Чемодан стоял у двери. Большой, синий, с оторванной биркой от нашей последней поездки в Сочи. Игорь застёгивал куртку и не смотрел мне в глаза.
— Мне нужно время разобраться в себе, — сказал он.
Разобраться в себе. Ей двадцать шесть, она работает у него в отделе. Я видела её фото в его телефоне три дня назад. Случайно. Или не случайно — после восемнадцати лет брака начинаешь чувствовать ложь кожей.
— Игорь, посмотри на меня.
Он поднял глаза. Знакомые, карие, с морщинками в уголках. Восемнадцать лет я просыпалась рядом с этим лицом.
— Ты уходишь к Алине?
Он вздрогнул. Не ожидал, что я знаю имя.
— Марина, это сложно объяснить...
— Просто ответь. Да или нет.
Пауза. Он переступил с ноги на ногу, посмотрел на чемодан.
— Да.
Вот и всё. Одно слово — и восемнадцать лет превратились в пепел.
***
Он ушёл. Дверь хлопнула, и в квартире стало тихо. Так тихо, что я услышала, как тикают часы на кухне — те самые, которые мы купили на десятую годовщину свадьбы.
Я села на табуретку в прихожей. Прямо так, в домашнем халате, с непричёсанными волосами. Уставилась на пустое место, где только что стоял чемодан.
Надо было плакать. Кричать. Бить посуду. Так делают в кино, когда муж уходит к молодой любовнице. Но слёз не было. Внутри — пустота и странное онемение, будто укол у стоматолога, только не в десну, а в душу.
Телефон завибрировал. Сообщение от Насти: «Мам, привет! Как вы там?»
Дочь в Питере, третий курс, сессия на носу. Звонит раз в неделю, пишет чаще. Хорошая девочка выросла. И Дениска хороший — ещё четыре месяца в армии, потом вернётся.
Что я им скажу? Папа ушёл к девушке, которая младше вас?
Не ответила. Отложила телефон. Встала, прошла на кухню. Машинально включила чайник. Достала чашку — его любимую, с логотипом какого-то футбольного клуба. Поставила обратно. Взяла свою.
За окном темнело. Ноябрь, пять вечера, а уже сумерки. В соседнем доме зажигались окна — жёлтые квадратики чужих жизней. Там тоже, наверное, кто-то сейчас ужинает, смотрит телевизор, ругается из-за немытой посуды. Обычные семьи с обычными проблемами.
А я сижу одна в тёмной кухне и не понимаю, как жить дальше.
***
На следующий день я пошла на работу. Институт проектный, я там экономистом уже двенадцать лет. Коллектив женский, дружный — все всё про всех знают. Скрыть что-то невозможно.
Таня из планового отдела сразу заметила:
— Маринка, ты чего такая? Не заболела?
— Нет. Просто не выспалась.
— Точно? А то бледная какая-то.
Я отмахнулась, уткнулась в компьютер. Цифры плыли перед глазами, сметы путались с актами. Сорок две тысячи в месяц за эту работу. Раньше казалось — нормально, Игорь же зарабатывает, вместе вытягиваем. А теперь?
Квартира оформлена на двоих. Ипотеку платили из его зарплаты, но я вкладывала в ремонт, в мебель, в бесконечные «мелочи», которые сжирали мою получку подчистую. Как делить — непонятно. И надо ли делить?
К обеду позвонила мама.
— Мариша, ты что, на работе? Я звоню-звоню домой, никто не берёт.
— На работе, мам. А домой теперь звонить бесполезно.
— Почему?
Я закрыла дверь в кабинет. Глубоко вздохнула.
— Игорь ушёл. Вчера. К другой женщине.
Тишина. Потом мамин голос — тихий, растерянный:
— Как ушёл? Куда ушёл? Вы же только недавно годовщину отмечали!
— Ну вот так, мам. Отмечали. А теперь он живёт с двадцатишестилетней девочкой из своего офиса.
— Господи... Мариша, ты как? Тебе плохо? Приехать?
— Не надо. Я справлюсь.
Мама заплакала в трубку. Я слушала её всхлипы и чувствовала себя странно — это ведь мне полагается плакать, а утешает она меня. Всё перевернулось.
— Мам, я перезвоню вечером. Мне надо работать.
Положила трубку. Посмотрела в окно. Мокрый снег лепил по стеклу. Такая же погода была восемнадцать лет назад, когда мы расписывались в загсе на Московской. Я в белом платье, он в костюме, взятом напрокат. Счастливые, молодые, глупые.
Глупая — это точно. Я была глупой все эти годы.
***
Через три дня Игорь позвонил.
— Марин, нам надо встретиться. Обсудить... ну, ты понимаешь.
— Квартиру?
— И это тоже. Но не только.
Мы встретились в кафе возле моей работы. Он пришёл в новой куртке — дорогой, кожаной. Раньше такие не носил. Видимо, Алина посоветовала.
— Ты хорошо выглядишь, — сказал он, усаживаясь напротив.
— Давай без этого. Что ты хотел обсудить?
Он помялся. Покрутил в руках меню, которое даже не собирался открывать.
— Марин, я понимаю, что поступил... ну, не очень. Но так бывает. Чувства угасли, мы давно уже жили как соседи...
— Мы жили как семья. Ты угас, не мы.
— Ладно, не будем спорить. Я хочу предложить компромисс. Квартиру оставляю тебе. Полностью. Но взамен ты не претендуешь на мою долю в машине и на дачный участок.
Дачный участок. Шесть соток в Сомово, которые его мать подарила нам на свадьбу. Мы там ни разу не были, он зарос бурьяном по пояс.
— А дети?
— Что дети?
— Ты им сказал?
Он отвёл глаза.
— Пока нет. Думал, ты скажешь.
Я смотрела на него и не узнавала. Это был чужой человек. В знакомой оболочке, с знакомым голосом — но абсолютно чужой. Когда он успел таким стать? Или всегда был, а я не замечала?
— Нет, Игорь. Ты уходишь — ты и объясняй. Я не буду врать и выгораживать тебя перед собственными детьми.
— Я не прошу врать! Просто... мягко как-то.
— Мягко? Ты ушёл к девочке младше нашей дочери. Как это мягко подать?
Он поморщился.
— Алина не девочка. Ей двадцать шесть, она взрослая женщина.
— Которая спит с женатым мужиком на двадцать лет старше. Очень взрослое решение.
— Марина, хватит! Я пришёл поговорить нормально, а ты...
— А я что? Не сижу и не улыбаюсь? Не радуюсь за твоё новое счастье?
Официантка принесла кофе, который мы не заказывали. Видимо, по умолчанию — сидят два человека, молчат, смотрят злобно. Надо как-то разрядить обстановку.
Я отодвинула чашку.
— Игорь, я соглашусь на твои условия. Квартира мне, остальное — тебе. Но с одним дополнением.
— Каким?
— Ты сам говоришь детям. Сегодня. При мне по громкой связи. Чтобы я слышала, что именно ты им скажешь.
Он побледнел.
— Зачем?
— Затем, что я восемнадцать лет прикрывала твою задницу перед всеми. Перед твоей мамой, перед друзьями, перед детьми. Хватит. Теперь ты сам.
***
Он позвонил Насте в тот же вечер. Я сидела рядом, слушала.
— Доча, привет. У меня... у нас с мамой новости.
— Какие новости? — голос Насти был весёлый, беззаботный. Она только что сдала зачёт, радовалась.
— Мы с мамой решили пожить отдельно. Развестись.
Пауза. Долгая, тяжёлая.
— Что? Пап, ты шутишь?
— Нет, доча. Так получилось. Мы с мамой... ну, чувства прошли, бывает...
— Стоп. А почему мама молчит? Она рядом?
— Рядом.
— Мам?
Я взяла трубку.
— Да, Настюш. Я тут.
— Мам, что происходит? Вы же нормально жили!
— Папа тебе не всё сказал. Он не просто уходит. Он уходит к другой женщине. Её зовут Алина, ей двадцать шесть лет, она работает у папы в офисе.
Тишина. Потом Настин голос — уже не весёлый, ледяной:
— Пап, это правда?
Игорь кашлянул.
— Да, но это не так, как ты думаешь...
— Я думаю, что мой отец — кобель, который бросил семью ради девки моего возраста. Я думаю правильно?
— Настя!
— Не звони мне больше. Пока не извинишься перед мамой.
Гудки. Настя отключилась.
Игорь сидел с телефоном в руке, смотрел на экран. Потом повернулся ко мне:
— Довольна?
— Нет. Но я и не должна быть довольна. Это просто правда, Игорь. Та самая, которую ты хотел спрятать.
Он встал. Сунул телефон в карман.
— Денису сама скажешь. Я не могу... не хочу ещё раз через это проходить.
— Ты обещал.
— Марина, я не могу! Ты видела, как Настя отреагировала! Денис меня вообще пошлёт!
Я встала тоже. Посмотрела ему в глаза.
— Хорошо. Я скажу Денису. Но ты запомни этот момент, Игорь. Тот момент, когда ты испугался собственного сына. Испугался правды. Запомни и подумай — стоила ли эта Алина того, чтобы потерять детей.
Он ушёл. Во второй раз за неделю хлопнул дверью.
А я осталась стоять посреди кухни и думать — что дальше?
***
Дальше была зима. Тяжёлая, длинная. Развод оформили к февралю — без скандалов, почти по-деловому. Квартира мне, дача и машина ему. Имущество делить не стали, устали оба.
Денис отреагировал спокойнее, чем Настя. Выслушал, помолчал, потом сказал:
— Мам, ты как? Держишься?
— Держусь, сынок.
— Если что — я скоро вернусь. Четыре месяца осталось. Помогу.
У меня защипало в глазах. Мальчик мой. Двадцать лет ему, а уже такой взрослый, такой настоящий.
— Спасибо, Денис. Но я справлюсь. Правда.
Игорю он не позвонил. И отцовские звонки игнорировал. Настя — тоже. Алина оказалась ненадолго — к весне они расстались. Видимо, розовые очки спали, и она увидела немолодого мужчину с кучей проблем вместо сказочного принца.
Подруга Таня рассказала — он пытался вернуться. Звонил, писал, караулил у подъезда.
— Маринка, он вчера опять стоял. Я его видела, когда с работы шла.
— Пусть стоит.
— Может, поговоришь с ним? Вдруг реально раскаялся?
Я покачала головой.
— Тань, он не раскаялся. Ему просто некуда идти. Алина бросила, дети не разговаривают, на работе косятся. Я для него — запасной аэродром. Удобная гавань, куда можно вернуться, когда шторм переждёшь.
— А ты?
— А я — не гавань. Я — человек. И у меня есть гордость.
***
Весной Денис вернулся из армии. Помог сделать ремонт в квартире — поклеили новые обои, покрасили потолки. Выкинули старую мебель, купили новую. Недорогую, из «Икеи», но светлую, чистую, мою.
Настя приехала на майские. Привезла парня — хорошего, спокойного, студента-программиста. Мы сидели на кухне вчетвером, пили чай, смеялись над чем-то глупым.
— Мам, ты классно выглядишь, — сказала Настя. — Похудела, что ли?
— Не знаю. Может, и похудела. Гуляю много теперь по вечерам. Раньше некогда было, а сейчас — почему нет?
— А папа звонил?
Я поставила чашку на стол.
— Звонил. Просился обратно.
— И что ты?
— Сказала, что не приму. Ни сейчас, ни потом.
Настя кивнула. Ничего не сказала, но я видела — одобряет.
Вечером, когда все разошлись спать, я вышла на балкон. Май, тепло, черёмуха цветёт во дворе. Тот самый двор, где мы гуляли с детьми, где Игорь учил Дениса кататься на велосипеде, где я плакала, когда узнала про Алину.
Восемнадцать лет жизни. Было больно их отпускать. Но ещё больнее было бы держаться за человека, который меня не уважал.
Он ушёл к молодой. Думал, что нашёл счастье. А нашёл пустоту.
Я осталась одна. Думала, что потеряла всё. А обрела себя.
Смешно, но мне даже благодарно ему. За то, что ушёл. За то, что освободил. За то, что дал мне возможность понять: я сильнее, чем казалась сама себе все эти годы.
Зашла в комнату. Легла в кровать — широкую, пустую, мою. Закрыла глаза.
Завтра будет новый день. И послезавтра тоже. И через год. Вся жизнь впереди. Без него. Но с уважением к себе.
А это, оказывается, дороже любого брака.
А вы смогли бы отпустить человека, который вас предал, и не принять его обратно — даже когда он приполз с извинениями?