Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 146
Утро после визита в пустой офис Левченко было серым и липким, как московский слякотный снег, который уже неделю не мог решить, таять ему или замерзать. Мы проснулись поздно, обе без сил, с ощущением, что нас украли не только на деньги, но и на последние крохи надежды, которые ещё теплились в груди. Голова гудела, тело ломило, будто всю ночь пришлось работать посудомойкой. Решили, что нужно хотя бы позавтракать вне гостиницы, чтобы сменить обстановку, вдохнуть хоть немного чужого, беззаботного воздуха – того, которым дышат люди, у которых всё ещё есть будущее.
Неподалёку, в одном из тихих переулков, мы нашли небольшое, уютное кафе. Внутри пахло свежей выпечкой, корицей и крепким кофе – запахами, которые в обычной жизни могли бы поднять настроение. Но сегодня они казались почти насмешкой. Я сидела напротив мамы, механически помешивая ложечкой капучино, и пыталась сосредоточиться на меню, но буквы расплывались перед глазами, а в голове стучала одна-единственная мысль: мы в ловушке.
– Закажи что-нибудь сытное, Алина, – сказала мама, её голос был непривычно мягким, почти ласковым, как будто она говорила не со взрослой дочерью, а с маленькой девочкой, которую нужно утешить. – Тебе нужны силы.
Я кивнула. Силы. Мне теперь требуется целая армия сил, чтобы пережить этот день, а лучше – всю оставшуюся неделю. Заставила себя улыбнуться, но мимика вышла кривой, натянутой.
– Сейчас проверю, сколько у меня денег осталось, – пробормотала, доставая телефон. Это был рефлекс, привычка, которая раньше не несла в себе никакого драматизма. Просто открыть банковское приложение, посмотреть на знакомые цифры, убедиться, что всё в порядке, и прикинуть, сколько еще жить до следующего поступления: аванса или зарплаты.
Я ввела пароль, и экран засветился холодным голубым светом. Сначала увидела свою основную карту – ту, на которую приходила зарплата в «Проспекте». Вместо привычного баланса, который должен был быть весьма внушительным, учитывая мою последнюю премию, там горела зловещая надпись: «Карта заблокирована. Обратитесь в банк».
Сердце пропустило удар, а потом заколотилось с такой силой, что я почувствовала пульсацию в висках, в горле, даже в кончиках пальцев. Ошибка. Сбой в системе. Это просто не может быть правдой. Я моргнула, перечитала. Надпись не исчезла. Даже перезагрузила приложение, но и это не помогло.
Быстро переключилась на вторую карту – ту, которую мне дал Леднёв для «представительских расходов» и на которой прежде оставалась очень крупная сумма, гарантирующая нам с мамой, при хорошем раскладе, многие годы беззаботной жизни где-нибудь подальше отсюда. Тот же результат. «Карта заблокирована. Обратитесь в банк».
Холод, который я чувствовала с момента, как мы вышли из гостиницы, теперь пронзил меня насквозь, от кончиков пальцев до самого нутра. Я почувствовала, как бледнею, как кровь отхлынула от лица, оставляя кожу ледяной. Телефон чуть не выпал из рук, если бы не сжала его судорожно, до боли в суставах.
– Что там? – тихо спросила мама, заметив, как изменилось моё лицо. Она наклонилась ближе, её глаза, обычно такие спокойные, теперь смотрели с тревогой.
Я не могла говорить. Горло сдавило спазмом. Просто протянула ей телефон, показывая экран. Пальцы дрожали так сильно, что смартфон слегка трясся. Ольга Сергеевна взяла его, быстро пробежала глазами по экрану, и её лицо не дрогнуло. Ни удивления, ни паники. Только глубокая, горькая складка между бровями стала ещё заметнее.
– Следовало этого ожидать, – сказала она спокойно, возвращая мне телефон. – Леднёв не оставляет шансов и начал всё отнимать.
В этот момент меня пронзило воспоминание, как вспышка света в темноте. Слияние «Проспекта» и «Вертикали». Весь этот цирк с ребрендингом, новыми логотипами, кодексами и прочей чепухой. Я тогда даже посмеялась над этим: «Ну наконец-то компания взрослеет, дошли до высокой корпоративной культуры».
– Рабочие банковские карты, – выдохнула я, и голос мой был хриплым шепотом, едва слышным в гуле кафе. – Нам же выдавали новые, корпоративные. Сказали, что с этого квартала зарплата будет начисляться только на них. Я тогда не придала значения, думала, просто формальность. Сейчас ведь нет большой разницы, какой у тебя банк. Все они примерно одинаковые.
– Прости, дочка. Не совсем понимаю… – произнесла Ольга Сергеевна.
Моя прежняя карта была личной, но привязанной к зарплатному проекту. Леднёв просто перевёл всех на новые, а сегодня воспользовался корпоративной процедурой, чтобы отрезать меня от денег, не привлекая внимания.
Да, вот и его первый, по сути, сильный удар, если не считать внезапного появления в отеле. Но там он не угрожал, просто требовал поскорее выйти на работу, продолжая играть роль заботливого папаши. Блокировка же корпоративной карты стала просто предупредительным, но не шагом уже, а выстрелом, чтобы я не сомневалась в серьёзности его намерений.
– Он испугался, что ты уедешь с такими большими деньгами, – спокойно констатировала мама, словно говорила о погоде. – И подготовился. Это его фирменный стиль: не бить в лоб, а лишить человека опоры, чтобы он сам приполз на коленях обратно. В своё время так поступил с Марком Курносовым, а когда тот явился, с ним расправились. Он всегда так делал. Сначала отнимет средства к существованию, обложит, как волка, красными флажками, а потом предлагает дышать по его правилам.
Я снова открыла приложение, переключившись на самый старый, «запасной» счёт, который завела ещё в студенчестве и куда изредка переводила небольшие суммы «на чёрный день». Там было всего несколько сотен тысяч – крошечная, по сравнению с заблокированными миллионами, сумма. Хватит на несколько месяцев в Москве, если экономить. Но не на новую жизнь. Не на своё жильё, – не на то, чтобы встать на ноги по-настоящему.
– У нас… вот, – я показала ей цифру на экране телефона. – Это всё.
Мама кивнула, даже не взглянув на экран. Её лицо оставалось спокойным, почти отстранённым.
– Он хочет, чтобы ты вернулась, Алина. Наверняка. Леднёв не может позволить тебе исчезнуть.
– Почему? – спросила я, чувствуя, как в груди закипает ярость. – Он же думает, что у меня есть этот «доклад». Он должен бояться, что пойду с ним в полицию!
– Он делает вид, что думает, – поправила меня Ольга Сергеевна, и в её глазах мелькнул холодный, стальной блеск. – Владимир Кириллович уже знает, что доклад – липа. Он же сам его тебе подсунул через Снежану. Сейчас он будет играть роль ничего не подозревающего, великодушного босса. Станет присматриваться к тебе, ждать, когда ты сделаешь свой ход, то есть решишь нанести удар своим «компроматом». Когда же ты вытащишь свой «козырь», прижмёт как следует. Он великий режиссёр, этот Леднёв, – последние слова она произнесла с презрением. – Ведь уже знает, что ты здорова, а ему наверняка сообщили, куда летала несколько дней назад. Значит, ищешь свою настоящую мать, меня.
Я сглотнула. Эта мысль была ещё более страшной, чем сам факт блокировки карт. Не просто потеряла деньги – была пешкой в его игре, и даже мой бунт являлся частью его старательно сценария. И цель Владимира Кирилловича – моя мама. Но зачем?
– Что же мне делать? – спросила я, чувствуя себя загнанным в угол зверьком. – Стоит ли мне возвращаться?
Ольга Сергеевна отпила кофе, её взгляд был прикован к окну, за которым проезжали машины. Она выглядела так, будто решала не мою судьбу, а сложную шахматную задачу.
– Да, – сказала она наконец, и это слово прозвучало, как приговор. – Ты должна вернуться на работу.
– Но… почему? – я не могла поверить своим ушам. – Он же…
– Леднёв ничего не сделает, пока ты не сделаешь первый ход. Затем устроит «порку» и станет давить, – прервала она меня, и в её голосе появилась жёсткость, которую я слышала только в самые критические моменты, – чтобы выяснить, что ты узнала об Елене Романовской. Он не знает, что я – это она.
Она наклонилась ко мне через стол, и её глаза стали такими же острыми, как вчера, когда она разоблачала Снежану.
– Я же ему нужна, Алина. Как живой и, наверное, единственный свидетель всех преступлений, которые он творил через фонд «Надежда». Я видела его схемы изнутри, знаю, куда уходили деньги, а также имена и фамилии тех, кто ещё был в доле. Он не может просто меня убрать, пока не вытянет всю информацию и не убедится, что я не оставила где-то «завещание» или копии документов. Когда же выпотрошит до конца, – избавится от нас обеих.
Я смотрела на неё, и в голове проносились страшные картины. Моя мать – как заложница. Сама – как раскрытый шпион в логове врага.
– Значит, мне надо должна вернуться и притвориться, что ничего не выяснила о тебе? – спросила я.
– Именно, – кивнула мама. – Ты должна быть идеальной, испуганной, но преданной «дочкой». Ты должна убедить его, что «доклад» (если Леднёв вообще о нём заговорит) – это была твоя глупая ошибка, выбросила и забыла.
– Но что мне ответить, если он спросит, зачем я искала на него компромат?
– Всё просто: побоялась, что он умрёт и наследства тебе не оставит. Мало ли, сколько у него еще детей. Вот и решила подстраховаться, а потом захапать всё себе одной. Такую алчность он поймёт и примет, – в его мировоззрение подобное легко укладывается. И пока продолжишь там работать, будешь искать выход.
– А ты? – спросила я, и в горле снова встал ком. – Где ты будешь жить?
– Сниму квартиру, – ответила она, пожав плечами, как будто речь шла о покупке хлеба. – На те крохи, что у нас остались, хватит на месяц-два, если найти что-то скромное. Буду сидеть тихо, как мышь. И ждать.
– Нет, – сказала я, и это было первое твёрдое слово за весь наш разговор. – Тебе нельзя оставаться в Москве. Это слишком опасно. Если он начнёт тебя искать, то найдёт. Леднёв с его деньгами на многое способен.
Я сделала глубокий вдох, пытаясь собрать мысли.
– Тебе лучше вернуться в Екатеринбург.
Мама долго смотрела на меня. В её глазах читалась борьба – желание остаться рядом, чтобы помогать, и понимание, что это слишком рискованно. Она сжала губы, словно проглатывая возражение, и наконец кивнула.
– Ты права, – сказала она тихо, почти шёпотом. – В Екатеринбурге я буду в относительной безопасности. Дома, в привычной обстановке, где меня никто не ищет. Смогу оттуда действовать.
– Действовать? – переспросила я, чувствуя, как в груди шевельнулось что-то тёплое и тревожное одновременно.
– Да. Искать новые контакты. Людей, которые могут помочь. Настоящий компромат. Я не смогу просто сидеть сложа руки.
Мы договорились, что она улетит ближайшим вечерним рейсом. Сама забронировала билет, тратя те немногие деньги, которые у нее оставались после получения пенсии. Сумма на экране таяла, как снег под тёплым дыханием, и каждый рубль казался последним.
Остаток дня прошёл в сборах. Мама была деловита, как всегда в кризисные моменты. Она уложила вещи в чемодан и дала мне последние инструкции, как вести себя с Леднёвым, как отвечать на его вопросы, как не выдать себя ни взглядом, ни словом.
– Помни, Алина, – сказала она, когда мы уже ехали в такси в аэропорт, – ты – его ценный кадр. Он не захочет тебя терять. Будет ласков и убедителен. Не верь ни единому его слову. Ты – его глаза и уши в «Проспекте». Используй это.
– А если он спросит про тебя? – спросила я, глядя на её профиль, освещённый мелькающими фонарями.
– Скажи, что ты меня не сумела отыскать.
В аэропорту было шумно и многолюдно. Мешанина запахов, объявления о рейсах, толпы людей, спешащих в разные стороны. Я стояла у зоны досмотра, глядя на маму. Она выглядела маленькой и хрупкой в своём тёмном пальто, но мне уже было известно, какая стальная воля скрывается за этой внешностью.
– Береги себя, – сказала я, обнимая.
– И ты себя, дочка, – ответила она, прижимая меня к себе. – И помни: мы не проиграли. Просто взяли паузу.
Она отстранилась, посмотрела мне прямо в глаза, и в её взгляде не было ни следа сомнения.
– Мы найдём выход, Алина.
Ольга Сергеевна развернулась и пошла к рамке металлоискателя, не оглядываясь. Я стояла и смотрела, как она исчезает в толпе, пока её силуэт не растворился за стеклянными дверями. Только тогда позволила себе выдохнуть – резко, болезненно. Потом вышла из здания аэропорта в промозглую, тёмную ночь. Снег перестал идти, но воздух был тяжёлым и влажным, пропитанным запахом автомобильных выхлопов. Я вызвала такси и села на заднее сиденье. Обратный путь в Москву показался долгим и каким-то мучительным. Я смотрела в окно на мелькающие огни, и в голове прокручивалась вся наша ситуация. Из-за предательства Левченко мы потеряли деньги. Доклад оказался филькиной грамотой. Леднёв заблокировал мои карты. Меньше чем за сутки я лишилась всего, кроме маленькой, хрупкой надежды на то, сможем найти выход.
Я возвращалась в свою квартиру, которая теперь казалась не убежищем, а клеткой. Завтра утром должна буду надеть маску преданной сотрудницы, прийти в офис и посмотреть в глаза человеку, который играл роль моего отца лишь для того, чтобы добраться до родной матери и уничтожить. Леднёв. Он ждёт меня и думает, что загнал меня, сломленную, в угол.
Но он не знает, что я обрела родную маму – единственного самого близкого на всём белом свете человека, и это придаёт сил для продолжения противостояния.