– Людочка, ну что ты опять начинаешь, – вздохнула Галина Петровна, и в её тоне сквозила знакомая смесь обиды и упрямства. – Я же не к тебе лично, я к детям. Они мои внуки всё-таки. Ты же не можешь запретить бабушке с ними видеться?
Людмила закрыла глаза. Сколько раз она слышала эту фразу за последние годы? «Мои внуки», «кровь невода», «ты же не чужая». После развода с Сергеем она надеялась, что всё закончится: больше не будет бесконечных советов, замечаний, требований. Но Галина Петровна, похоже, не собиралась отпускать бывшую невестку так просто.
– Галина Петровна, – Людмила старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело, – мы это уже обсуждали. Дети живут со мной. Я их мать. И я не против, чтобы вы с ними общались. Но каждый раз, когда вы звоните, начинается одно и то же: «Почему ты не даёшь мне их забрать на всё лето?», «Почему ты не разрешаешь мне решать, во что их одевать?», «Почему ты не позволяешь мне забирать их без предупреждения?».
– А что в этом плохого? – голос свекрови стал чуть громче. – Я же для них стараюсь! Я им бабушка родная! А ты... ты сейчас одна, работаешь с утра до ночи, кто за детьми смотрит? Я бы помогла, если бы ты не упрямилась.
Людмила почувствовала, как пальцы крепче сжимают телефон. Она глубоко вдохнула, вспоминая слова психолога, к которому ходила первые полгода после развода: «Границы, Людмила. Вы имеете право на границы».
– Галина Петровна, – сказала она твёрдо, – у детей есть я. Есть няня, когда я на работе. Есть школа, кружки, друзья. Им всего хватает. А вам я уже сто раз предлагала: хотите видеть внуков – договоримся о встречах заранее. В кафе, в парке, у меня дома. Но без сюрпризов и без требований, которые я не готова выполнять.
– Сюрпризов? – перебила свекровь. – Это я сюрпризы устраиваю, когда приезжаю к родным внукам? Сергей, между прочим, не против был, когда я к ним приезжала.
– Сергей сейчас живёт с другой женщиной, – тихо ответила Людмила. – И у него, как я слышала, скоро будет свой ребёнок. Пусть он теперь решает, как часто вы будете видеться с его новой семьёй.
Повисла пауза. Людмила почти физически ощущала, как Галина Петровна на том конце провода переваривает услышанное.
– Ты всё ещё злишься на Сергея, – наконец сказала свекровь, и в её голосе появилась привычная покровительственная нотка. – Я понимаю, он тебя обидел. Но дети-то тут при чём? Они не виноваты, что вы развелись. Я их с рождения растила, пока ты на своих работах пропадала...
Людмила почувствовала, как внутри всё холодеет. Вот оно. Опять. То самое, из-за чего она когда-то молча терпела, кусая губы до крови. «Пока ты на работах пропадала». Хотя работала она не ради удовольствия – ипотека, садики, кружки, лечение – всё было на ней. Сергей же в последние годы брака предпочитал «решать проблемы» в баре с друзьями.
– Галина Петровна, – сказала Людмила, стараясь не сорваться, – я не злюсь на Сергея. Я просто живу своей жизнью. И прошу вас уважать это. Если хотите видеть детей – звоните заранее. Договоримся. А сейчас у меня дела.
Она нажала отбой, не дожидаясь ответа, и долго стояла у окна, глядя, как снег ложится на подоконник. Руки слегка дрожали.
Мама двоих детей, успешный менеджер в крупной компании, женщина, которая после развода собрала себя по кусочкам – и всё ещё должна оправдываться перед бывшей свекровью.
Вечером того же дня Людмила забирала детей из школы. Катя, старшая, одиннадцать лет, выбежала первой – высокая, худенькая, с длинной русой косой, точная копия мамы в детстве.
– Мам, а можно мы с бабушкой Галей в цирк сходим в воскресенье? – выпалила она сразу, едва забравшись в машину. – Она звонила в школу, сказала, что купит билеты!
Людмила замерла, держась за руль.
– Когда она звонила?
– Сегодня на большой перемене, – Катя пожала плечами. – Сказала, что ты занята, а она хочет нас удивить. И что ты, наверное, не против.
Младший, Семён, восьмилетний вихрь энергии, влез со своего места:
– А я не хочу в цирк! Там клоуны страшные! Я лучше с папой на футбол пойду, он обещал!
Людмила медленно выдохнула. Вот и всё. Галина Петровна снова начала действовать в обход неё. Звонит в школу. Обещает детям то, о чём мать даже не в курсе. Настраивает их против неё – тонко, аккуратно, но настойчиво.
– Катя, – сказала Людмила, стараясь говорить спокойно, – бабушка Галя должна была сначала спросить у меня. Я мама, и я решаю, куда вы ходите и с кем.
– Но она же бабушка! – возмутилась Катя. – И она сказала, что ты всё равно скажешь нет, потому что злишься на неё из-за папы.
Людмила почувствовала, как внутри всё сжимается. Она припарковалась у дома, выключила двигатель и повернулась к дочери.
– Кать, послушай меня внимательно, – сказала она тихо, но твёрдо. – Я не злюсь на бабушку Галю. Я просто хочу, чтобы все уважали мои правила. Ты же не хочешь, чтобы кто-то решал за тебя, с кем тебе дружить или куда ходить?
Катя опустила глаза.
– Не хочу, – пробормотала она.
– Вот и я не хочу, чтобы кто-то решал за меня, как воспитывать моих детей.
В тот вечер Людмила долго не могла уснуть. Она лежала в темноте, глядя в потолок, и понимала: если сейчас не поставить точку, Галина Петровна никогда не остановится. Она будет звонить детям в школу, приезжать без предупреждения, рассказывать им, какая мама плохая, потому что «не даёт бабушке любить внуков».
На следующий день Людмила написала бывшему мужу сообщение – они общались редко, только по вопросам алиментов и детей.
«Серёжа, твоя мама снова звонит детям в школу и обещает им встречи без моего ведома. Прошу тебя поговорить с ней. Это уже переходит границы».
Ответ пришёл через час:
«Люда, ты преувеличиваешь. Мама просто скучает по детям. Она же не чужая».
Людмила посмотрела на экран и почувствовала, как последние иллюзии рушатся. Сергей никогда не встанет на её сторону. Никогда не скажет матери «хватит». Для него проще делать вид, что всё нормально, чем вступать в конфликт с мамой.
Она открыла контакт Галины Петровны и долго смотрела на него. Потом набрала сообщение – короткое, но окончательное.
«Галина Петровна, я больше не буду отвечать на ваши звонки и сообщения. Если хотите видеть детей – только через суд и только по установленному графику. Пожалуйста, больше не звоните им в школу и не обещайте того, чего я не разрешала. Это последнее предупреждение».
Она нажала «отправить» и заблокировала номер.
На секунду стало страшно. А вдруг свекровь пойдёт дальше? Вдруг начнёт рассказывать детям, что мама их лишила бабушки? Вдруг Сергей подаст на суд за ограничение общения?
Но потом Людмила вспомнила, как три года назад стояла в коридоре суда, дрожа от страха, но всё-таки подписала бумаги о разводе. Тогда она тоже боялась. И выжила. И стала сильнее.
Она встала, подошла к детской и заглянула в приоткрытую дверь. Катя и Семён спали, обняв своих плюшевых зверей. Тихо. Спокойно. В их мире больше не будет чужих голосов, которые учат их, что мама плохая.
Но через неделю случилось то, чего Людмила боялась больше всего.
В дверь позвонили. Она открыла – и замерла.
На пороге стояла Галина Петровна. С чемоданом. И со слезами на глазах.
– Людочка, – сказала она дрожащим голосом, – меня Сергей выгнал. Сказал, что его жена против, чтобы я у них жила. У меня больше негде жить. Пусти, ради детей... ради всего хорошего, что между нами было...
Людмила смотрела на женщину, которая когда-то была её свекровью, и понимала: сейчас решится всё. Один шаг назад – и границы рухнут навсегда.
Она глубоко вдохнула.
– Галина Петровна, – сказала она спокойно, – войдите. Поговорим. Но только один раз. И после этого разговора всё будет по-новому.
– Галина Петровна, войдите, – повторила Людмила, отступая в сторону. – Только чемодан оставьте в коридоре. Мы не на вокзале.
Бывшая свекровь замялась, но всё-таки поставила старый клетчатый чемодан у стены и прошла в гостиную, вытирая глаза платком. Людмила закрыла дверь, щёлкнула замком и пошла на кухню ставить чайник. Руки двигались сами, а в голове крутилась одна мысль: «Не сорваться. Не кричать. Говорить спокойно».
Галина Петровна села за стол, аккуратно сложив руки на коленях, как будто пришла не к бывшей невестке, а на приём к директору школы.
– Спасибо, что впустила, Людочка, – начала она дрожащим голосом. – Я понимаю, что неудобно, что неожиданно… Но я правда не знала, куда деться. Сергей… он сказал: «Мам, мы с Леной ждём ребёнка, нам тесно, ты же понимаешь». А я… я всю жизнь для него…
– Подождите, – мягко перебила Людмила, ставя перед ней чашку. – Давайте по порядку. Вы пришли просить, чтобы я вас приютила?
Галина Петровна подняла заплаканные глаза.
– Хотя бы на время. Пока не найду, где жить. Я пенсию получаю, накопления есть. Сниму комнату, только не сразу… А здесь я буду помогать. С детьми, с готовкой, с уборкой. Как раньше.
Людмила села напротив и обхватила ладонями свою чашку. Чай был слишком горячим, но она всё равно сделала глоток – чтобы выиграть секунду.
– Галина Петровна, – сказала она медленно, – три года назад я ушла из вашей семьи. Вместе с детьми. Мы больше не одна семья. Вы это понимаете?
– Но дети-то общие! – свекровь вскинула голову. – Я их бабушка!
– Вы бабушка по крови, – кивнула Людмила. – Но это не даёт вам права жить в моей квартире. Это мой дом. Мой и детей. Здесь свои правила.
– Какие ещё правила? – в голосе Галины Петровны уже проступала обида. – Я же не чужая!
– Именно поэтому я и разговариваю с вами сейчас, – спокойно ответила Людмила. – Чужую я бы просто не пустила. Но вы всё равно не можете остаться.
Повисла тишина. Только чайник тихо щёлкнул, выключаясь.
– То есть ты меня на улицу выгоняешь? – голос свекрови сорвался на высокую ноту.
– Нет. Я предлагаю вам помощь, – Людмила достала телефон. – Сейчас я позвоню своей подруге, она занимается недвижимостью. Найдём вам съёмную комнату или маленькую квартиру в этом районе. Я помогу с первым месяцем оплаты. Но жить здесь вы не будете.
Галина Петровна смотрела на неё широко раскрытыми глазами, будто впервые видела.
– Ты серьёзно?
– Абсолютно.
– А дети? – свекровь вцепилась в последнюю надежду. – Они захотят бабушку видеть каждый день!
– Дети будут видеть вас столько, сколько я посчитаю нужным и возможным, – твёрдо сказала Людмила. – Но не под моей крышей. И не тогда, когда вам вздумается.
Галина Петровна вдруг встала, опираясь дрожащими руками о стол.
– Знаешь, что, Людмила, – произнесла она уже совсем другим тоном, холодным и резким. – Я всё поняла. Ты меня ненавидишь. Всё эти годы притворялась, терпела, а теперь мстишь.
Людмила тоже поднялась.
– Я не мщу. Я защищаю свою жизнь. И жизнь своих детей.
– Посмотрим, как ты запоёшь, когда я перестану с ними общаться вообще, – бросила свекровь, направляясь к двери. – Пусть узнают, какая у них мать бессердечная.
Она схватила чемодан и вышла, громко хлопнув дверью.
Людмила осталась стоять посреди кухни. Сердце колотилось так, будто она только что пробежала марафон. Она думала, что будет легче. Что после всех этих лет она уже не почувствует боли. Но нет. Всё ещё болело.
Через два дня началось.
Сначала Катя пришла из школы необычно тихая.
– Мам, а почему бабушка Галя сказала, что больше не будет ко мне приезжать? – спросила она вечером, когда они делали уроки.
Людмила отложила ручку.
– Что именно она сказала?
– Что ты её выгнала, и она теперь не хочет нас видеть, потому что ей больно, – Катя смотрела в стол. – И что если бы ты была хорошей, то пустила бы её жить к нам.
Людмила почувствовала, как кровь приливает к лицу.
– Кать, подними глаза, – попросила она мягко. Дочь посмотрела. – Бабушка Галя хотела жить у нас. Постоянно. Я сказала, что это невозможно. Потому что у нас своя жизнь. Это не значит, что я её выгнала на улицу. Я предлагала помочь с жильём. Она отказалась.
Катя молчала.
– Ты мне не веришь? – тихо спросила Людмила.
– Не знаю, – честно ответила дочь. – Бабушка плакала, когда говорила.
На следующий день Семён принёс рисунок из школы – домик, солнышко, он, Катя, мама и… пустое место там, где раньше всегда рисовал бабушку.
А потом позвонил Сергей.
– Люда, что ты творишь? – голос бывшего мужа был злой. – Мама в истерике. Говорит, ты её выгнала с чемоданом.
– Сергей, – спокойно ответила Людмила, – я её впустила, выслушала, предложила помощь. Она хотела жить у меня. Я отказала. Всё.
– Ты могла бы потерпеть пару месяцев!
– Нет, не могла бы, – отрезала она. – И не буду. Это моя квартира. Моя жизнь. Твоя мама – твоя забота. Ты её сын.
– А дети? – почти крикнул он. – Ты хоть думаешь о детях?
– Каждый день, – ответила Людмила и сбросила вызов.
Вечером того же дня она нашла в телефоне Кати переписку с бабушкой. Длинную. Со слезливыми смайликами и словами «я вас очень люблю, но мама не разрешает мне к вам приезжать».
Людмила села на диван рядом с дочерью.
– Катюш, – сказала она тихо, – покажи мне, пожалуйста, ваш чат с бабушкой.
Катя побледнела.
– Это личное…
– Я знаю. Но я мама. И мне важно понять, что происходит.
Дочь молча разблокировала телефон.
Людмила читала и чувствовала, как внутри всё леденеет.
«Катенька, бабушка очень скучает. Если бы мама разрешила мне жить у вас, мы бы каждый день пекли пироги, как раньше. А теперь она меня прогнала, и я сижу одна и плачу».
«Бабушка, а ты правда плачешь?»
«Каждый день, солнышко. Я же вас люблю больше жизни».
Людмила вернула телефон.
– Катя, – сказала она, стараясь не дрожать голосом, – бабушка манипулирует тобой. Она не хочет жить одна – это её выбор. Я предлагала ей помощь. Она отказалась. И теперь использует тебя, чтобы я почувствовала себя виноватой.
– Но она же старенькая! – почти крикнула Катя, и в глазах у неё стояли слёзы.
– Да, – кивнула Людмила. – Старенькая. Но вполне здоровая и дееспособная. И имеет пенсию, квартиру, которую сдаёт, и сына, который обязан о ней заботиться. А не я.
Катя выбежала в свою комнату и хлопнула дверью.
Той ночью Людмила долго не могла уснуть. Она понимала: если сейчас отступить – всё вернётся на круги своя. Галина Петровна будет давить на жалость, дети будут разрываться между мамой и бабушкой, а она снова станет «плохой».
Наутро она собрала детей за столом.
– Ребята, – начала она, глядя им в глаза, – я хочу, чтобы вы знали правду. Бабушка Галя может видеться с вами, когда захочет. Но только если будет договариваться со мной заранее. Никаких звонков в школу, никаких обещаний за моей спиной. Это мои правила. И я их не изменю.
Семён кивнул сразу. Катя молчала.
– Если вы хотите с ней общаться – пожалуйста, – продолжала Людмила. – Я не запрещаю. Но если она снова начнёт рассказывать, какая я плохая, я заблокирую её везде. И тогда выбор будет за вами.
Катя подняла глаза.
– А если мы захотим к ней в гости?
– Поедем вместе, – спокойно ответила Людмила. – Когда я буду свободна и когда она меня пригласит.
Вечером того же дня пришло сообщение от Галины Петровны с неизвестного номера.
«Людмила, я всё поняла. Давай начнём сначала. Я готова уважать твои правила. Только не лишай детей бабушки. Пожалуйста».
Людмила долго смотрела на экран. Потом набрала ответ:
«Галина Петровна, я готова дать вам шанс. Один. Встретимся в субботу в кафе «Шоколадница» у метро. В 12:00. С детьми. Без сюрпризов и без слёз. Если всё пройдёт спокойно – будем встречаться так раз в месяц. Если нет – больше никаких контактов. Согласие – одно слово: «Да»».
Ответ пришёл через минуту.
«Да».
Людмила выдохнула. Сердце всё ещё колотилось, но уже не от страха – от надежды, что, может быть, на этот раз всё действительно изменится.
Но в глубине души она знала: суббота станет решающей. И если Галина Петровна снова начнёт манипулировать – дверь закроется навсегда.
И именно в эту субботу случилось то, что Людмила даже не могла предположить.
Суббота выдалась морозной, но солнечной. В «Шоколаднице» пахло кофе и ванилью, играла тихая музыка. Людмила пришла первой, заняла столик у окна и заказала детям горячий шоколад. Катя вертела в руках телефон, Семён рисовал на салфетке машинки. Все трое молчали: напряжение висело в воздухе, как невидимый дым.
Ровно в двенадцать вошла Галина Петровна. В простом сером пальто, без привычной яркой помады, с аккуратно собранными волосами. В руках маленький пакет из кондитерской. Она остановилась у столика, словно боялась сделать шаг.
– Здравствуйте, – сказала тихо и посмотрела сначала на внуков, потом на Людмилу. – Можно присесть?
– Конечно, – Людмила слегка подвинулась, освобождая место.
Галина Петровна села, положила пакет на стол.
– Я принесла ваши любимые эклеры, – улыбнулась она детям. Голос был мягкий, без привычного металла. – Если мама разрешит.
Катя посмотрела на Людмилу. Та кивнула.
– Разрешаю. Спасибо.
Первые минут десять говорили только о погоде, о школе, о том, как Семён на физкультуре забил гол. Галина Петровна слушала, не перебивала, не вставляла своих «а вот в наше время». Людмила наблюдала за ней и не верила своим глазам: свекровь будто стала меньше, тише, почти незаметной.
Потом Катя не выдержала:
– Бабуль, а ты правда больше не будешь плакать и говорить, что мама плохая?
Галина Петровна вздрогнула, будто получила пощёчину. Она медленно повернулась к Людмиле.
– Я… – голос её дрогнул, – я очень виновата перед тобой, Людочка. И перед детьми. Я думала, что, если буду давить, ты уступишь. А получалось только хуже. Прости меня.
Она говорила это глядя прямо в глаза Людмиле, и в этих глазах не было ни капли привычного превосходства. Только усталость и искреннее раскаяние.
Людмила молчала. Она ждала этого три года. И вот оно – случилось. И почему-то не было ни радости, ни облегчения. Только тихая грусть за всё то время, что они могли бы жить по-другому.
– Я принимаю ваши извинения, Галина Петровна, – наконец сказала она. – Но мне нужно, чтобы это было не на словах.
– Я понимаю, – быстро кивнула свекровь. – Я уже сняла комнату. В соседнем районе. Недорого, но отдельно. Сергей помог с первым взносом. И… я записалась к психологу. По совету подруги. Первый раз в жизни.
Она слабо улыбнулась, будто стеснялась собственных слов.
Семён удивлённо поднял голову:
– Бабушка, ты тоже к доктору ходишь? Как я, когда уши болели?
– Почти, – Галина Петровна погладила его по голове. – Только у меня не уши, а мысли путаются. Хочу разобраться.
Катя смотрела на бабушку во все глаза, потом вдруг встала и обняла её. Галина Петровна замерла, потом осторожно обняла в ответ, словно боялась, что внучка исчезнет.
Людмила почувствовала, как в горле встал ком.
– Давайте попробуем так, – сказала она, когда Катя отпустила бабушку. – Раз в две недели – суббота или воскресенье. Вы забираете детей на полдня. Гуляете, кафе, кино – как договоримся заранее. Я буду знать, где вы и во сколько вернётесь. Без ночёвок пока. И без разговоров про меня. Ни хороших, ни плохих. Просто не упоминайте.
Галина Петровна кивнула так быстро, что чуть не уронила очки.
– Договорились. Я всё запомню. И… спасибо, что дала шанс.
Они просидели ещё час. Впервые за много лет – спокойно, без подтекста, без скрытых упрёков. Когда встали уходить, Галина Петровна задержалась у выхода.
– Людмила, – тихо сказала она, – я ведь правда любила вас всех. Просто не умела по-другому.
– Я знаю, – ответила Людмила. – Главное теперь – научиться.
Прошёл месяц.
Галина Петровна соблюдала договорённость слово в слово. Звонила в четверг, спрашивала, удобно ли в субботу. Забирала детей ровно в одиннадцать, привозила в пять. Ни минутой позже. Ни разу не спросила: «А можно подольше?». Ни разу не пожаловалась на новую жену Сергея, хотя Людмила знала – там всё сложно.
Однажды в конце декабря, когда дети уже спали, пришло сообщение с незнакомого номера.
«Людмила, это я. Новый номер, старый заблокировала сама – чтобы не сорваться. Хотела сказать спасибо. Я впервые за много лет чувствую себя… свободной. И спокойной. С Новым годом вас. Если можно – пришлите фото детей с ёлки. Просто посмотреть».
Людмила улыбнулась, сделала снимок, спящих Кати и Семёна с мишурой в волосах, и отправила.
Ответ пришёл сразу:
«Какие они большие стали. Спасибо. Спокойной ночи».
Она поставила телефон на беззвучный и пошла выключать свет в зале. В квартире было тихо, тепло и уютно. Никто не звонил в дверь без предупреждения. Никто не критиковал её суп. Никто не решал за неё, как воспитывать детей.
Людмила остановилась у окна. За стеклом падал снег – такой же, как три месяца назад, когда всё висело на волоске.
Теперь всё было по-другому.
Она больше не бывшая невестка. Не запасной вариант. Не бесплатная прислуга с жилплощадью.
Она – мама, хозяйка своего дома и своей жизни.
И впервые за долгие годы ей не нужно было никому ничего доказывать.
Просто жить. Спокойно. С любовью. И с чёткими, наконец-то установленными границами.
Рекомендуем: