Работа стала для Виктора не местом службы, а подобием санатория. Он ловил каждую секунду, чтобы прикорнуть. Обеденный перерыв превратился в священный ритуал. Он не просто спал, он отключался с сознательностью буддийского монаха. Коллеги, глядя на его осунувшееся, вечно удивленное лицо, понимающе подмигивали.
— Что, Пупочкин, пеленки заедают? — спрашивал главный инженер, здоровый детина Степан Игнатьевич.
— Не пеленки, Степан Игнатьевич, а сам факт отсутствия сна, — философски отвечал Виктор, подавляя зевок.
— Ничего, привыкнешь, — хлопал его по плечу Степан Игнатьевич. — У меня трое. Я уже как в забытьи лет пять живу. Зато, брат, в чем кайф?
И тут начинался опасный разговор, который сеет в мужские души сомнения, как чертополох на хорошо унавоженной почве.
Степан Игнатьевич, присаживаясь на угол стола и глядя на Виктора снисходительно, как бывалый воин на новобранца, вещал:
— Кайф, братан, в том, что ты теперь не просто мужик, ты – отец семейства. И чтобы эту ношу нести, надо, понимаешь, иногда разгружаться.
— Как это – разгружаться? — пугливо спрашивал Виктор, чуя недоброе.
— Да очень просто! — оживлялся Степан Игнатьевич, и к нему присоединялся молодой программист Ваня, холостой и циничный. — Жена с ребенком – это святое, это алтарь. Но рядом с алтарем, понимаешь, должна быть курилка, чтоб дым выпустить, выпить немного, с женщинами чужими потолковать. А то загнешься.
— То есть как? — не понимал Виктор.
— Да елки-палки, Виктор! — вступал Ваня. — Ты что, как монах живешь? Кроме Машки, никого? Ни одной загульной истории? Ни одной чисто мужской оттяжки?
Виктор молчал, чувствуя себя ущербным. Его жизнь действительно была лишена этих «загульных историй», даже до Маши, ему всегда было лень.
— Ты посмотри на себя! — продолжал Степан Игнатьевич. — Мешки под глазами, вид помятый. Жена, ясное дело, тебя в упор не видит, только ребенка, а мужику, брат, подтверждение нужно, что он еще огонь, что он не только памперсы менять может.
— Подтверждение… — повторял Виктор.
— Ага! — подхватывал Ваня. — Самый простой способ – заведи себе маленькую, нетребовательную подружку из другого коллектива. Ничего серьезного, просто чтобы улыбнулась, комплимент сказала. И ты как огурчик! И дома терпимее станешь, и себя мужчиной почувствуешь.
— Это же измена, — слабо возражал Виктор.
— Какая измена? — искренне возмущался Степан Игнатьевич. — Это социальная необходимость, разгрузочный клапан, у всех так. Вот у меня Людке хоть что расскажи – она только фыркнет: «Опять твои бабы». А я ей: «Людка, милая, если б не они, я бы с тобой давно развелся от скуки». И все в порядке: семья цела, нервы в порядке.
Эти разговоры, как ржавчина, точили Виктора. Он смотрел на себя в зеркало в уборной: уставшее лицо, вечно заспанные глаза, пиджак в следах от детской присыпки. «Мешок с пеленками», — с тоской думал он. Он вспоминал Машу, которая теперь говорила с ним только о графике прививок, прорезывании зубов и преимуществах развивающих ковриков. Никаких больше разговоров о высоком, о пилотных проектах, только суровая, бытовая проза.
И тут его осенило: коллеги правы, он закис, превратился в придаток к детской кроватке. Ему срочно нужно «подтверждение», нужна «разгрузка»: нужна маленькая, веселая, не обремененная детьми и социальными программами женщина, которая посмотрит на него не как на папу Кости, а как на интересного мужчину. Ради сохранения семьи!
Решение созрело быстро, он выбрал объект. Вернее, объект сам как-то подобрался: Катя из соседнего офиса, где располагалась какая-то туристическая фирма. Девушка была бойкая, с ярко подведенными глазами и привычкой звонко смеяться в коридоре. Она иногда пила кофе на лестнице, и Виктор, проходя, ловил на себе ее беглый, оценивающий взгляд.
И вот однажды, собрав всю свою волю в кулак (которая у него обычно уходила на борьбу со сном), он подошел к ней у кофейного автомата.
— Катя, здравствуйте, — выдавил он.
— О, Виктор! — звонко отозвалась она. — А я вас всегда сонным вижу, ходите, как сонная муха.
— Да, — сгорбился Виктор. — Дела семейные, ребенок.
— А, понимаю, — сделала сочувственную гримаску Катя. — Тяжело, наверное.
— Вы не представляете, — с неподдельным чувством сказал Виктор. И вдруг, сам не ожидая, выпалил: — А может, как-нибудь выпьем кофе? Или чего покрепче? Чтобы, так сказать, отвлечься?
Катя удивленно подняла бровь, потом улыбнулась. Улыбка была быстрая, как вспышка.
— Виктор, а вы, оказывается, не такой уж и сонный. Почему бы и нет?
Свидание было назначено на следующую пятницу. Маша как раз собиралась к родителям на дачу, взять Костю «на показ».
- Идеальный момент, — лихорадочно думал Виктор. — Разгрузка пройдет в комфортных, домашних условиях.
Весь день в пятницу он был как на иголках: на работе не спал, что было для него верным признаком крайнего нервного напряжения. Коллеги, заметив его странную бодрость, перемигивались.
— Что, Пупочкин, на охоту собрался? — подмигнул Степан Игнатьевич.
— Немного развеюсь, — таинственно и гордо ответил Виктор, чувствуя себя, наконец, причастным к великому братству «настоящих мужиков».
Маша, загружая в машину сумки с детскими принадлежностями, озабоченно говорила:
— Витя, ты уж там без меня не запускай квартиру. И поешь нормально, а не бутербродами. И выспись, наконец, ради бога, глаза у тебя совсем красные.
— Конечно, конечно, родная, — торопливо целовал он ее в щеку, чувствуя укол совести, который тут же давил мыслью о «разгрузочном клапане».
И вот он остался один в непривычно тихой квартире. Он лихорадочно прибрался, купил бутылку какого-то игристого (красное он не пил, от него клонило в сон), поставил на стол сырную тарелку. Смотрел на диван, на котором ему было позволено спать, и думал, что сегодня, возможно, он на нем спать не будет. Эта мысль одновременно волновала и пугала его.
Ровно в восемь раздался звонок. На пороге стояла Катя, пахнущая резкими духами и свежестью летнего вечера.
— Ух, — сказала она, переступая порог. — Уютно у тебя, по-семейному.
— Да… — растерялся Виктор. — Проходите, разувайтесь.
Они сели в комнате, где на журнальном столике Виктор поставил бутылку, пару бокалов, нарезку. Виктор налил бокалы, руки у него слегка дрожали.
— За знакомство, — сказала Катя, чокнувшись.
— За новые впечатления, — выдавил Виктор.
Они выпили. Виктор, не привыкший к алкоголю, почувствовал, как по телу разливается приятная, теплая волна, напряжение начало понемногу спадать. Катя болтала о работе, о глупых клиентах, смеялась. Виктор смотрел на нее и думал: «Вот она, разгрузка. Совсем не страшно и даже приятно».
Они выпили еще по бокалу. Катя стала рассказывать какой-то анекдот. Виктор кивал, улыбался, но его мозг, измученный месяцами недосыпа, под теплым воздействием выпитого и наступившего, наконец, покоя, начал давать сбой. Знакомое, сладкое, тяжелое чувство поползло откуда-то из глубины. Чувство, против которого он был бессилен всю жизнь.
— …и тут он такой… — говорила Катя, но голос ее стал отдаленным, как из туннеля.
Виктор сидел на диване, его голова была тяжелой, невероятно тяжелой, мысли таяли, как сахар в горячем чае. Яркий макияж Кати, ее движущиеся губы, звонкий голос – все это превращалось в размытое, убаюкивающее пятно. Сквозь шум в ушах пробивался один-единственный, ясный, родной сигнал: «Спать. Сейчас же спать».
— Виктор? — донесся до него голос, уже выражающий недоумение. — Ты чего притих?
Но Виктор уже не мог ответить. Его веки, как тяжелые железные шторы, с грохотом опустились, голова медленно, но неуклонно склонилась на диванную подушечку. Мир сузился до точки и погас.
— Виктор? Эй! — Катя потрясла его за плечо.
В ответ раздался ровный, глубокий, на редкость искренний храп. Не просто посапывание, а полноценный, мощный, восстановительный сон человека, который месяц не смыкал глаз и которого только что сморило двумя бокалами игристого.
Катя оторопела. Она будила его, трясла, звала по имени, но Виктор Пупочкин отбыл в те далекие, безмятежные края, куда нет доступа ни женам, ни детям, ни соблазнительным сослуживицам. Он спал с блаженной улыбкой на лице, как младенец.
Прошло десять минут, двадцать. Катя, сначала недоумевавшая, потом разозленная, наконец, поняла весь абсурд ситуации. Она встала, решительно направилась в прихожую, обулась.
- И.д.и.о.т! Сонная тряпка! — думала она.
Катя дернула ручку входной двери, но дверь не открывалась.
Она дернула сильнее, ничего. Виктор, в преддверии свидания, захлопнул ее на привычный ему замок, закрыл, а ключ, как обычно, бросил в ящик тумбочки в спальне. И благополучно забыл об этом.
Катя дергала ручку, нажимала на дверь плечом, все было тщетно, она оказалась в ловушке. В тихой, уютной, по-семейному пахнущей квартире, где на диване, положив ладошки под щеку, мирно похрапывал хозяин, пригласивший ее на «разгрузку».
Граждане, что пережила эта бедная девушка за следующие несколько часов, трудно описать. Она металась по квартире, как тигрица в клетке. Пила оставшееся игристое прямо из бутылки, пыталась снова и снова разбудить Виктора – трясла, кричала ему на ухо, капала ему на лоб водой. Он только мычал, отмахивался и погружался в сон еще глубже. Она даже подумывала позвонить в МЧС, но страх перед скандалом и объяснениями был сильнее. И вот, ближе к полуночи, измотанная, она просто уселась в кресло напротив спящего Виктора и с ненавистью смотрела на него, ожидая, когда же этот недотёпа выспится.
А выспаться он собрался, судя по всему, капитально. Так продолжалось бы, наверное, до утра, если бы не один случай, вернее, не одно возвращение.
В час ночи на лестничной клетке раздались шаги, звяканье ключей, и дверь начала открываться снаружи. Катя вскочила, как ошпаренная. Дверь распахнулась, и на пороге, со спящим на руках Костей, застыла Маша. Она вернулась раньше – у ребенка, как ей показалось, начался насморк, и она решила не ночевать у родителей.
Маша увидела Катю, оценила на столе бутылку и два бокала. И увидела, наконец, своего супруга Виктора, который, услышав скрип двери, на секунду прервал храп, пробормотал: «Машенька? Ты?» — и, не открывая глаз, снова погрузился в сон, удовлетворенно чмокнув губами.
Тишина в квартире повисла густая, как кисель. Маша молча прошла в спальню, уложила Костю, вернулась, взглянула на Катю.
— Выходите, — тихо, но так, что у Кати по спине пробежали мурашки, сказала Маша.
Катя, не говоря ни слова, шмыгнула в приоткрытую дверь и исчезла в темноте подъезда.
Маша закрыла дверь, подошла к столу, посмотрела на спящего мужа, потом взяла со стула большую сумку, в которой были привезенные от родителей банки с вареньем, и аккуратно поставила ее на пол. Затем она наклонилась, и из ее груди вырвался не крик, не истерика, а низкое, рычащее, совершенно нечеловеческое:
— ВИКТОР!
Виктор вздрогнул, открыл один глаз, перед ним стояла Маша. Лицо ее было холодное, как у хирурга перед сложной операцией.
— Машенька, ты вернулась? — промычал он, пытаясь сообразить, где он и что происходит.
— Да, — сказала Маша. — Вернулась. И, кажется, помешала твоему пилотному проекту по разгрузке.
— Какому? — сел Виктор, и в его голове все смешалось: Катя, вино, сон… Ужас, медленный и липкий, начал подниматься из желудка к горлу.
— Не важно, — отрезала Маша. — Завтра утром я пойду подавать на развод.
И повернулась, чтобы идти в спальню к ребенку. Виктор, наконец полностью проснувшись, вскочил.
— Маша, постой! Это не то, что ты думаешь, я заснул, честное слово!
— Это уже не важно, Витя.
Она вышла и закрыла дверь в спальню.
В квартире было тихо, и в этой тишине он понял две вещи. Первое: он все потерял. Второе: сейчас, наконец-то, ничто не мешает ему лечь и проспать хоть сто лет подряд.
Он медленно дошел до дивана, повалился на него и закрыл глаза, но сон, его верный, преданный друг, его проклятие и спасение, на этот раз не шел.
На этом, граждане, пожалуй, и закончим нашу печальную историю.
После памятного вечера с девушкой из соседнего офиса, Маша, как женщина решительная и правильная, не стала устраивать истерик с битьем посуды. Нет. Она взяла ребенка, вещи и уехала к своим родителям. А потом, как и подобает педагогу и волонтеру, все сделала по закону: написала заявление в суд, подала на развод и на алименты на себя и на ребенка.
Виктор же, оставшись в пустой квартире, первым делом проспал, наверное, сутки. Проснулся, осознал весь масштаб катастрофы и снова заснул. Бегство в сон было его единственной известной реакцией на стресс. Потом пришла повестка из суда. Он посмотрел на бумагу, вздохнул и положил ее под толстенную книгу «Справочник инженера-проектировщика», чтобы не мозолила глаза.
И вот, настал день суда. Местом действия был не какой-нибудь пафосный зал, а самый обычный районный суд где-то в наших краях. Картина была такая:
Зал суда. На столе – папка дела. Судья просматривает бумаги.
Судья:
- Слушается гражданское дело по иску Марии Пупочкиной к Виктору Пупочкину о расторжении брака, взыскании алиментов... Истец и его представитель надлежащим образом извещены?
Секретарь:
- Так точно, не явились. От истца – заявление с просьбой рассмотреть без ее участия и удовлетворить всё.
Судья:
- Ответчик?
Секретарь:
- Тоже не явился, направил отзыв. Пишет, что с разводом согласен, на алименты ребенку – тоже. А вот насчет алиментов жене до трех лет просит отказать. Мол, работы нет, денег нет. Тоже просит рассмотреть без него.
Судья (вздыхает):
- Ну что ж. Раз извещены, причины неуважительные – рассматриваем. Что там у нас: «...брак зарегистрирован Отделом ЗАГС... актовая запись номер... У сторон родился сын... Совместная жизнь не сложилась по причине несходства характеров...»
(Здесь, между нами, чистая правда. Характер у Маши был бодрый, деятельный, а у Виктора – сонный и мечтательный. Самое что ни на есть несходство).
«...Брачные отношения фактически прекращены с ноября 2024 года... Семья распалась... Ответчик помощи на содержание ребенка не оказывает...»
(А что вы хотите? Виктор после всей этой истории впал в спячку, как медведь в берлогу, да и работать ему стало невмоготу – на службе смотрели на него, как на прокаженного, шептались. В итоге он уволился «по соглашению сторон» и залег на диване у своих престарелых родителей, изредка выходя в магазин за пельменями).
«...Истец трудовую деятельность не осуществляет, находится в отпуске по уходу за ребенком... нуждаются в финансовой поддержке... Просит взыскать алименты на ребенка в размере 1/2 прожиточного минимума... и на свое содержание – целый прожиточный минимум...»
Судья:
- Так, ответчик указывает, что не работает, доходов не имеет. Доказательств обратного в деле нет. Работу он, выходит, потерял.
И вот начинается самая интересная часть, граждане – судебные прения в отсутствие прения сторон. Судья сама с собой советуется, ссылаясь на статьи.
Судья (рассуждая вслух):
- Ну, с расторжением брака все ясно. Оба согласны, семья рухнула, как карточный домик, сохранять нечего. Расторгаем: статьи 21, 22 Семейного кодекса РФ.
На ребенка алименты – безусловно, родитель обязан, статья 80 СК РФ. Раз нет заработка у папаши, будем в твердой сумме взыскивать, половину прожиточного минимума на ребенка в нашем регионе. Это, на минуточку, 15653 рубля пополам. Пусть платит, как может.
А вот теперь, внимание, самый пикантный момент. Алименты на бывшую супругу до трех лет ребенка. Статья 89 дает ей такое право. Но! (Тут судья поднимает палец, как лектор.) Право-то дает, но только если второй супруг обладает необходимыми средствами. А где они, эти средства? Человек без работы, без доходов. Он и себя-то с трудом кормит, судя по всему. С него, извините, взять нечего, кроме квитанции на оплату коммуналки его родителей. Взыщем мы с него целый прожиточный минимум – он его где возьмет? С потолка?
Судья листает толстый том разъяснений всяких:
«...Уплата алиментов не должна приводить к существенному снижению уровня благосостояния плательщика...» А какое у него, простите, благосостояние? Диван, одеяло и пачка «Доширака»? Снижать нечего, отказываем. Закон есть закон.
Государственная пошлина, истец от нее освобожден, как мать малолетнего ребенка, а ответчик – нет. 150 рублей с него в доход государства. Пусть помнит, что суды – тоже не бесплатно работают, взыскиваем.
И пошла она писать решение теми самыми казенными фразами: «Суд, руководствуясь статьями... установил... находит... решил...»
А что же наши герои в этот самый момент?
Маша была у родителей, сидела, кормила Костю, когда получила по почте решение суда.
- О, на меня отказали по содержанию. Ну, что же, буду работать, как только смогу. А с него, я знаю, все равно взять нечего. Он не злостный, он просто бесполезный.
Маша посмотрела на сына. Мысли ее были уже далеко: о новой работе, о своем жилье, о том, как поднимать ребенка одной.
Виктор в это время как раз просыпался на старом диване в комнате своего детства. На столе лежала раскрытая пачка печенья. Он посмотрел в окно на хмурое небо, потянулся. В голове была привычная, сонная пустота. Виктор смутно понимал, что где-то там живет его сын и бывшая жена. Но мысль об этом была такой тяжелой, такой энергозатратной, что он тут же отогнал ее.
- Пойду чайку поставлю, – подумал он. - А потом, может, еще посплю часика полтора, до обеда.
Так и закончилась эта история: не скандалом, не драмой, а тихим расставанием. На одну семью в нашей стране стало меньше.
*имена взяты произвольно, совпадение событий случайно. Юридическая часть взята из:
Решение от 13 апреля 2025 г. по делу № 2-224/2025, Магарамкентский районный суд