Осенний дождь барабанил по жестяному подоконнику с такой настойчивостью, будто пытался выбить азбукой Морзе какое-то важное предупреждение, но Елена его не слышала. Точнее, слышала, но не слушала. В её голове шумело совсем другое — гул прожитого дня, звон кассовых аппаратов, бесконечные разговоры коллег и тот противный писк турникета в метро, который всегда срабатывал именно на ней.
Она стояла в прихожей, прислонившись спиной к двери, и пыталась отдышаться. В руках у неё были два тяжеленных пакета из супермаркета. Ручки предательски врезались в ладони, оставляя красные полосы, но поставить пакеты на пол не было сил. Хотелось просто постоять вот так, в темноте коридора, вдыхая запах сырой куртки и чужих духов, прицепившийся в переполненном автобусе. Дома пахло жареной картошкой и чем-то сладким, приторным, напоминающим дешевый освежитель воздуха «Морской бриз».
— Ленка, ты? — донеслось из глубины квартиры. Голос мужа, Виктора, звучал расслабленно, с той особой ленцой человека, который уже часа три как дома и успел сродниться с диваном.
Елена наконец разжала пальцы. Пакеты с глухим стуком опустились на плитку. Бутылка кефира звякнула о банку с горошком.
— Я, — выдохнула она, стаскивая промокшие ботинки. — Кто ж ещё.
Виктор появился в проеме кухни. В домашних трениках с оттянутыми коленками и в футболке, которую Лена давно порывалась пустить на тряпки. Он жевал яблоко, и этот хруст почему-то отозвался у неё зубной болью.
— А чего так долго? Я уж думал, тебя украли, — хохотнул он, но к пакетам не притронулся. — Там мать звонила, спрашивала, когда мы к ней заедем. У неё кран на кухне опять капает.
Лена прошла мимо него на кухню, чувствуя, как внутри начинает закипать раздражение. Не злость, нет, а именно то тягучее, липкое раздражение, которое копится годами, как накипь в чайнике, и однажды просто отваливается кусками, засоряя всё вокруг.
— Вить, какой кран? — она включила воду, чтобы помыть руки, и посмотрела на своё отражение в темном окне. Уставшая женщина с поплывшим макияжем. — У нас у самих в ванной полка держится на честном слове уже месяц. Ты обещал прибить.
— Ну сравнила! — Виктор обиженно фыркнул, усаживаясь обратно за стол. — То полка, а то кран. Вода же денег стоит. Мать переживает.
Елена молча начала разбирать продукты. Молоко, хлеб, курица, десяток яиц. Всё как всегда. Двенадцать лет брака, и каждый вечер — этот тетрис из продуктов в холодильнике.
Квартира эта, двушка в старом, но крепком доме, досталась Елене от бабушки. Это была её крепость, её личное пространство, которое она выгрызала у судьбы, делая ремонт по выходным, откладывая каждую копейку на новые обои и ламинат. Виктор пришел сюда, когда всё уже было готово. Пришел с одним спортивным рюкзаком и гитарой.
— Лен, — Виктор подошел сзади. — Слушай, тут такое дело... Мама предложила пожить у нас, пока мы будем в Турции.
Лена закрыла холодильник. Очень аккуратно, чтобы не хлопнуть дверцей так, что посыпалась бы штукатурка.
— Нет.
— Что «нет»? — Виктор моргнул.
— Нет, Витя. Никакой мамы в моем доме в мое отсутствие. Я не хочу, чтобы кто-то рылся в моих вещах, спал на моей кровати и переставлял мои кастрюли по фэншую. Это моя квартира.
— Ну ты и эгоистка, Ленка! — всплеснул руками муж. — Это же мама!
Следующие две недели прошли в напряженном молчании. В день отъезда Лена в десятый раз спросила:
— Ключи взял?
— Взял, взял! — отозвался муж. — И свои, и запасной комплект. Всё с собой.
Лена выдохнула. Она почувствовала укол совести за свою жесткость. Может, и правда, зря она так со свекровью?
Отпуск пролетел как один миг. Обратный рейс задержали, и в Москву они прилетели глубокой ночью. Подъезд встретил их привычным запахом сырости.
— Всё, пришли, — выдохнул Виктор. Он полез в карман, долго звенел связкой, потом попытался вставить ключ в замок.
Ключ не входил.
— Дай я, — Лена отодвинула его плечом и достала свою связку.
Но её ключ тоже уперся во что-то изнутри. Замок был закрыт не на два оборота, как они обычно закрывали, а на ночную задвижку. Ту самую, которую можно закрыть только изнутри.
Лена замерла. Сон как рукой сняло.
— Витя, — сказала она очень тихо. — Почему дверь закрыта изнутри?
Виктор молчал.
Лена нажала на кнопку звонка. За дверью послышалось шарканье тапочек. Щелчок замка, и дверь приоткрылась.
На пороге, в Ленином розовом махровом халате, стояла Антонина Павловна.
— Ой, — сказала она. — А вы чего так рано?
Лена смотрела на свекровь, на свой халат, на знакомый коридор, где стояли чужие коробки. В нос ударил запах валерьянки. Она медленно перевела взгляд на мужа. Виктор вжался в стену.
— Ты же сказал, что ключи у тебя.
— Ленусик, ну послушай, — затараторил Виктор. — Мама очень просила... Я подумал, ну что такого? Я хотел как лучше!
— Как лучше? — переспросила Лена. Внутри у неё что-то оборвалось. Тонкая струна, на которой держалось всё это шаткое сооружение под названием «семья», лопнула с оглушительным звоном.
Антонина Павловна распахнула дверь шире:
— Заходите. Я там перестановку небольшую сделала, диван к окну подвинула. И шторы твои серые сняла — мрачные они. Я свои привезла, с цветочками, веселенькие.
Лена прошла в комнату. Диван перегораживал выход на балкон. Её любимые шторы валялись комом в углу. На полках вместо книг стояли ряды иконок.
Это была больше не её квартира. За две недели это пространство оккупировали, присвоили, перекроили под чужой вкус. И сделал это не враг, а человек, с которым она делила постель двенадцать лет.
Она вернулась в коридор. Спокойствие, накрывшее её, было ледяным.
— Снимайте халат, Антонина Павловна. И одевайтесь. Вы уходите.
— Куда это я пойду в три часа ночи? Витя, скажи ей!
Виктор попытался вмешаться:
— Лен, ну перегнули, ну виноват. Прости. Мы всё вернем как было.
— Нет, — Лена покачала головой. — Не вернем. Ничего уже не вернем, Витя.
— Ты меня выгоняешь? Из дома сына? — визжала свекровь, одеваясь.
— Это не дом сына, Антонина Павловна. Это моя квартира. Витя здесь только прописан. Временно.
Виктор попытался подойти к жене:
— Зай, ну ты чего? Я же не знал, что она тут всё переставит. Я просто ключи дал...
Лена посмотрела на него. Внимательно. И поняла, что не чувствует ничего. Ни любви, ни ненависти. Только брезгливость.
— Ключи на тумбочку, — сказала Лена.
— Что?
— Ключи отдал мамочке? Браво! Теперь и сам катись к ней вслед за чемоданами. Чемодан твой даже распаковывать не надо. Иди туда, где пирожки с капустой и где мама решает, когда и кому приходить.
— Да подавись ты своей квартирой! — выплюнул Виктор, швырнул ключи и вышел. Дверь захлопнулась.
Тишина навалилась мгновенно. Лена сползла по стене на пол. Она думала, что сейчас заплачет.
Но слез не было. Было странное, забытое чувство легкости. Словно с плеч сняли рюкзак с камнями.
Она встала, сдернула шторы в цветочек, вернула диван на место. На кухне поставила чайник и нашла шоколадку.
«Кажется, черный день отменяется, — подумала она. — Наступает светлая полоса».
В углу кухни она заметила забытый пакет с вязаными носками и запиской «Витеньке от кашля». Лена усмехнулась. Носки она решила отправить по почте на адрес свекрови. Пусть Витенька носит. Ему теперь нужнее.
Дорогие мои читатели, а как бы вы поступили на месте Елены? Смогли бы простить мужа, который за вашей спиной нарушает договоренности ради спокойствия мамы? Или предательство есть предательство, каким бы мелким оно ни казалось на первый взгляд? Ведь ключи — это не просто металл, это доступ к вашей жизни. Пишите в комментариях, мне очень интересно ваше мнение!