– Людмила Петровна, пожалуйста, успокойтесь, – тихо сказала Анна, стараясь не повышать голос, хотя внутри всё кипело.
Она стояла в своей собственной кухне – светлой, с большими окнами на южную сторону, с дорогим итальянским гарнитуром цвета слоновой кости, который выбирала сама ещё до свадьбы, – и смотрела, как свекровь, размахивая руками, ходит кругами по её же паркету.
Людмила Петровна приехала «на огонёк» без предупреждения, как любила говорить, «проведать сыночка». Обычно такие визиты заканчивались чаем и получасом неловких разговоров о погоде и здоровье. Но сегодня всё пошло иначе.
– Я всё вижу, Анечка, всё! – свекровь остановилась, упёрла руки в бёдра и посмотрела на невестку сверху вниз, хотя была ниже почти на голову. – Квартира эта – подарок мой с отцом к свадьбе сыну! Мы с покойным мужем всю жизнь копили, отказывали себе во всём, чтобы у Сергея было своё жильё в Москве! А ты тут хозяйничаешь, как будто это твоё!
Анна медленно выдохнула. Она знала, что этот разговор когда-нибудь случится. Просто думала, что позже. Гораздо позже.
Сергей в этот момент был на работе – срочная командировка в Питер, улетел утром, даже не подозревая, какой сюрприз ждёт его по возвращении. Анна осталась один на один с Людмилой Петровной и её правдой, которую та носила в себе, видимо, уже давно.
– Людмила Петровна, – Анна аккуратно поставила чашку с недопитым кофе на стол, – давайте присядем. Я налью вам чаю.
– Не нужен мне твой чай! – отрезала свекровь. – Я пришла не чаи распивать, а поговорить по-человечески. Сергей мне всё рассказывает, всё! Как ты его из дома выжила, как он на диване в кабинете спит, когда ты настроение своё показываешь! Как ты деньги тратишь направо и налево! Это его квартира, понимаешь? Его!
Анна почувствовала, как щёки начинают гореть. Не от стыда – от злости. Она вспомнила, как три года назад, когда они с Сергеем только начали встречаться, он привёл её сюда впервые. Квартира была пустая, только стены и голый пол. Сергей тогда смущённо улыбался: «Понимаешь, родители подарили, но ремонт – это уже на нас». Она тогда ещё удивилась – почему «на нас», если подарок сыну? Но не стала уточнять. Любила же.
А потом был ремонт. Долгий, дорогой, выматывающий. Анна продала свою старую однушку в Химках, которую купила ещё до замужества на первые заработанные деньги дизайнером. Вложила всё – и деньги, и силы, и бессонные ночи над проектами. Сергей тогда только начинал карьеру, зарплата была скромная. Всё, что есть в этой квартире – от ламината до светильников – выбрано и оплачено ею.
Документы, конечно, оформили на неё. Так было проще – ипотека была на её имя, материнский капитал тоже планировали, да и Сергей сам сказал: «Ты же всё равно тут хозяйка будешь». Она тогда посмеялась: «Ну, раз хозяйка, значит, и в свидетельстве буду».
А теперь вот – «оборонка».
– Людмила Петровна, – Анна наконец подняла глаза, и в голосе её прозвучала сталь, которой свекровь раньше не слышала, – вы уверены, что квартира принадлежит Сергею?
– Конечно уверена! – свекровь фыркнула. – Мы с отцом в две тысячи двенадцатом году её купили! На сбережения! Я сама все документы видела!
Анна тихо вздохнула и прошла в коридор. Открыла шкаф, достала папку с документами – ту самую, синюю, которую всегда держала на верхней полке. Вернулась на кухню, положила папку на стол.
– Посмотрите, пожалуйста.
Людмила Петровна с подозрением посмотрела на папку, потом на невестку. Наконец открыла.
Сверху лежал договор купли-продажи. Дата – март 2012 года. Продавец – застройщик. Покупатель – Смирнова Анна Владимировна. Подпись. Печать.
Ниже – выписка из ЕГРН. Собственник – Смирнова Анна Владимировна. Единолично.
Свекровь листала страницы, и лицо её медленно бледнело.
– Это... это как? – наконец выдохнула она. – Сергей же говорил...
– Сергей, видимо, забыл уточнить, – спокойно ответила Анна. – Квартиру купила я. На свои деньги. До брака. Ваши с папой сбережения... я даже не знаю, о чём вы. Сергей никогда не говорил, что вы дарили ему квартиру.
Людмила Петровна открыла рот, потом закрыла. Снова открыла. Ни звука.
Анна смотрела на неё и вдруг почувствовала... жалость. Не злорадство, не торжество. Просто жалость к женщине, которая столько лет жила в уверенности, что её сын – хозяин жизни, а оказалось – он просто живёт в квартире жены.
– Я никогда не запрещала Сергею говорить правду, – тихо сказала Анна. – Он сам решил, что так проще. Чтобы вы не переживали. Чтобы не думали, что он «под каблуком». Я не возражала. Мне было всё равно, чья квартира на бумаге. Главное – мы вместе.
Свекровь всё ещё молчала. Её руки дрожали, когда она закрывала папку.
– То есть... всё это... твоё? – наконец выговорила она.
– Моё, – кивнула Анна. – И ремонт мой. И мебель. И даже кружка, из которой вы сейчас пьёте чай, – я её в Италии выбирала.
Людмила Петровна посмотрела на кружку в своей руке, будто увидела впервые. Поставила на стол.
– А Сергей... он знает?
– Конечно знает, – Анна чуть улыбнулась. – Мы же не в игрушки играем. Просто он... стесняется, наверное. Не хочет, чтобы вы думали, что он «приживал».
В кухне повисла тишина. Такая густая, что слышно было, как в соседней комнате тикают часы.
– Я.… я не знала, – наконец прошептала свекровь.
– Теперь знаете, – мягко ответила Анна. – И я не обижаюсь. Правда. Просто... давайте больше не будем играть в эти игры. Ни вы, ни я, ни Сергей. Мы взрослые люди. У каждого есть своё. И своё достоинство.
Людмила Петровна подняла глаза. В них уже не было привычной уверенности. Было что-то другое – растерянность, стыд, и, может быть, первое за многие годы уважение.
– Я.… пойду, наверное, – тихо сказала она.
– Останьтесь, – неожиданно для себя предложила Анна. – Чай допейте. Сергей вечером вернётся, вместе поужинаем. Как нормальная семья.
Свекровь посмотрела на неё долгим взглядом. Потом медленно кивнула.
– Хорошо, – сказала она. – Спасибо... Аня.
Имя прозвучало впервые без привычного «Анечка», с оттенком, который Анна не могла разобрать. Но ей вдруг стало легко. Легко, как не было давно.
Она повернулась к плите, чтобы поставить чайник, и улыбнулась – тихо, себе. Жизнь, похоже, начала расставлять всё по местам. Медленно, но, верно.
А впереди был ещё разговор с Сергеем. И, возможно, самый важный в их жизни.
– Сергей, нам нужно поговорить, – сказала Анна тем же вечером, когда он, усталый после самолёта, только переступил порог.
Он замер в дверях, с чемоданом в руке. Увидел мать, сидящую в гостиной с прямой спиной и непривычно тихим голосом, увидел жену – спокойную, но с каким-то новым блеском в глазах – и сразу понял: что-то случилось.
– Что-то серьёзное? – спросил он, ставя чемодан у стены.
– Очень, – кивнула Анна и кивнула на диван. – Садись.
Людмила Петровна молчала. Она сидела, сложив руки на коленях, и смотрела в пол. Сергей перевёл взгляд с матери на жену и обратно. Воздух в комнате будто сгустился.
– Мам, ты чего молчишь? – он подошёл ближе. – Ань, что произошло?
Анна достала ту же синюю папку, положила её на журнальный столик.
– Открой.
Сергей нахмурился, но послушался. Открыл. Пробежал глазами договор, выписку, акт приёма-передачи. Лицо его медленно менялось – от недоумения к пониманию, потом к чему-то, похожему на панику.
– Это… ты показала маме? – тихо спросил он.
– Она сама нашла, – спокойно ответила Анна. – Приехала, сказала, что я оборванка, живущая в квартире её сына. Я решила, что пора прекратить игру в прятки.
Сергей закрыл папку. Посмотрел на мать. Та подняла глаза – в них была боль.
– Сынок… почему ты мне не сказал? – голос Людмилы Петровны дрогнул. – Всё это время я думала… мы думали с отцом… что помогли тебе. А ты… ты позволял мне так думать.
Сергей опустился в кресло, будто ноги подкосились.
– Мам, я не хотел, чтобы вы расстраивались, – начал он, но Анна перебила:
– Не в этом дело, Сереж. Дело в том, что ты позволял ей унижать меня. Год за годом. «Приживает», «нахлебница», «деревенщина, которая удачно выскочила замуж». Я молчала. Ради тебя. Чтобы не устраивать скандалов. Но сегодня я устала молчать.
Сергей побледнел.
– Аня, я не знал, что она так…
– Знал, – твёрдо сказала Анна. – Знал. И каждый раз, когда она начинала, ты уходил в другую комнату. Или говорил: «Мам, ну что ты, Аня же хорошая». А потом шептал мне: «Потерпи, она пожилая, ей тяжело». А мне, между прочим, тоже тяжело. Это мой дом. Я его заработала. Своими руками, своим горбом, ещё до тебя.
Людмила Петровна вдруг встала.
– Я пойду, – тихо сказала она. – Не нужно мне тут быть. Я… всё поняла.
– Нет, – Анна шагнула к ней. – Останьтесь. Пожалуйста. Мы все трое должны это закончить. Прямо сейчас.
Сергей смотрел на жену так, будто впервые видел.
– Ань… прости, – выдохнул он. – Я правда думал, что так лучше. Чтобы мама гордилась. Чтобы не чувствовала себя… ненужной. Мы ведь с отцом всегда были для неё всем миром. А потом я женился, и она… она начала сдавать. Я боялся, что, если скажу правду, она совсем сломается.
– А меня можно было ломать? – спросила Анна, и в голосе её не было злости, только усталость. – Меня можно было каждый праздник выслушивать, как я «неблагодарная», «жадная», «не умею готовить борщ так, как мама»? Можно было позволять ей перекладывать мои вещи, критиковать мой вкус, учить меня жизни в моём же доме?
Сергей молчал.
Людмила Петровна вдруг сделала шаг вперёд.
– Это я виновата, – сказала она неожиданно твёрдо. – Не он. Я. Я видела, что Аня молчит, и думала… думала, что она слабая. Что можно давить. А она просто… добрая была. И терпеливая. А я… я привыкла, что мне всё позволено. Потому что я мать. Потому что я старше. Потому что я «жизнь знаю».
Она посмотрела на Анну, и в глазах её стояли слёзы.
– Прости меня, доченька. Правда прости. Я не знала. И не хотела знать, наверное.
Анна почувствовала, как ком в горле становится совсем большим.
– Я не сержусь, – сказала она. – Правда. Просто… больше так не будет. Ни с вашей стороны, ни с моей. Мы все взрослые. У каждого есть своё место под солнцем. И своё достоинство.
Сергей встал, подошёл к матери, обнял её. Та уткнулась ему в плечо, как ребёнок.
– Мам, прости, – прошептал он. – Я дурак. Я думал, что защищаю тебя. А на самом деле просто трусил.
Людмила Петровна отстранилась, вытерла слёзы.
– Я завтра же поеду домой, – сказала она. – И больше не буду приезжать без приглашения. И не буду учить, как жить. Обещаю.
Анна улыбнулась – впервые за вечер по-настоящему.
– Приезжайте, Людмила Петровна. Просто звоните заранее. И без нравоучений. А я обещаю – борщ будет по вашему рецепту. Иногда.
Свекровь слабо улыбнулась в ответ.
– Договорились.
Сергей посмотрел на жену. В глазах его было всё – вина, благодарность, любовь.
– Ань… ты самая лучшая, – сказал он. – Я не заслужил тебя.
– Это мы ещё посмотрим, – ответила она, но уже с теплом. – А сейчас идите оба ужинать. Я лазанью сделала. Итальянскую. Не по маминому рецепту.
Людмила Петровна вдруг рассмеялась – тихо, неловко, но искренне.
– А я, может, и попробую. Давно не ела ничего итальянского.
Они пошли на кухню втроём. Впервые за многие годы – без напряжения, без подтекстов, без игры в «чей дом лучше».
А потом, когда свекровь уехала к себе в область, Сергей остался с Анной на балконе. Ночь была тёплая, июньская, пахло сиренью от соседнего двора.
– Ты могла меня выставить, – тихо сказал он, обнимая её сзади. – Могла сказать: вали к маме, раз ей так нужна твоя квартира.
– Могла, – согласилась Анна, прижимаясь к нему. – Но не захотела. Потому что люблю тебя. И потому что теперь всё по-честному.
Он поцеловал её в висок.
– Я больше никогда… слышишь? Никогда не дам тебя в обиду. Ни маме, ни кому бы то ни было.
– Верю, – прошептала она.
И в этот момент она правда поверила.
Но жизнь, как известно, любит проверять даже самые искренние обещания. И через три месяца проверка пришла – в виде письма от нотариуса и старого, совсем забытого завещания отца Сергея…
– Анна Владимировна, вам заказное письмо, – сказала консьержка, протягивая толстый белый конверт с печатью нотариальной конторы.
Анна расписалась, закрыла дверь и долго стояла в коридоре, вертя письмо в руках. Обратный адрес – нотариус города Подольска. Там, где жили родители Сергея. Там, где три месяца назад всё, казалось, наконец-то устаканилось.
Она открыла конверт прямо на кухне. Внутри – уведомление о вступлении в наследство и повестка на оглашение завещания покойного Петра Ивановича, отца Сергея. Дата смерти – восемь лет назад. Почему письмо пришло только сейчас, Анна поняла, пробежав глазами первые строки: «в связи с вновь открывшимися обстоятельствами».
Сердце стукнуло сильнее. Она набрала Сергея.
– Сереж, тут письмо от нотариуса. По поводу наследства твоего папы.
– Какого ещё наследства? – удивился он. – Папа всё оставил маме. Дом, машину, вклады. Мы же всё это оформляли тогда.
– Похоже, не всё, – тихо сказала Анна.
На оглашение они поехали втроём. Людмила Петровна настояла. Сидела в нотариальной конторе прямая, как струна, но пальцы её всё время теребили край сумочки.
Нотариус – пожилая женщина с усталыми глазами – открыла папку.
– Итак, завещание Петра Ивановича Смирнова, составленное за три месяца до смерти. В связи с тем, что ранее считалось утраченным, оно было обнаружено в банковской ячейке только на прошлой неделе.
Она подняла глаза.
– Петр Иванович оставляет всё своё имущество, включая денежные средства на счетах, автомобиль и жилой дом в Подольске, сыну – Смирнову Сергею Петровичу. При условии, что на момент открытия наследства он будет состоять в зарегистрированном браке.
Людмила Петровна ахнула. Сергей замер.
– А текущей супруге, – нотариус посмотрела на Анну, – ничего не полагается. Петр Иванович особо оговорил: имущество передаётся исключительно сыну, без права раздела при разводе.
Тишина в кабинете стала невыносимой.
Анна почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Дом в Подольске, вклады, всё это – больше двадцати миллионов на тот момент. Сергей тогда отказался от наследства в пользу матери. Говорил: «Маме нужнее, она одна осталась». А теперь оказывается – отказался зря.
Людмила Петровна первая пришла в себя.
– То есть… всё это время… дом был Сережин? – голос её дрожал.
– По завещанию – да, – подтвердила нотариус. – Ваше право собственности на дом и счета может быть оспорено в судебном порядке.
Сергей медленно повернулся к матери.
– Мам… ты знала?
Людмила Петровна покачала головой. Глаза её были широко раскрыты.
– Нет… клянусь, нет. Петя говорил, что всё оставляет мне. Я даже не знала про ячейку…
Анна встала.
– Я выйду, – тихо сказала она. – Это ваши семейные дела.
На улице был морозный ноябрь. Она шла по тротуару, не чувствуя холода. В голове крутилась одна мысль: всё возвращается на круги своя. Только теперь уже не квартира, а миллионы. И снова она – чужая в этой истории.
Телефон зазвонил. Сергей.
– Ань, вернись, пожалуйста. Нам нужно поговорить.
Она вернулась. В кабинете нотариуса уже никого не было, кроме них троих.
Сергей стоял у окна. Людмила Петровна сидела, закрыв лицо руками.
– Я отказываюсь, – сказал он, не поворачиваясь. – От всего. В пользу мамы. Как и хотел тогда.
– Сереженька… – голос Людмилы Петровны сорвался.
– Нет, мам. Справедливость должна быть. Ты восемь лет жила в этом доме, распоряжалась деньгами. Это твоё по праву. А я… я тогда отказался не из-за денег. А потому что не хотел, чтобы ты осталась одна.
Он повернулся к Анне.
– А ты… ты теперь думаешь, что я опять буду молчать и терпеть, да? Думаешь, я возьму эти деньги и снова начну играть в «сыночка-маменькин»? Нет. Больше никогда.
Анна молчала.
Людмила Петровна поднялась. Подошла к невестке. Взгляд её был прямой, без привычной надменности.
– Анечка… – начала она и запнулась. – Я много раз была неправа. Очень много. И сегодня… сегодня я поняла окончательно. Ты не просто жена моего сына. Ты – человек, который спас нашу семью. Тогда, три месяца назад, когда мог выгнать меня вон. И сейчас – когда мог забрать всё.
Она взяла Анну за руку.
– Я хочу, чтобы ты знала: дом остаётся моим только на бумаге. На самом деле он всегда будет вашим. И моим тоже – если вы позволите иногда приезжать. Без указаний. Без критики. Просто – бабушкой.
Анна посмотрела на неё. Потом на Сергея. Тот кивнул.
– Мы оформим дарственную, – сказал он. – На вас обеих. Поровну. Чтобы больше никогда ни у кого не возникало вопросов, чей это дом. Ни у мамы, ни у меня, ни у наших будущих детей.
Людмила Петровна заплакала – тихо, без театральности.
– Спасибо, – прошептала она. – Спасибо, дети.
В машине по дороге домой они молчали. Потом Людмила Петровна, сидевшая сзади, вдруг сказала:
– А лазанью твою я, кстати, научилась делать. Почти как у тебя. Только сыр другой беру.
Анна рассмеялась. Впервые за день.
– Приезжайте в воскресенье, – сказала она. – Покажу, какой сыр нужен.
Сергей взял её руку и крепко сжал.
– Я люблю тебя, – тихо сказал он. – И больше никогда – слышишь? – никогда не дам усомниться в этом.
А через полгода, когда дарственная была оформлена, а в Подольске на кухне уже висела новая табличка «Здесь живут три хозяина», Анна поняла: жизнь расставила всё по местам. Не сразу. Не без боли. Но точно и навсегда.
И когда Людмила Петровна в очередной раз приезжала с пирогами и, забывшись, начинала: «Анечка, а вот шторы бы я…», тут же спохватывалась и смеялась:
– Ой, прости, привычка. Ты же сама дизайнер.
Анна обнимала её и отвечала:
– Ничего. Иногда и мне совет нужен. Главное – спрашивать, а не указывать. И они смеялись. Вместе. Как настоящая семья.
Рекомендуем: