Свекровь положила вилку на край тарелки. Демонстративно, со звоном. Я знала этот жест — сейчас начнётся.
— Оливье пересолен.
Двенадцать человек за столом замерли. Муж Серёжа уставился в тарелку. Его сестра Катя хмыкнула. Мой отец кашлянул.
Новый год. Опять.
— Галина Петровна, я делала по вашему рецепту, — сказала я ровно, хотя внутри всё сжалось.
— Значит, руки не оттуда растут. Рецепт проверенный, сорок лет готовлю.
Я промолчала. Как молчала последние шестнадцать лет. С первого дня, когда Серёжа привёл меня знакомиться с родителями, а Галина Петровна оглядела с ног до головы и спросила: «Это всё, на что ты способен, сынок?»
Шестнадцать лет. Каждый праздник — война. Каждое застолье — экзамен, который я не сдаю.
***
Традиция встречать Новый год у нас дома появилась случайно. Десять лет назад у свекрови сломался духовой шкаф за два дня до праздника. Она позвонила в панике — негде гуся запечь. Я предложила свою кухню. Думала, разовая помощь.
С тех пор они приезжают каждый год. Свекровь со свёкром, Катя с мужем Олегом, их двое детей, мои родители, иногда тётя Люба из Тамбова. Человек десять-двенадцать. В нашей трёшке на Преображенке.
Готовлю я. Убираю я. Накрываю на стол, мою посуду, стелю гостям постели — тоже я. Серёжа «помогает» — открывает шампанское и режет хлеб.
Каждый год я начинаю готовить двадцать восьмого декабря. Холодец, оливье, селёдка под шубой, мясо по-французски, два салата с крабовыми палочками, пироги с капустой и с яблоками. Гусь или утка — обязательно, это «традиция». Торт — своими руками, покупной Галина Петровна не признаёт.
Тридцать первого я встаю в шесть утра и ложусь в три ночи первого января. После того как все уедут — ещё полдня на уборку. Разбитые бокалы, пятна на скатерти, крошки под диваном, кольца от бутылок на полированном столе.
И ни разу — ни разу за десять лет — никто не сказал спасибо.
***
В тот Новый год всё покатилось с самого начала.
Свекровь приехала в два часа дня, хотя договаривались на шесть. Я ещё была в фартуке, с мокрыми волосами — не успела даже в душ нормально сходить.
— Что, не готова? А я думала, помогу.
Помощь Галины Петровны выглядела так: она ходила за мной по кухне и комментировала каждое движение.
— Картошку мельче режь. Морковь крупная. Майонеза много кладёшь. Почему укроп не покрошила?
Я стиснула зубы. Резала, мешала, жарила. Молчала.
К шести приехали остальные. Катя с Олегом завалились с тремя бутылками дешёвого вина и тортом из «Пятёрочки».
— Света, а торт куда поставить?
— Спасибо, Кать, но у меня свой есть. Наполеон делала.
— Ну мы тоже принесли. Не выбрасывать же.
Поставили оба. Мой торт так и простоял нетронутый — все ели магазинный. Галина Петровна сказала: «Наполеон тяжёлый для желудка, а этот лёгкий, бисквитный».
Мои родители приехали последними. Папа выглядел уставшим, мама — напряжённой. Они не любили эти сборища, но приезжали ради меня. Чтобы я не оставалась одна против Серёжиной родни.
За столом началось привычное.
Свекровь критиковала еду. Свёкор рассказывал одни и те же истории про завод, где он работал тридцать лет назад. Катя жаловалась на школу, куда ходят её дети, на соседей, на правительство. Олег молча пил и кивал.
Серёжа сидел между мной и матерью. Когда Галина Петровна объявила про пересоленный оливье, он даже не дёрнулся. Продолжал жевать, глядя в телевизор, где шёл концерт.
Мой папа кашлянул и сказал:
— По-моему, нормальный салат. Вкусный даже.
— Иван Степаныч, вам виднее, — Галина Петровна улыбнулась холодно. — У вас, наверное, вкусовые рецепторы другие.
Папа замолчал. Мама сжала его руку под столом.
***
После боя курантов пошли подарки. Это тоже была традиция — каждый каждому что-то дарит. Звучит мило, на деле — кошмар. Потому что дарят все по-разному.
Я готовила подарки с октября. Свекрови — кашемировый шарф за четыре тысячи. Свёкру — хороший коньяк за три. Кате — духи, которые она хотела, за две с половиной. Олегу — портмоне. Детям — конструктор и куклу. Моим родителям — по мелочи, мы не считаемся.
В ответ получила от свекрови набор кухонных полотенец. Из «Фикс-прайса», я видела там такие же за девяносто девять рублей.
— Тебе пригодится. Ты же столько готовишь.
Катя подарила свечку ароматическую. Из того же «Фикс-прайса», судя по запаху. Олег вручил коробку конфет «Птичье молоко», даже не потрудившись убрать ценник — сто сорок рублей.
Серёжа подарил мне фен. Хороший, дорогой, за восемь тысяч. Только у меня уже был фен. Точно такой же. Он его сам дарил на прошлый день рождения.
— Серёж, ты мне его уже дарил.
— Да? Ну пусть будет запасной.
Галина Петровна засмеялась:
— Вот видишь, сынок, какая у тебя жена — ничем не угодишь!
***
К трём ночи дети уснули в нашей спальне. Взрослые переместились на кухню, пить чай с тортом. Точнее, с магазинным тортом. Мой наполеон всё ещё стоял нетронутый.
Я мыла посуду. Гора тарелок, вилок, ножей. Бокалы с присохшими капельками шампанского. Кастрюли, сковородки, противень из-под гуся. Руки красные, спина ноет, в глазах песок.
Из кухни доносились голоса.
— Светка-то наша совсем обленилась, — это Катя, громким шёпотом. — Видишь, даже торт нормальный не осилила сделать. Наполеон этот — как кирпич.
— Я же говорю, — свекровь. — Не умеет она готовить. Серёжа похудел за эти годы.
Серёжа молчал. Я слышала, как он чиркает зажигалкой — вышел, наверное, на балкон курить.
— А салаты? Пересол сплошной. Я вообще почти не ела.
— Может, специально? Чтобы мы больше не приезжали?
Смех. Противный, дребезжащий.
Я стояла у мойки с тарелкой в руках. Вода текла, горячая, почти обжигающая. А внутри было холодно. Пусто.
Шестнадцать лет. Шестнадцать лет я готовлю, убираю, стараюсь, терплю. И это благодарность?
***
Они уехали второго января к обеду. Катя с Олегом забрали детей, свекры засобирались следом. Галина Петровна на пороге обернулась:
— Света, на следующий год утку лучше запеки. Гусь суховат получился.
— Хорошо, Галина Петровна.
— И майонеза меньше клади. В твоём возрасте надо за фигурой следить.
Дверь закрылась. Я прислонилась к стене и медленно сползла на пол. Прямо в коридоре, на холодном линолеуме.
Серёжа вышел из комнаты:
— Ты чего?
— Устала.
— Ну отдохни. Я в магазин схожу, пива возьму.
Он даже не заметил, что я плачу. Или заметил, но решил не обращать внимания. Как обычно.
Когда хлопнула входная дверь, я встала. Прошла на кухню. Достала из холодильника наполеон — нетронутый, красивый, который я делала два дня. Восемнадцать коржей, крем на сливочном масле, сахарная пудра сверху.
И выбросила его в мусорное ведро. Целиком.
Потом села за стол и написала сообщение в семейный чат: «В следующем году мы встречаем Новый год отдельно. Вдвоём».
Через минуту телефон взорвался.
***
Первой позвонила Катя.
— Света, ты чего удумала? Мать в слезах!
— Какая мать? Моя в порядке.
— Наша мать! Галина Петровна! Она только что прочитала твоё сообщение и чуть в обморок не упала!
— Жаль слышать.
— Жаль?! Это всё, что ты можешь сказать?! Мы к вам каждый год ездим, подарки везём, а ты вот так с нами?
— Катя, какие подарки? Свечка из фикс-прайса?
— Не в подарках дело! Дело в семье! В традициях!
— Катя, я устала. Пока.
Сбросила. Телефон зазвонил снова — свекровь. Не взяла. Потом Серёжа — он, видимо, дошёл до магазина и увидел чат.
— Свет, ты охренела?! Мать рыдает!
— Серёжа, я не могу больше.
— Что ты не можешь? Один раз в год потерпеть?
— Один раз в год? Я готовлю три дня. Убираю два дня. Выслушиваю унижения от твоей матери. И всё это — чтобы меня назвали ленивой за глаза на моей же кухне.
Пауза.
— Ты подслушивала?
— Я мыла посуду. В соседней комнате. Они не шептались, Серёж.
— Ну мать иногда резкая. Она не со зла.
— Не со зла? Она шестнадцать лет меня унижает. А ты молчишь. Каждый раз.
— Я не хочу с ней ссориться.
— А со мной — можно?
Он не ответил. Просто сопел в трубку.
— Серёжа, я приняла решение. В следующем году твоя родня — без нас. Хочешь — езжай к ним. Я остаюсь дома.
— Ты меня ставишь перед выбором?
— Нет. Я ставлю себя на первое место. Впервые за шестнадцать лет.
***
Скандал длился до весны. Галина Петровна звонила каждую неделю — Серёже, потому что мой номер я заблокировала. Плакала, жаловалась, давила на жалость.
— Сынок, она нас разлучить хочет! Вбивает клин между нами!
Серёжа передавал мне. Сначала с упрёком — мол, видишь, что творишь. Потом как-то стал задумываться.
Однажды вечером сел рядом на диван:
— Свет, а почему ты раньше не говорила?
— О чём?
— Что тебе так тяжело. Что мать тебя... ну, обижает.
— Я говорила. Ты не слышал.
Он потёр лицо руками. Устало так, по-взрослому.
— Я думал, это женские штучки. Вы же все друг друга подкалываете.
— Серёжа, она назвала меня коровой на нашей свадьбе. Тихо, на ухо, когда обнимала. Поздравляла, значит.
— Она так сказала?
— И это только начало. Хочешь, расскажу, что она говорила, когда я родить не могла три года?
Он замолчал. Надолго.
— Почему ты терпела?
— Потому что любила тебя. Потому что думала — если буду стараться, они примут меня. Оценят.
— А сейчас?
— Сейчас я поняла: не примут. Никогда. Для твоей матери я всегда буду недостаточно хороша. И я устала доказывать обратное.
***
Следующий Новый год мы встретили вдвоём.
Серёжа съездил к родителям тридцатого — поздравить, привезти подарки. Вернулся в тот же день.
— Мать плакала, — сказал он с порога.
— Мне жаль.
— Нет, ты не поняла. Она плакала, потому что мы не приедем. Не потому что скучает. А потому что соседи спросят, почему дети не с ней на праздник.
Он снял куртку, прошёл в комнату. Сел на диван и сказал тихо:
— Ты была права. Всё время права.
Тридцать первого я приготовила только то, что хотела. Оливье — по своему рецепту, не по свекровиному. Маленькую курицу вместо гуся. Торт из магазина — вкусный, кремовый, за который не пришлось два дня стоять у плиты.
Мы накрыли стол в гостиной. Зажгли свечи. Включили музыку вместо телевизора.
В одиннадцать вечера позвонила моя мама:
— Доченька, с наступающим! Как вы там?
— Хорошо, мам. Очень хорошо.
— Правда хорошо?
— Правда.
В двенадцать мы чокнулись бокалами. Серёжа поднял свой:
— За тебя. За то, что ты сильнее, чем я думал.
Я улыбнулась. Впервые за много лет — по-настоящему.
***
Прошло три года. Мы так и не вернулись к старой традиции.
С Галиной Петровной видимся редко — на днях рождениях, иногда на майских. Отношения ровные, прохладные. Она больше не критикует — поняла, что я могу уйти и не вернуться.
Катя сначала дулась, потом успокоилась. Они теперь встречают Новый год у свекрови — там есть кому готовить и убирать. Галина Петровна наконец-то стала хозяйкой своего праздника. По-моему, ей так даже больше нравится.
Серёжа изменился. Стал замечать меня, слышать. Когда его мать звонит с жалобами, он говорит: «Мам, это наше с женой решение» и кладёт трубку. Не грубо, но твёрдо.
А я научилась главному: говорить «нет». Без истерик, без скандалов, без объяснений на пятнадцать страниц. Просто — нет. Не хочу, не буду, не готова.
И мир не рухнул. Семья не развалилась. Наоборот — стала крепче. Потому что теперь мы — партнёры, а не жертвы чужих ожиданий.
Сегодня двадцать восьмое декабря. Через три дня — Новый год. Я ничего не готовлю. Заказала доставку из ресторана, купила торт в хорошей кондитерской. На столе будут свечи, шампанское и два человека, которым хорошо вместе.
Никаких родственников. Никакой критики. Никакого оливье по чужому рецепту.
Просто праздник. Первый раз в жизни — настоящий.
А вы смогли бы отказаться от семейных традиций, если они превращают каждый праздник в пытку?