Будет три части, все сегодня: эта, следующая в 9-00, последняя в 14-00 час
Люди бывают разные: есть любители выпить, есть страстные охотники до футбола, есть такие, что душу свою готовы отдать за рыбалку. А вот жил на свете один парень по имени Виктор, был у него свой собственный талант, своя особая страсть: не к вину, не к забавам, а ко сну, к крепкому, сладкому, беспробудному сну.
Любил он это дело сильно, сон был его стихией, с самого младенчества отличался он этим качеством. Пока другие дети в песочницах куличики строили, он где-нибудь в сторонке, на теплом солнышке, уже мирно посапывал. В школе учителя, бывало, стучат указкой по столу, кричат: «Пупочкин, опять спишь!», а он, открыв один глаз, отвечал с искренним удивлением: «Я не сплю, Мария Петровна, я так, думаю». Но весь класс, разумеется, отлично знал, что Пупочкин не думает, а отсыпается за все предыдущие ночи и запасается на будущие.
Вырос он, стал взрослым человеком, инженером в солидной конторе. А страсть его не только не утихла, но, можно сказать, окрепла и вошла в строгую, научно обоснованную систему. Жизнь его была расписана, как поезда в расписании.
В будни он вставал, само собой, с великим трудом. Мать билась над ним, ведь разбудить Виктора было мероприятием нелегким.
— Витя! — кричала мама. — Восемь часов, работа!
Виктор мычал что-то невнятное, вроде: «Полчасика… всего полчасика…» и погружался обратно в пучину сновидений.
— Витя, полдевятого. Все, опоздаешь!
— Пять минут… — доносился из-под одеяла слабый стон. — Жизнь дается один раз…
— Да вставай ты, анафема! — орала уже мама, стаскивая с него одеяло. — Люди работают, а он, небось, про жизнь размышляет.
Еле-еле добравшись до работы, Виктор первым делом проверял, далеко ли до обеденного перерыва. А в обеденный перерыв, дорогие мои, он не бежал в столовую, как прочие голодные граждане, нет. Он аккуратно складывал на столе руки, клал на них голову и моментально отключался. Спал он крепко, не просыпаясь, ровно сорок пять минут. Коллеги вначале подтрунивали:
— Виктор, а не снится ли тебе, что ты работаешь?
— Снится, — честно отвечал Виктор, не открывая глаз. — Очень напряженный сон. Планерка.
После работы, поужинав, он немедленно ложился «на двадцать минут». Мама ходила на цыпочках. Эти двадцать минут, по странному закону природы, растягивались ровно на два часа. Проснувшись, он повторно ужинал и с чувством глубокого удовлетворения говорил:
— Вот теперь можно и глазки прикрыть.
И укладывался спать уже по-настоящему, часов в девять вечера и до утра.
Выходные были для него настоящим раздольем, тут он отрывался по полной программе. Спал до одиннадцати, потом завтрак, и следом — обязательный «утренний отдых», часа на полтора. После обеда — сиеста. Вечером он ложился чуть позже, часов в десять, чтобы, как он выражался, «не сбить режим в понедельник».
И так изо дня в день, из года в год. Жизнь его текла тихо, плавно и сонно. Никаких потрясений, никаких излишних волнений. Даже читать он любил такие книги, от которых на второй странице начинало клонить в сон. Кино предпочитал смотреть по телевизору, ибо в кинотеатре, в темноте, его одолевала неодолимая дрема, и он пропускал все ключевые моменты фильма.
И все бы так и продолжалось, если бы не один случай, который перевернул всю его жизнь вверх тормашками.
А случилось вот что: Виктор зашел в бухгалтерию вместе с девушкой, та к сестре заглянула. И звали эту гостью Машенька, девушка она была строгая, серьезная и красивая.
Увидел ее Виктор в первый раз, и что-то вдруг щелкнуло в нем, на уровне груди. Это было странное, непонятное чувство.
С этого самого дня его железный распорядок дал трещину.
Вечером он вместо того, чтобы лечь в девять, стал шататься по улицам под ее окнами. «Утром денежка, вечером стулья», — говорил его коллега. А у Виктора выходило: «Утром мечты, вечером окна». И спать не хотелось совсем. Это было ужасное, ненормальное состояние: организм его бунтовал, требовал законных часов отдыха, а сердце взыграло, твердило: «Машенька!».
Даже мама заметила перемены.
— Витя, ты что, заболел? — спрашивала она с тревогой. — Третий день без предужинного сна, лицо осунулось. Может, доктора?
— Нет, мама, — вздыхал Виктор, глядя в потолок. — Это не болезнь, а, понимаешь ли, любовь.
— Любовь? Да с какой стати? Ты же всегда говорил, что любовь — это лишняя трата нервов и времени от сна. Лучше поспать.
— Теперь не лучше, — мрачно констатировал Виктор.
Начал он ухаживать за Машей, действовал, прямо скажем, не очень искусно: дарил не цветы, а полезные в хозяйстве вещи. Принес как-то энциклопедический справочник «Бухгалтерское дело, том первый».
— Это вам, Мария Семеновна, для общего развития, чтобы семейный бюджет вести правильно, — сказал он, краснея.
Машенька посмотрела на толстенный том, потом на Виктора, и в уголках ее губ заплясала непонятная искорка.
— Спасибо, — сухо сказала она. — Только я все пять томов еще в институте сестре подарила, но для коллекции пригодится.
Он пригласил ее в кино. Боялся, конечно, что уснет и опозорится, но не уснул! Сидел, глаза вытаращив, хотя фильм был какой-то заумный, про любовь, кажется. Он смотрел не на экран, а на ее профиль, освещенный мерцанием экрана, и чувствовал себя на седьмом небе.
А потом, как-то вечером, гуляя по парку и обсуждая что-то неважное, он вдруг взял и сказал:
— Мария Семеновна, а не хотите ли вы выйти за меня замуж?
Сказал и обмер, сам не понял, как язык повернулся.
Машенька остановилась. Посмотрела на него пристально, как на сомнительный актив.
— Вы что, Виктор Пупочкин, серьезно?
— Абсолютно.
— А вы знаете, — сказала она, — я человек строгих правил, я за режим и порядок. Я в семь утра уже на ногах, не выношу лени и сонливости.
— И я за режим! — горячо воскликнул Виктор, забыв про все свои послеобеденные и предужинные отдыхи. Сонливость? Пф! Ерунда!
— И детей я люблю, — продолжала Маша, как будто зачитывая условия контракта. — И с беспорядком мириться не намерена.
— И я детей! И я с беспорядком! — повторял Виктор, готовый в тот момент подписаться на что угодно.
Сыграли свадьбу, скромно. Виктор сиял, чувствовал себя героем, покорившим Эверест. И самое удивительное — за всю эту предсвадебную беготню, оформления, покупки, он ни разу не уснул в неположенное время. Любовь - великая сила, даже сон отшибает.
Первое время после свадьбы Маша держала его в ежовых рукавицах, режим был железный: подъем в семь, зарядка, полезный завтрак. Виктор кряхтел, но старался. Он боялся, что стоит ему только прилечь днем, как Маша разочаруется в нем и аннулирует контракт. Он из последних сил изображал из себя бодрячка-энерджайзера.
Но постепенно, по мере того как семейная жизнь налаживалась, Маша немного смягчилась. Увидела, что муж в целом человек неплохой, тихий, не пьет, не дебоширит, зарплату приносит исправно и, главное, очень ее слушается.
И вот как-то раз, в воскресенье, после сытного обеда, на Виктора напала знакомая, сонная истома: глаза слипались, голова клонилась к столу. Он с тоской посмотрел на диван, потом на Машу, которая вытирала посуду.
— Машенька… — виновато начал он. — Можно я… ну, на полчасика…
Маша повернулась, посмотрела на его страдальческое лицо и улыбнулась.
— Иди, — сказала она. — Только действительно на полчаса, а то весь вечер потом ходить будешь, как сонная муха.
О, это была музыка, это было благословение. Виктор, чуть не плача от счастья, повалился на диван и провалился в сон, сладкий, как мед. Он спал не два часа, а ровно тридцать минут, как и было велено. Проснулся сам, бодрый и посвежевший.