Людмила сняла фартук и положила на стул. Руки не дрожали. Странно — она думала, что будут дрожать.
— Я больше не буду это делать.
Двенадцать человек за праздничным столом замолчали. Свекровь застыла с бокалом в руке. Муж побледнел.
А Людмила вдруг почувствовала, как восемнадцать лет сползают с плеч — тяжёлые, душные, чужие.
* * *
Всё началось утром. Вернее, началось восемнадцать лет назад, но тем утром что-то сломалось окончательно.
— Люда, ты таблетку от головы выпила? — донеслось из комнаты.
— Выпила, — соврала она и продолжила резать селёдку.
Голова раскалывалась так, что от каждого движения ножа темнело в глазах. После ночной смены в больнице поспала часа три, а потом — закупки, готовка, уборка. Свекрови сегодня семьдесят пять.
— Людмила! — голос мужа стал громче. — Мать спрашивает, почему в зале пылесос не прошёлся!
Она не ответила. Молча вытерла руки о фартук.
Когда они только поженились, Людмила думала — притрётся. Ей было сорок два, за плечами неудачный первый брак, взрослый сын Андрей, который уже жил отдельно. Геннадий казался надёжным: вдовец, серьёзный, не пьющий. Двое взрослых детей от покойной жены Марины — Павел и Светлана.
— Людочка, я так рада, что у сына наконец появилась хозяйка в доме, — говорила тогда Нина Васильевна. — Переезжай к нам, квартира большая, всем места хватит.
Людмила переехала. А свою однокомнатную в Бирюлёво, доставшуюся от родителей, переписала на Андрея. Он тогда только женился, ждал ребёнка. Как не помочь единственному сыну?
— Ты всё равно будешь жить у нас, — сказал тогда Геннадий. — Зачем тебе та квартира?
Людмила согласилась. Она тогда со всем соглашалась.
* * *
— Люда! Пылесос!
— Иду.
Нина Васильевна сидела в кресле, как на троне. После инсульта три года назад она плохо ходила, но командовать это ей не мешало.
— Вон там, у дивана. Целый комок пыли. Гости придут — стыд.
— Я вчера пылесосила.
— Значит, плохо. Гена, слышишь? Без контроля ничего не делается.
Геннадий даже не поднял глаз от телефона.
— Люд, ну пройдись ещё разок. Мать же права.
Людмила достала пылесос. В висках стучало молотком.
* * *
Проблемы начались не сразу. Первый год она списывала всё на притирку. Свекровь морщилась от её готовки — «Мариночка, царствие небесное, борщ по-другому варила». Делала замечания по уборке — «У тебя в твоей квартирке, наверное, полы раз в месяц мыли?» Комментировала покупки — «Зачем столько на фрукты тратить? Мы не миллионеры».
— Потерпи, — говорил Геннадий. — Мать старенькая, ей внимание нужно.
Людмила терпела. Она тридцать пять лет работала медсестрой, с тяжёлыми пациентами справлялась. Думала — и тут справится.
Дети мужа приходили как к себе домой. Буквально: открывали холодильник, брали что хотели, оставляли грязную посуду. Светлана привозила своих мальчишек — Мишу и Диму — «на пару часов», а забирала через два дня.
— Людочка, ты же всё равно дома. Тебе не сложно присмотреть?
«Всё равно дома» — это когда она отсыпалась после суточного дежурства. «Не сложно» — накормить, развлечь, уложить двух мальчишек восьми и десяти лет, пока их мать «решала вопросы».
— Света работает, ей тяжело, — объяснял Геннадий. — А ты к детям привыкшая.
— Я тоже работаю.
— Ну это другое. У тебя смены, а у неё офис, совещания.
Людмила прикусила язык. Как всегда.
Однажды она позвонила Андрею — просто поговорить, пожаловаться. Сын выслушал, вздохнул: «Мам, ну ты же сама выбрала. Что теперь сделаешь?» И перевёл разговор на внучку.
Людмила больше не звонила с жалобами.
* * *
Три года назад у Нины Васильевны случился инсульт. Реабилитационный центр стоил сто двадцать тысяч в месяц.
— Людмила справится сама, — решил семейный совет. — Она же медсестра.
И Людмила справлялась. Массаж в шесть утра. Специальная еда. Процедуры в поликлинике. Ночные дежурства у постели. А потом — двенадцать часов на ногах в терапевтическом отделении.
Нина Васильевна восстановилась. Не полностью, но достаточно, чтобы самостоятельно передвигаться и командовать.
— Ты молодец, — сказал как-то Геннадий. — Мать говорит, хорошо за ней ухаживаешь.
Людмила ждала продолжения. «Спасибо». «Отдохни». «Давай хоть сиделку на выходные». Но ничего не последовало.
— Это же твоя работа, — пожала плечами свекровь, когда Людмила однажды заикнулась о благодарности. — Ты медсестра, тебе за это деньги платят.
— Мне за вас никто не платит.
— Вот именно! — торжествующе сказала Нина Васильевна. — Значит, это не работа, а обязанность. Семейный долг.
* * *
— Люда, хватит пылесосить! Салаты доделывай! Гости через два часа!
На столе ждали недорезанная селёдка, недомешаный оливье, ненарезанная колбаса. В духовке — курица. На плите булькал холодец, который варился со вчерашнего вечера.
Людмила посмотрела на часы. Четыре дня. На ногах с шести утра.
Позвонить бы на работу, предупредить, что завтра не выйдет. Но она и так три раза в этом месяце менялась сменами — дважды из-за внуков Светланы, один раз из-за свекрови, которой «стало плохо». Оказалось — просто захотелось, чтобы кто-то посидел рядом.
— Мам, привет! — Светлана заглянула на кухню. — Ого, сколько наготовила! Мальчишки в зале, присмотришь? Мне переодеться надо.
— Я готовлю.
— Ну им же не три года, сами посидят. Просто поглядывай.
Из зала — грохот.
— Бабушка, Мишка вазу разбил!
— Это Димка толкнул!
Людмила закрыла глаза.
* * *
Ей было тридцать пять, когда она впервые зашла в цветочный магазин возле дома — не как покупатель, а с мечтой. Хозяйка, пожилая армянка, как раз искала помощницу.
— Приходи, научу, — сказала она. — Руки у тебя хорошие, вижу.
— Глупости, — отрезал тогда первый муж. — Какие цветы? Иди в больницу, там зарплата стабильная. А это баловство.
Людмила послушалась. Потом был развод, потом годы одиночества, потом Геннадий. И снова то же самое.
— Флористика? — свекровь подняла брови. — Тебе под шестьдесят, какие цветочки? Это для молодых девочек, которым заняться нечем.
Людмила смолчала. Как всегда.
* * *
Гости начали приходить в шесть. Родственники, соседи, бывшие коллеги Нины Васильевны — бойкие пенсионерки, которые целовались с юбиляршей и восхищались её бодростью.
— Ниночка, как ты прекрасно выглядишь!
— Ниночка, семьдесят пять — это разве возраст?
Людмила носила тарелки. Расставляла закуски. Принимала пальто. Наливала напитки. Резала торт.
— Людмила, хлеба добавить!
— Несу.
— Людмила, вилок не хватает!
— Сейчас.
— Людмила, Мишка снова что-то пролил!
Она вытерла лужу. Принесла хлеб. Достала вилки. Помыла очередную гору посуды.
За стол не села ни разу.
— Люда, чего бегаешь? — спросил кто-то из гостей. — Посиди.
— Сейчас, только холодец подам.
Но после холодца — горячее. После горячего — убрать тарелки. После тарелок — торт. После торта — чай.
Людмила стояла на кухне и смотрела в окно. Голова уже не болела. Она вообще ничего не чувствовала — как будто выключили какой-то рубильник внутри.
В зале смеялись. Нина Васильевна рассказывала про молодость. Геннадий подливал вино.
— За тебя, мама!
— Ниночка, тебе мемуары писать надо!
Людмила зашла с чайником.
— А теперь, — торжественно объявила свекровь, — хочу сказать спасибо всем, кто сегодня со мной. Особенно моему сыну. Генечка, ты лучший сын на свете!
— И Людмиле скажите, — вдруг подал голос кто-то из гостей. — Она же весь праздник организовала.
Людмила замерла.
— Людмила? — свекровь удивлённо подняла брови. — А что Людмила? Она сделала то, что должна. Это называется быть женой и невесткой. Любая нормальная женщина так делает, и никаких благодарностей за это не требует.
— Мам, ну... — неуверенно начал Геннадий. — Люда правда постаралась...
— И что теперь — каждый раз её хвалить за обязанности? За готовку спасибо? За уборку спасибо? Может, ещё в ноги ей поклониться?
Гости замолчали.
— Я три года за вами ухаживала, — тихо сказала Людмила.
— Что?
— После инсульта. Массаж, процедуры, ночные дежурства. Это тоже обязанность?
— Конечно. Ты медсестра, тебе это несложно. Профессия такая.
— Мне за вас не платили.
— И что? Семья есть семья. Мы тебя кормим, крышу над головой даём. Чего ещё надо?
— Нина Васильевна, — Людмила поставила чайник на стол. — Я работаю медсестрой тридцать пять лет. У меня своя зарплата. Я не живу на ваши деньги.
— Ой, какая там зарплата у медсестры, — свекровь махнула рукой. — Копейки. Если бы не Гена...
— Что — если бы не Гена?
В комнате стало тихо. Даже внуки перестали возиться.
— Люда, — Геннадий поднялся. — Хватит. Пойдём на кухню, не будем маме портить праздник.
— Нет.
— Что значит — нет?
— То и значит. Восемнадцать лет я хожу на кухню. Готовлю, убираю, стираю, глажу. Вожу твою мать по врачам. Нянчу внуков твоей дочери. Принимаю гостей твоих родственников. И каждый раз слышу, что это «ничего особенного».
— Ну вот, началось, — закатила глаза Нина Васильевна. — Истерика при гостях. Генечка, я же говорила — нервная она.
— Нервная? — Людмила посмотрела на свекровь. — Я сегодня после ночной смены встала в шесть утра. Голова весь день раскалывается. Приготовила десять блюд, убрала квартиру, обслуживаю двенадцать человек. И я — нервная?
— Ну и что, медаль тебе дать?
— Нет. Мне ничего не надо.
Людмила сняла фартук. Аккуратно сложила. Положила на стул.
— Я больше не буду это делать.
— Что не будешь?
— Ничего. Готовить, убирать, ухаживать. За «ничего особенного» — больше не буду.
Она вышла из комнаты. Зашла в спальню. Достала из шкафа сумку, которую собрала ещё утром. Сама не знала зачем — просто руки сделали.
Геннадий догнал её в прихожей.
— Ты куда? Ты не серьёзно? Просто устала, надо отдохнуть...
— Мне надо было отдохнуть восемнадцать лет назад.
— И куда ты пойдёшь? Это наша с мамой квартира. Где ты будешь жить?
Людмила остановилась. Вот оно. «Наша с мамой квартира». Даже не «наша с тобой». За восемнадцать лет — ни разу.
— Сниму комнату.
— На какие деньги? На свои копейки?
— На свои.
— Людмила, подожди. Мы можем поговорить...
— Восемнадцать лет. Я восемнадцать лет пыталась поговорить. И каждый раз слышала: потерпи, не придирайся, не делай из мухи слона. Всё. Хватит.
Она открыла дверь.
— А как же мама? — крикнул он вслед. — Кто будет за ней ухаживать?
— Наймите сиделку. Это же несложно.
* * *
Вечером она сидела на кухне у Татьяны, бывшей коллеги. Пила чай из чужой кружки и смотрела в стену.
— Живи сколько надо, — сказала Татьяна. — Диван твой.
— Я найду комнату. Завтра начну искать.
— Не торопись. Сначала отдохни.
Людмила кивнула. Отдохнуть. Она уже не помнила, когда последний раз отдыхала по-настоящему.
Позвонил Андрей. Сын.
— Мам, что случилось? Мне Светлана написала, что ты ушла. Прямо с юбилея?
— Ушла.
— И куда теперь?
— Пока у подруги. Потом сниму что-нибудь.
Пауза. Людмила ждала. «Мам, приезжай к нам». «Поживёшь пока у нас». Хоть что-нибудь.
— Ну ты даёшь, — сказал Андрей. — В твоём возрасте такое устраивать. Ладно, держись там. Если что — звони.
Он положил трубку.
Людмила долго смотрела на телефон. Квартиру в Бирюлёво она отдала ему пятнадцать лет назад. Без всяких условий, просто так. Сыну же нужнее.
Татьяна молча поставила перед ней вторую чашку чая.
* * *
Первую неделю она просто спала. Организм, работавший на износ восемнадцать лет, наконец получил право остановиться. Двенадцать часов в сутки, иногда больше. Просыпалась и понимала: никуда не надо бежать. Никого не надо кормить. Никому не надо угождать.
Потом начались звонки.
Геннадий: «Мама согласна иногда говорить спасибо».
— Иногда?
— Когда ты что-то особенное сделаешь. Не за каждую мелочь же.
— Гена. Я не вернусь. Я подаю на развод.
Светлана: «Как вы могли так поступить с бабушкой? Она в слезах! Кто теперь будет за ней смотреть?»
— Ты. Твой брат. Ваш отец. Или наймите кого-нибудь.
— Но вы же медсестра! Вам несложно!
— Мне очень сложно. Просто раньше никто не спрашивал.
Нина Васильевна: «Я знала, что ты ненадёжная. Бросить больную старуху...»
— Вы не больная, Нина Васильевна. Вы прекрасно себя чувствуете, когда вам это удобно.
— Ты пожалеешь. Одинокая старость — это страшно.
— Я уже знаю, что такое страшно. Это восемнадцать лет жить так, будто тебя не существует.
* * *
Комнату она нашла через три недели. В старом доме у метро, с общей кухней на четыре семьи. Одиннадцать тысяч в месяц плюс коммуналка. После трёхкомнатной квартиры — тесно, неудобно, чужие запахи с общей кухни.
Но это было её.
Она повесила занавеску, купленную на распродаже за триста рублей. Поставила на подоконник три горшка с фиалками. Разложила на полке немногочисленные вещи.
— Зачем тебе это? — спросила Татьяна, когда пришла в гости. — В шестьдесят лет начинать с нуля — это же...
— Безумие?
— Я хотела сказать — тяжело.
— Тяжело было там. А здесь — просто по-другому.
* * *
Развод оформили через восемь месяцев. По закону — раздел совместно нажитого имущества. Но квартира была добрачной собственностью Геннадия, так что делить оказалось нечего. Людмила получила половину небольших накоплений со счёта — сто семьдесят тысяч рублей. И свободу.
— Ты могла бы судиться, — сказала адвокат. — Доказать вложения в ремонт, в содержание...
— Не хочу. Хочу просто закончить.
Бывшие коллеги не понимали. Родственники крутили пальцем у виска.
— У всех свекрови вредные, — говорила двоюродная сестра. — Надо терпеть.
— Уже натерпелась.
— А дальше что? В твоём возрасте поздно что-то менять.
— Поздно — это когда уже не хочется. А мне ещё хочется.
* * *
Через год после развода Людмила увидела объявление в окне цветочного магазина возле поликлиники. «Требуется помощник флориста. Обучим».
Она стояла перед витриной минут десять. Потом толкнула дверь.
Хозяйка, женщина лет сорока пяти, оглядела её с ног до головы.
— Опыт есть?
— Нет. Но я всю жизнь мечтала.
— Мечтала — это не опыт. Зарплата тридцать пять тысяч на руки плюс процент с продаж, график два через два. Тяжело, на ногах весь день.
— Я тридцать пять лет медсестрой. К ногам привыкла.
Хозяйка усмехнулась.
— Ладно. Неделю испытательный срок. Без оплаты. Посмотрим, на что годишься.
Первый букет получился кривой. Второй — лучше. К концу недели хозяйка сказала:
— Руки у тебя правильные. Оформляю.
* * *
Сейчас Людмила сидит в своей комнате. За окном темнеет. На подоконнике цветут фиалки — уже пять горшков, разрослись. На столе — книга про флористику, взятая в библиотеке.
Звонит телефон. Геннадий. Уже в который раз за этот месяц.
Людмила смотрит на экран. Не отвечает.
В ящике стола лежит старая фотография. Ей двадцать пять, она стоит рядом с огромным букетом на свадьбе подруги и улыбается. Молодая, счастливая, ещё верящая, что всё сложится.
Сложилось не так. Совсем не так.
Но это не значит, что уже поздно.
Завтра рабочий день. В магазин привезут голландские тюльпаны — хозяйка обещала показать, как делать весенние композиции.
Людмила выключает свет и ложится спать.
Впервые за много лет — с лёгкой улыбкой.