука, где, видимо, листал уже не ленту, а сводки о «рациональном зерне» семейных финансов.
— Да. Звонила. — Он зевнул. — Устала я, Янка. Говорю, что съехать хотим, она говорит, что нам невыгодно. Ну, ты сама знаешь.
— Знаю, — кивнула Яна. — А я вот, знаешь, подумала... может, она права?
Боря на нее уставился. Он, кажется, ожидал привычного взрыва, привычного недовольства, которое он легко мог проигнорировать.
— Правда? — В голосе Бори появилась такая надежда. — То есть, мы пока подождем?
— Конечно, подождем, — Яна подошла, поцеловала его в макушку. — Ты же говорил, Галина Петровна переживает. А мы не хотим ее расстраивать, правда?
Она не просто сыграла. Она переиграла. Боря расслабился. Успокоился. И это было самое страшное. Он даже не заподозрил, что в этот момент Яна подписала ему приговор.
Следующая неделя для Бори была, наверное, самой сладкой за последние три года. Яна не скандалила. Она была идеальной женой, без намека на «негодную родословную». А Яна... она просто готовилась.
Вечерами, пока Боря смотрел футбол, Яна тихо сидела за ноутбуком, делая вид, что занимается своими делами или ищет новую работу. На самом деле она проверяла другое.
Она зашла на сайт своего банка и подала заявку на кредит. На минимальную сумму, которую она могла бы выплатить со своей зарплаты учительницы (пусть и небольшой). Она сделала это специально, чтобы создать личный, неприкосновенный запас.
Зачем? Потому что когда Боря поймет, что такое настоящее предательство, ей понадобится подушка безопасности.
Она скачала все выписки по совместному счету, где были видно, как Галина Петровна активно распоряжалась их деньгами. Вот перевод на ремонт дачи свекрови. Вот оплата ее путевки. Вот — крупный перевод, помеченный как «Долг». Яна скачивала каждый чек, каждый документ. Холодный расчет.
Через десять дней Яна поехала к юристу. Она не стала рассказывать историю. Она просто положила на стол диктофонную запись и кипу документов.
Юрист, женщина с жестким лицом и проницательным взглядом, прослушала первую минуту.
— Достаточно, — сказала она. — Мужчина у вас... несамостоятельный. Манипуляции налицо.
Они разработали План А.
А Боря тем временем готовился к сделке. В пятницу Галина Петровна должна была перевести им обещанный крупный транш (тот, что якобы закроет их ипотечный хвост, но на условиях проживания ее в квартире), а Боря должен был подписать дарственную на свою долю в старой, крошечной квартире, которая осталась ему от бабушки, в пользу мамы. Вот так они обменивали деньги на имущество, чтобы «сохранить род».
Пятница. Боря сидел за столом, в приподнятом настроении, ждал звонка от нотариуса.
Яна подошла к нему. Она была одета в свое любимое, яркое платье, которое Галина Петровна однажды назвала «вульгарным».
— Я, наверное, схожу в магазин, куплю вина. Отметим, что мы, наконец, поладили с твоей мамой?
Боря, не отрываясь от телефона, улыбнулся:
— Конечно, Яна, иди.
Она поцеловала его в щеку. И вышла. Но не в магазин.
Яна спустилась, села в такси и уехала на съемную квартиру, ключи от которой она получила днем ранее. Ее чемоданы (собраны и упакованы так, что Боря и не заметил пропажи) уже ждали ее там.
На его столе, рядом с документами для нотариуса и телефоном, она оставила три вещи:
- Заявление на развод (уже подписанное).
- Папку с распечатками всех переводов и чеков, которые он делал маме в ущерб их общей семье.
- Флешку. На флешке — файл с названием: «Ты ей просто не дай забыть, кто она такая».
Яна сидела в такси, смотрела в окно. Холод. Она не чувствовала триумфа. Только леденящую пустоту.
***
Когда Боря понял, что произошло, было уже поздно.
Он увидел на столе заявление. Увидел флешку, и что-то внутри него оборвалось. Он воткнул ее в ноутбук. Первое, что услышал, был визг мамы: «...Она должна знать свое место!» А потом — свой, подлый, скулеж про «рациональное зерно». Он закрыл файл. Его бросило в жар.
Нотариус должен был приехать через час. Галина Петровна должна была перевести обещанную сумму, которая наконец-то освободила бы его от части ипотеки, но за которую он должен был отдать бабушкину квартиру. Дарственная. Это был идеальный план матери, как привязать его к себе и лишить Яну влияния.
Боря судорожно схватил телефон, чтобы позвонить Яне. Недоступен. Он позвонил маме, но Галина Петровна, уверенная в успехе, была на деловой встрече и сбросила.
Нотариус приехал ровно в назначенное время. Боря сидел, белый, как мел.
— Вы готовы, Борис? Документы? — Нотариус окинул взглядом нервного мужчину и пустой стол.
В этот момент раздался звонок. Галина Петровна. Она говорила громко, нервно, на повышенных тонах, даже не спросив, один ли он.
— Боря, ты что там, подписал уже?! Я сейчас перевожу деньги! Не вздумай опять что-то натворить, а то я...
Боря прервал ее, задыхаясь:
— Мама! Яна ушла! Она оставила... оставила запись, мама! Нашего разговора! И заявление на развод!
На другом конце провода наступила тишина. Та самая, ледяная.
— Какая... запись? — Прошипела Галина Петровна. — Ты! Идиот! Ты что, не можешь за женой уследить?!
Нотариус закашлялся. Он явно все слышал.
— Борис, мы можем продолжить? — спросил он, с явным осуждением во взгляде.
— Нет! — крикнул Боря, впервые перебив маму. — Мама, ты слышишь? Нотариус здесь! Мы не будем ничего подписывать!
— ПОДПИШЕШЬ! — рявкнула Галина Петровна. В ее голосе была не ярость, а чистый страх за репутацию. — Ты подпишешь, а потом я сама с этой негодной разберусь! И чтобы ни слова об этом! Я переведу тебе деньги СЕЙЧАС. Но ты мне отдашь эту запись!
Боря, подконтрольный до мозга костей, в итоге подписал дарственную. Деньги пришли. А Яны не было.
Развод был грязным, как и ожидалось. Галина Петровна наняла своего юриста, Боря — мямлил. Но Яна не играла. Она просто предоставила холодные факты: переписку, где Боря подтверждал, что действовал по указанию матери, и, главное, запись.
Яна не требовала сказочных богатств. Она требовала лишь свою законную половину имущества.
— Нам не нужны скандалы в суде, — сухо говорила Яна юристу Галины Петровны. — Я просто хочу то, что мне положено. Но если это выйдет в прессу...
Угроза огласки сработала. Галина Петровна очень дорожила своим местом в Совете попечителей. Она сдалась, заплатила Яне достойную компенсацию и даже отдала ту злополучную «долю» в бабушкиной квартире. Просто чтобы запись не вышла наружу.
Прошел год. Боря жил один в той самой квартире. Он был несчастен. Мама звонила ему каждый день, но теперь ее тон был еще более презрительным.
— Ты опозорил нашу фамилию! — шипела она. — Из-за тебя я потратилась на эту... уборщицу!
Яна же, свободная и с деньгами, которые она получила от этого развода, наконец-то смогла вздохнуть. Она открыла свое маленькое, но успешное репетиторское агентство. Чувствовала себя легко.
И тут — финальный шах.
Она не стала покупать дорогую машину или лететь на Мальдивы. Она взяла часть своих денег (тех, что она получила за свою долю), прибавила к ним тот маленький кредит (ту самую подушку безопасности), и купила квартиру в том же подъезде, что и Галина Петровна.
Въезжая, она не стала устраивать цирк. Она просто прислала Галине Петровне букет — большой, белый, с запиской.
«Уважаемая Галина Петровна. Теперь мы соседи. И нет, я не негодная. Я — ВАША НОВАЯ СОСЕДКА. С уважением, Яна Борисова (бывшая).»
Когда Галина Петровна увидела фургон у подъезда и Яну, с улыбкой заносящую цветы в соседнюю дверь, она поняла, что проиграла. Проиграла негодной учительнице из рабочей семьи, которая не просто «знала свое место», а купила себе место, прямо напротив нее.
Боря, узнав об этом, позвонил Яне, впервые за год.
— Зачем? Зачем ты это сделала?!
— Чтобы ты и твоя мама каждый день помнили, какова цена предательства, Боря. — Ее голос был ровным, без тени обиды. — И да, ты должен знать, что это была цена твоего молчания.
Яна повесила трубку. Холодный расчет. Свобода.