Когда я открыла дверь своей квартиры после рабочего дня, то сразу поняла — что-то не так. В прихожей стояли чужие сумки, из кухни доносился голос свекрови, а муж Андрей сидел на диване с каким-то виноватым видом.
— Лена, наконец-то! — встретила меня Валентина Петровна с натянутой улыбкой. — Проходи, не стесняйся, мы тут чаёк пьём.
Не стесняйся в собственной квартире? Я молча прошла на кухню, сняла туфли. Свекровь восседала за столом, как императрица на троне, и уже успела разложить по тарелкам свои пирожки.
— Андрюша мне всё рассказал, — продолжила она, не дожидаясь вопросов. — Решение правильное, я одобряю.
— Какое решение? — я посмотрела на мужа.
Он отвёл глаза.
— Мам, давай я сам...
— Да что тут объяснять-то! — Валентина Петровна махнула рукой. — Живу теперь с вами. Одной мне там, в своей однушке, тоскливо. Да и здоровье уже не то. А тут и площадь приличная, и внуков понянчить можно будет.
У нас не было детей. Мы с Андреем только год в браке, да и квартиру эту я купила на свои деньги, ещё до свадьбы. Копила пять лет, брала ипотеку. Отец помог с первоначальным взносом — он всегда меня поддерживал, говорил, что женщина должна быть самостоятельной. Каждая копейка на счету была, каждый квадратный метр выстрадан.
— Андрей, нам надо поговорить, — я кивнула в сторону спальни.
— Вот ещё, секреты какие-то! — возмутилась свекровь. — Я что, чужая? Мать его, между прочим!
Я всё равно ушла в комнату. Андрей нехотя поплёлся следом.
— Ты совсем с ума сошёл? — я старалась говорить тихо, но голос дрожал. — Ты хоть спросить мог?
— Лен, ну она же моя мать, — он развёл руками. — Ей там одной плохо. Телевизор сломался, соседи шумные...
— У неё квартира есть! Пусть телевизор чинит, с соседями разбирается!
— Она продала её.
Я замерла. Сердце ухнуло куда-то вниз.
— Что?
— Квартиру свою продала. Деньги отдала Виталику, моему брату. Он, говорит, в бизнес вложит, потом вернёт с процентами.
Виталик — это младший брат Андрея, который за свою жизнь ни одного дня толком не проработал. Вечно с какими-то сомнительными схемами, то сетевой маркетинг, то криптовалюта, то ещё какая ерунда. И всегда с протянутой рукой.
— И ты позволил ей это сделать?
— Я узнал, когда она уже всё оформила, — Андрей сел на кровать, не глядя на меня. — Мам сказала, что денег хватит ненадолго, а потом Виталик вернёт и с прибылью. А пока пусть поживёт у нас.
— Пока? Андрей, у неё теперь жилья нет! Это навсегда!
— Не навсегда. Виталик вернёт деньги, она купит себе что-нибудь...
Я засмеялась. Нервно так, истерично почти. От отчаяния и бессилия.
— Виталик? Вернёт? Тот самый Виталик, который в прошлом году занял у тебя двадцать тысяч на «верное дело» и до сих пор не отдал?
— Это другое. Тут сумма серьёзная, он понимает ответственность.
Мне захотелось стукнуть его по голове чем-нибудь тяжёлым. Вместо этого я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.
— Андрей, это моя квартира. Я её купила до нашей свадьбы, она не в совместной собственности. И я не соглашалась на это.
— Лен, ну ты же добрая, — он попытался взять меня за руку, но я отстранилась. — Это ненадолго, правда.
— Ты хоть понимаешь, что натворил?
Он молчал. Просто сидел и молчал, разглядывая свои руки. И в этом молчании было всё — его слабость, неспособность противостоять матери, нежелание вставать на мою сторону.
Я вышла из спальни, взяла сумку и направилась к двери.
— Ты куда? — спросила Валентина Петровна.
— К подруге переночую.
— Вот это да! Сама сбегает, а нас тут оставляет! Хозяйка, называется!
Я хлопнула дверью, не оборачиваясь.
У Кати, моей школьной подруги, я провела три дня. Рассказала ей всё, не скрывая деталей. Она слушала, качала головой, а потом сказала:
— Лен, он не изменится. Маменькины сынки не меняются. Моя сестра так же мучилась три года, а потом всё равно развелась. Только время потеряла и нервы.
Катя советовала подавать на развод немедленно, но я не могла. Я ведь любила Андрея. Вернее, любила того Андрея, каким он был год назад — весёлым, внимательным, самостоятельным. Того, кто дарил цветы просто так, кто умел принимать решения. А сейчас он всё больше превращался в безвольную марионетку в руках матери.
На четвёртый день Андрей наконец позвонил.
— Лен, ну хватит дуться. Приезжай домой. Мама волнуется.
— Мама волнуется, — повторила я. — А ты?
— Я тоже. Конечно, волнуюсь. Приезжай, поговорим нормально.
Когда я вернулась, квартира преобразилась. И не в лучшую сторону. На диване теперь лежали пледы и подушки свекрови, на подоконниках стояли её фиалки в кривых облупленных горшках, на кухне висели новые занавески — в мелкий приторный цветочек, кошмарные. Пахло чем-то кислым, духами свекрови, которые она поливала на себя литрами.
— А вот и блудная дочь вернулась! — Валентина Петровна вышла из ванной в застиранном халате. — Думала, совсем сбежишь?
Я прошла на кухню, не отвечая. Андрей сидел за столом, уткнувшись в телефон.
— Нам нужно всё обсудить, — сказала я как можно спокойнее.
— Что обсуждать-то? — свекровь плюхнулась на стул рядом с сыном. — Всё уже решено. Живём теперь втроём, по-семейному.
— Валентина Петровна, с уважением к вам, но это моя квартира.
— Ой, да ладно тебе! Замуж вышла — значит, общее всё. Так полагается.
— Нет, не полагается. Квартира оформлена на меня, куплена до брака на мои деньги.
— Ну и что с того? — она посмотрела на меня с каким-то вызовом, даже с торжеством. — Андрюша тут прописан. Имеет право жить. А я его мать. Значит, и я имею право.
— Нет, не имеете.
— Как же это? — голос её стал тише, но опаснее. — Выгонишь, значит? Мать родную на улицу? Старую, больную женщину?
— Я никого не выгоняю. Но вы должны понять...
— Я всё понимаю! — она стукнула кулаком по столу, от чего подпрыгнули чашки. — Понимаю, что ты ему не пара! Я сразу говорила, Андрюш, говорила — не надо на ней жениться! Холодная она, бессердечная! А он не слушал, влюбился, дурачок!
Андрей молчал. Сидел и молчал, как каменный истукан.
— Андрей, — я повернулась к нему, пытаясь докричаться до него сквозь эту стену молчания. — Скажи что-нибудь.
— Лен, ну правда, что тебе стоит? — он наконец поднял глаза, и в них была мольба. — Мама одна, ей некуда идти. Потерпи немного.
— Потерпи? Сколько? Год? Два? Десять?
— Ну не знаю я! Пока Виталик деньги не вернёт.
— А если не вернёт?
Он снова замолчал. И этим молчанием сказал больше, чем любыми словами.
— Квартира теперь моя, смирись! — вдруг заявила Валентина Петровна, глядя на меня с каким-то злорадством. — Или, считай, наша общая. Привыкай.
Муж кивал. Он сидел и кивал, соглашаясь с каждым её словом. Не возражал, не защищал меня, не говорил матери остановиться. Просто кивал, как болванчик на приборной панели машины.
Что-то оборвалось во мне в тот момент. Какая-то последняя ниточка надежды на то, что всё образуется. Я встала, взяла телефон и вышла в спальню.
— Ты куда опять? — крикнула свекровь мне вслед. — Разговор не закончен!
Но я набрала папу.
Отец мой — человек строгий, но справедливый. Всю жизнь проработал адвокатом, на пенсию вышел всего год назад. Когда я была маленькой, он учил меня отстаивать свои границы, не позволять садиться себе на шею. Видимо, пора было применить эти уроки на практике.
Я рассказала ему всё, не скрывая деталей. Он слушал молча, только иногда вздыхал тяжело.
— Приеду завтра утром, — сказал он наконец. — Жди к десяти.
Отец приехал ровно в десять, как и обещал. С ним был какой-то мужчина лет сорока, в строгом костюме, с кожаным портфелем.
— Это Олег Викторович, мой бывший коллега, — представил его папа. — Нотариус.
Валентина Петровна сидела на диване в застиранном халате и смотрела очередной сериал. Андрей ещё спал, хотя было уже почти одиннадцать.
— Здравствуйте, — сухо поздоровался отец. — Я отец Елены. Борис Михайлович.
— А-а, — протянула свекровь, не вставая и не выключая телевизор. — Здрасьте. Я Валентина Петровна.
— Знаю. Нам нужно поговорить. Разбудите, пожалуйста, супруга дочери.
Она нехотя пошла будить сына, бормоча что-то недовольное себе под нос. Через пять минут вся семья собралась на кухне. Андрей выглядел сонным и растерянным, волосы торчали во все стороны.
— Значит, так, — начал отец, доставая из портфеля какие-то бумаги. — Елена рассказала мне о ситуации. Хочу внести ясность. Квартира принадлежит моей дочери на правах единоличной собственности. Она приобретена до брака, на личные средства Елены. Никаких прав на проживание в данной квартире у вас, Валентина Петровна, нет. Равно как и у вас, Андрей.
— Это ещё почему? — возмутилась свекровь. — Он муж, прописан тут!
— Прописка не даёт права собственности, — спокойно пояснил отец. — Это лишь регистрация по месту жительства. Елена имеет полное право выписать супруга и подать на развод с разделом имущества, коего, насколько я понимаю, у вас, Андрей, практически нет.
— Это какой-то беспредел! — закричала Валентина Петровна, вскакивая со стула. — Я пожилой человек, больной! Вы не можете меня просто выгнать!
— Можем, — кивнул нотариус, раскладывая на столе документы. — Юридически у вас нет никаких оснований находиться здесь. Вы продали своё жилье по собственной воле, распорядились деньгами также самостоятельно. Это ваша личная проблема.
— Андрюша! — она вцепилась в руку сына. — Ты же не позволишь?!
Андрей молчал. Он смотрел то на мать, то на меня, то на моего отца, то на разложенные бумаги. Растерянность на его лице постепенно сменялась пониманием того, что он оказался в очень плохом положении.
— Елена, — обратился ко мне отец. — Решай сама. Я могу составить исковое заявление на развод прямо сегодня. Олег Викторович заверит все документы. Также можем подать заявление на выселение обоих жильцов как не имеющих прав на проживание.
Я посмотрела на Андрея. Он сидел бледный, с опущенной головой, и в этот момент я поняла — передо мной совсем не тот человек, за которого я выходила замуж. Тот Андрей умел принимать решения, брать ответственность. А этот просто плывёт по течению, которое создаёт его мать.
— Пап, подожди, — сказала я после паузы. — Дай мне ещё один день. Последний шанс.
Отец кивнул.
— Хорошо. Но помни — ты не обязана никому ничем жертвовать. Особенно тому, кто тебя не ценит.
Когда они ушли, в квартире повисла тяжёлая тишина. Валентина Петровна сидела на диване и всхлипывала в платочек. Андрей бесцельно ходил по комнате, как загнанный зверь.
— Вот видишь, до чего ты довела! — наконец выпалила свекровь. — Отца натравила на нас! Юристов! А ещё женой называется!
— Хватит, мам, — неожиданно сказал Андрей.
— Что?
— Я сказал — хватит. Лена права. Мы не имели права так поступать.
— Андрюша, ты что несёшь?!
— Правду несу. Ты продала квартиру, не посоветовавшись со мной. Отдала деньги Виталику, хотя знаешь прекрасно, какой он. Потом приперлась сюда и заявила, что теперь будешь жить с нами. А я позволил. Я даже не спросил у жены, согласна ли она. Не обсудил с ней. Просто поставил перед фактом.
— Но я же твоя мать!
— Мать, — кивнул он. — Но Лена — моя жена. И это её квартира, её пространство. Мы должны были сначала с ней всё обсудить, попросить, а не вламываться с чемоданами.
Валентина Петровна раскрыла рот, но ничего не сказала. Впервые за все эти дни она замолчала.
— Лен, — Андрей подошёл ко мне. — Прости меня. Я повёл себя как последний трус. Ты права — это твоя квартира, твоё пространство. Я не должен был впускать сюда маму без твоего согласия.
— А что теперь делать будем? — я устала от всей этой ситуации до предела.
— Мама поживёт у Виталика. У него двушка, места хватит. Пусть там сидит, раз деньги ему отдала. А мы с тобой... Можем попробовать всё начать заново?
Я молчала. Хотелось верить, что он правда изменился, что понял свою ошибку. Но одновременно я помнила его кивающую голову, его молчание, когда мать заявляла свои права на мою квартиру. Забывается ли такое?
— Не знаю, Андрей. Мне нужно подумать.
— Я понимаю. Я сам виноват.
Валентина Петровна собрала вещи молча и зло. Всё своё — фиалки, пледы, эти ужасные занавески в цветочек. Кидала всё в сумки с такой яростью, словно это я её обидела, а не она вломилась в мою жизнь незваной гостьей. Виталик приехал за ней к вечеру, недовольный и хмурый. Они даже не попрощались толком, только свекровь на пороге обернулась и процедила сквозь зубы:
— Пожалеешь ещё.
Когда дверь закрылась за ними, я тут же открыла все окна настежь, проветривая квартиру от запаха её духов. Сняла с кухни эти кошмарные занавески в цветочек и выбросила в мусорное ведро, даже не раздумывая. Убрала с подоконников оставшиеся фиалки — они уже начали вянуть. Квартира снова стала моей. Только вот брак висел на волоске.
Мы с Андреем прожили ещё месяц в каком-то подвешенном состоянии. Разговаривали вежливо, но отстранённо. Спали в разных комнатах. Я всё думала — простить или нет, дать шанс или развестись сразу. Он старался, надо отдать должное. Помогал по дому, готовил ужины, не звонил матери при мне. Но что-то внутри меня уже сломалось и не восстанавливалось.
Решение пришло само собой. Однажды вечером раздался звонок в дверь. Я открыла — на пороге стояла Валентина Петровна. С огромным потрёпанным чемоданом.
— Здравствуй, Леночка, — она улыбалась приторно, фальшиво. — Можно войти?
— Нет, — я загородила проход.
— Ой, да что ты! Андрюша дома? Я ему звонила, он сказал — приезжай.
Я обернулась. Муж стоял в коридоре и виновато пожимал плечами, не встречаясь со мной взглядом.
— Лен, ну у Виталика там совсем невыносимо. Они с женой постоянно ругаются, на маму срываются. Она не может там жить, правда не может.
— А здесь может?
— Ну хотя бы на время. Пару недель, пока не найдёт что-то другое.
Я посмотрела на него долгим взглядом. И в этот момент, глядя на чемодан свекрови и виноватое лицо мужа, я вдруг всё поняла. Это никогда не кончится. Она будет приходить снова и снова, а он будет пускать её. Потому что для него я — просто удобное решение жилищного вопроса. Квартира с женой в придачу. А его мама — святое. Потом развернулась к свекрови:
— Нет. Не войдёте. Ни на день, ни на час, ни на минуту.
— Андрюша! — взвизгнула она.
— Лен, ты не можешь так! — он шагнул ко мне.
— Могу. Это моя квартира. И я больше не хочу в ней видеть ни её, ни тебя.
— Что?
— Завтра подам на развод. Можешь жить с мамой где хотите. Только не здесь.
На следующий день я позвонила отцу. Он приехал с теми же документами, которые готовил месяц назад. Мы всё оформили быстро и чётко. Андрей съехал через неделю, забрал свои вещи в каких-то коробках. Смотреть на это было тяжело, но я не отступила. Валентина Петровна названивала каждый день, угрожала, плакала в трубку, обещала проклятия. Я просто не брала трубку, а потом и вовсе занесла её номер в чёрный список.
Прошло полгода. Развод оформили без проблем — имущества совместного не было, детей тоже. Я узнала от общих знакомых, что Виталик всё-таки вернул деньги. Не все, конечно, процентов пятьдесят от суммы, и то после скандалов и угроз. Валентина Петровна купила себе какую-то комнату в коммуналке на окраине города. Андрей живёт рядом с ней, снимает однушку. Иногда я встречаю его в магазине возле дома — киваем друг другу вежливо и быстро расходимся.
А квартира моя стала действительно моей. Я сделала ремонт, выбросила всё лишнее, что напоминало о том времени, купила новую мебель — светлую, воздушную, совсем не такую, как была. Папа помог, конечно — он всегда помогает. Говорит, что горд мной. Что я вовремя остановилась и не дала себя использовать.
Иногда по вечерам я сижу на своём новом диване, пью чай и смотрю в окно на огни города. Думаю — а вдруг я была слишком жестокой? Вдруг нужно было дать ещё один шанс, попытаться сохранить семью? Но потом вспоминаю кивающую голову Андрея, вспоминаю слова свекрови «квартира теперь моя, смирись», вспоминаю этот чемодан на пороге через месяц после скандала. И понимаю — я поступила правильно.
Я просто защитила своё. Своё пространство, свою жизнь, своё право выбирать, кто в ней будет. И в этом нет ничего жестокого. Это просто взросление. Умение отстаивать границы. Умение говорить «нет», даже когда тебя обвиняют в бессердечности.
Потому что в этой жизни, если ты не защитишь себя сам, никто другой этого не сделает. Тебя просто растопчут. И даже не заметят.
Читайте другие истории: