Найти в Дзене
Экономим вместе

После ухода из жизни матери отец привел в дом другую. От отчаяния я вышла за первого встречного — и в рай не попала

— Ты должна понять, Машенька, жизнь продолжается. И мужчине одному в этом большом доме… тяжело. Галя, наша соседка, произнесла это с таким сладким сочувствием, разливая чай по фарфоровым чашкам моей покойной матери. Ее пальцы с ярко-красным маникюром так и норовили коснуться руки отца, сидевшего напротив с пустым взглядом. Он лишь кивнул, уставившись в окно, где бушевала поздняя осень. Мама не прошло и трех месяцев. — Спасибо, Галина Петровна, — выдавила я, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. — Папа справится. Мы справимся. Отец, словно очнувшись, взглянул на меня поверх очков. — Маша, не груби. Галина из добрых побуждений. Она тут, пока мы… пока ты на работе. Работа. Единственное спасение. Дежурства в больничной лаборатории, где стерильный запах хлора вытеснял аромат гариных духов, навязчиво витавший теперь в нашем доме. Микроскоп, пробирки, цифры в журнале — мир, который можно было контролировать. Именно там я снова встретила Костю. Не как пациента — тот худой парень с переломом

— Ты должна понять, Машенька, жизнь продолжается. И мужчине одному в этом большом доме… тяжело.

Галя, наша соседка, произнесла это с таким сладким сочувствием, разливая чай по фарфоровым чашкам моей покойной матери. Ее пальцы с ярко-красным маникюром так и норовили коснуться руки отца, сидевшего напротив с пустым взглядом. Он лишь кивнул, уставившись в окно, где бушевала поздняя осень. Мама не прошло и трех месяцев.

— Спасибо, Галина Петровна, — выдавила я, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. — Папа справится. Мы справимся.

Отец, словно очнувшись, взглянул на меня поверх очков.

— Маша, не груби. Галина из добрых побуждений. Она тут, пока мы… пока ты на работе.

Работа. Единственное спасение. Дежурства в больничной лаборатории, где стерильный запах хлора вытеснял аромат гариных духов, навязчиво витавший теперь в нашем доме. Микроскоп, пробирки, цифры в журнале — мир, который можно было контролировать.

Именно там я снова встретила Костю. Не как пациента — тот худой парень с переломом ноги уже выписался месяц назад, — а как водителя, разгружавшего коробки с реактивами.

— Мария? — Он остановился, узнав меня, и улыбнулся так, будто солнце вышло из-за туч. — Вы в белом халате совсем другая. Строгая.

Я смутилась, поправила борт халата.

— А вы… на ногах.

— Благодаря вам. Вернее, вашему морфину, — он рассмеялся, видя мое испуганное выражение. — Шучу. Хотите, отблагодарю? Кофе в буфете? Там хоть вареный, но не больничный.

Это было так неожиданно, так просто. За год тишины, опустившейся на дом после смерти мамы, за месяцев гариных вздохов и молчания отца, этот смех прозвучал как взрыв. Кофе привел к ужину. Ужин — к прогулкам. Через два месяца Костя, держа меня за руку на пороге того самого дома, сказал:

— Знаешь, я хочу, чтобы у тебя появился свой дом. Где тебе не надо ни от кого спасаться. Давай поженимся.

Я сказала «да». Отчаянно, сломя голову, как прыгают с обрыва, лишь бы избавиться от мучительной невесомости падения. Наивная, я думала, это конец одиночества.

Отец на свадьбу опоздал. Галя сидела рядом с ним в первом ряду, в шляпке с пером. А свекровь Кости, Валентина Степановна, с самого начала смотрела на меня так, словно я была нежеланной пылью на пороге ее сыновней жизни.

***

Первые месяцы брака были похожи на жизнь в аквариуме с треснувшим стеклом: снаружи кажется целым, но давление нарастает каждую секунду. Мы сняли небольшую квартиру, и Костя, работавший водителем-экспедитором, старался изо всех сил создать уют. Но его мать звонила каждый день. Ровно в девять вечера.

— Костенька, ты поел? Что она тебя сегодня кормила? Опять эти твои больничные котлеты? — ее голос в трубке был таким громким, что я слышала каждое слово, даже стоя на кухне.

— Мам, все отлично. Маша готовит прекрасно, — защищался он, но в его тоне сквозила привычная покорность.

Однажды, вернувшись с двойного дежурства, я застала ее в нашей квартире. Валентина Степановна, в фартуке поверх строгого костюма, вынимала из духовки пирог.

— О, Маша пришла. Я думала, ты ночуешь в своей лаборатории. У Кости желудок не железный, ему нужна домашняя еда. А не дошираки.

— Я не кормлю его дошираками, — тихо сказала я, чувствуя, как потемнело в глазах от усталости и бессильной злости.

— Мама зашла по пути, принесла пирог с капустой, ты же его любишь, — поспешил вступить Костя, пытаясь поймать мой взгляд. В его глазах читались извинения и мольба не устраивать сцену.

Я прошла в комнату, не сказав больше ни слова. За спиной услышала ее шипение:

— Видишь, какая невоспитанная? Даже «здравствуйте» не сказала. Мать бы твою посмотрела…

Это было последней каплей. Я вышла обратно.

— Моя мама умерла, Валентина Степановна. И сейчас здесь мой дом. И пирог я испеку сама. Когда сочту нужным.

В квартире повисла ледяная тишина. Костя побледнел. Свекровь медленно сняла фартук, свернула его в аккуратный рулончик.

— Я вижу, как ты относишься к моему сыну и к нашей семье. Очень хорошо. Запомни сегодняшний день, Мария.

Она ушла, хлопнув дверью. Костя не бросился за мной, не обнял. Он сел на стул и закрыл лицо ладонями.

— Зачем ты так? Она же просто хотела помочь.

— Помочь? Контролировать! Она здесь каждый день! И ты… ты ничего не говоришь!

— Она мне мать, Маша! — он вскочил, и в его глазах впервые вспыхнул не страх, а гнев. — Она одна меня подняла, ты хочешь, чтобы я ее предал? Ты думала, выйдешь замуж, и все будет, как в сказке? У всех свои тараканы!

Это был наш первый настоящий скандал. И он открыл пропасть, которую мы оба старательно не замечали. Я вышла замуж, чтобы сбежать из одного холодного дома. И попала в другой, где стены постепенно сжимались.

***

Галя тем временем окончательно обосновалась в моем родном доме. Отец позвонил как-то вечером, его голос звучал виновато и отчужденно.

— Маш, ты не против, если мы… Галина Петровна и я… сделаем небольшой ремонт на кухне? Старые обои совсем обветшали.

Это были мамины обои. Она их выбирала. Я знала, что за этим последует: новая мебель, новые шторы, постепенное стирание всех следов. Я молчала в трубку, не в силах вымолвить ни слова.

— Маш? Ты здесь? Ну, я так и понял, что ты не против. Ты же взрослая, у тебя своя жизнь. Кстати, как там твой… Костя?

— Все хорошо, пап, — прошептала я. — Делайте, что хотите.

Я повесила трубку и расплакалась. Костя, вернувшийся с рейса, застал меня на кухне у окна.

— Что случилось?

Я высказала ему все. Про отца, про Галину, про то, как рушится мой прошлый мир, и я ничего не могу сделать.

Он обнял меня, прижал к груди, пахнущей дорожной пылью и бензином.

— Слушай, а давай купим свою дачу? Ну, не дачу, а домик какой-нибудь. За городом. Только для нас. Место, куда никто не будет лезть без приглашения. У меня есть небольшие накопления, можно в ипотеку…

Идея показалась спасительным кругом. Мы с головой ушли в поиски. Нашли старый, но крепкий домик в деревне в двух часах езды от города. Крошечный, с печкой и большим запущенным садом. Я назвала его «Нашим Ковчегом». Каждые выходные мы сбегали туда, чтобы дышать свободно. Костя колол дрова, я пыталась облагораживать сад. Мы снова смеялись. Казалось, мы нашли выход.

Но однажды, когда мы приехали в очередную субботу, на пороге нас встретила Валентина Степановна. Рядом стоял ее брат, дядя Слава, с чемоданом инструментов.

— Сюрприз! — объявила она, широко улыбаясь. — Вы думали, я не знаю про ваше убежище? Костя, сынок, ты же в страховке указал меня контактным лицом, там и адресок этого… сарайчика был. Решили с дядей Славой помочь — он мастер на все руки, посмотрите, сколько всего нужно починить! А то вы тут одни пропадете.

Я посмотрела на Костю. Он был бледен как полотно, но в его взгляде читался не гнев, а глубокая, животная растерянность. Он знал. Он дал ей адрес. Или не скрыл. Это было одно и то же.

— Мама… Мы не просили…

— Какие просьбы между самыми близкими людьми? — перебила она, уже проходя в дом и критически оглядывая нашу скромную обстановку. — О, и печка тут опасная, дымит. Слава, смотри на трубу в первую очередь. Ну, проходи, Маша, не стой столбом. Сейчас чайку поставим, все обсудим. Я тут на недельку останусь, помогу навести порядок.

«Наш Ковчег» был захвачен. Без единого выстрела. В ту ночь мы с Костей молча лежали рядом на узком диване, слушая, как за тонкой стеной храпит дядя Слава. Я поняла: бежать некуда. Или нужно бежать очень далеко. От всех.

***

В лаборатории я получила предложение, от которого не могла отказаться: полугодовая командировка в другой город для освоения нового оборудования. Шанс. Не только профессиональный. Я сказала Косте, что это уникальный шанс для карьеры, что это временно, что мы будем видеться.

Он отреагировал неожиданно резко.

— Бросить все и уехать? А как же мы? А дом? А дача? Ты вообще думаешь о нашей семье?

— Я думаю о том, чтобы сохранить себя! — крикнула я в ответ. — Здесь я задыхаюсь, Костя! Ты не видишь? Твоя мама уже здесь, в наших стенах, в каждом твоем решении! Мне нужен глоток воздуха!

— И где ты его найдешь? В чужом городе? Одна? — в его голосе прозвучала не только обида, но и страх. Страх потерять ту хрупкую иллюзию семьи, которую он так старательно выстраивал между двух огней.

Мы поссорились. Я уехала. Первые недели были похожи на исцеление после долгой болезни. Тишина в съемной квартире, где все было только моим. Новые лица на работе. Ощущение, что я снова могу дышать полной грудью. Я звонила Косте каждый день. Сначала разговоры были колючими и короткими. Потом он стал скучать. Рассказывал, что мама реже заходит, что он починил крыльцо на даче сам, что дядя Слава уехал.

Однажды он сказал голосом, в котором дрожала неуверенность:

— Маш… Я, кажется, начал понимать. То, что ты говорила. Про воздух.

Он приехал ко мне на выходные. Без предупреждения. С букетом полевых цветов и виноватой улыбкой. Мы проговорили всю ночь. Он признался, что после моего отъезда Валентина Степановна пыталась полностью взять контроль над его жизнью, но впервые он начал давать отпор. Медленно, с трудом, но начал.

— Я не хочу терять тебя, — сказал он просто. — Научи меня, как быть с ней. Помоги.

Мы решили, что я вернусь. Но не в ту квартиру, где каждый угол напоминал о вторжении. И не на дачу, которую он, к моему удивлению, уже переоформил только на меня, «чтобы больше никто не мог претендовать». Мы решили начать с чистого листа. Снять новую квартиру. Установить жесткие границы. Вместе.

Возвращение было похоже на высадку десанта на вражескую территорию. Валентина Степановна встретила нас ледяным молчанием. Но в Косте что-то изменилось. Когда она, по привычке, начала критиковать мою прическу и выбор продуктов, он спокойно, но твердо произнес:

— Мама, это наша с Машей жизнь. И наши решения. Мы будем тебе благодарны, если ты примешь это. Если нет — нам придется видеться реже.

Она ушла, хлопнув дверью. Но это был не конец войны. Это была первая победа в долгой и изматывающей кампании.

***

Прошло два года. Мы с Костей все еще живем в той самой съемной квартире. Иногда тесно, иногда сложно, но это наша крепость. Границы работают. Визиты Валентины Степановны редки и строго регламентированы. Она до сих пор недовольна, но вынуждена считаться с сыном, который нашел в себе силу сказать «нет». Мы с ней не подруги. Возможно, никогда ими не будем. Но есть хрупкое перемирие.

С отцом случилось неожиданное. После того как ремонт на кухне закончился, а следы мамы окончательно исчезли, что-то в нем надломилось. Он пришел ко мне один, без Галины. Сидел на кухне, крутил в руках стакан с чаем.

— Она продает дом, — хрипло сказал он. — Галя. Уговорила. Говорит, слишком много воспоминаний, надо начинать новую жизнь в новом месте. А новое место — это элитная двушка в центре, на которую моей половины от продажи этого дома как раз хватит.

В его глазах я увидела то самое потерянное одиночество, которое когда-то толкнуло меня в объятия Кости.

— Папа… Ты хочешь этого?

— Я не хочу ничего, — признался он. — Но и оставаться здесь одному… Я не могу, Маш. Я не сильный, как ты.

Я взяла его за руку. Впервые за много лет.

— Останься здесь. В городе. Сними квартиру рядом. Мы будем рядом. И новый дом… он не обязан быть с Галей. Он может быть просто твоим.

Он смотрел на меня, и по его щекам медленно потекли слезы. Он кивнул.

С Галей был бурный и скандальный разрыв. Она кричала, обвиняла меня в том, что я разрушаю жизнь отца, что я эгоистка. Но отец, к моему изумлению, выстоял. Впервые. Он снял небольшую квартиру в нашем районе. Иногда к нам приходит на ужин. Иногда мы с ним просто молчим, и в этом молчании уже нет той пропасти, а есть тихая, грустная понимающая связь.

Сегодня вечером я сижу на балконе нашей квартиры. Костя возится внутри, что-то готовит, напевая под нос нелепую песенку. Скоро придет папа. Мы будем пить чай, смотреть старые фотографии, которые я чудом успела вынести из дома перед ремонтом. Там будет мама, молодая и смеющаяся.

У меня нет сказки. У меня есть жизнь, выстраданная и настоящая. С шрамами, с нерешенными проблемами, с тихой грустью потери. Но есть и крепкая рука мужа, который научился быть стеной, а не тенью. И есть отец, который медленно возвращается из небытия. И есть я — Маша, которая больше не бежит. Которая научилась стоять. И защищать то, что ей дорого.

Костя выходит на балкон, обнимает меня сзади.

— О чем?

— О том, что все сложно. Но мы дома.

Он целует меня в макушку, и мы стоим так, глядя, как зажигаются огни в нашем неидеальном, но своем городе. В нашей неидеальной, но своей истории. Конца у которой нет. Есть только продолжение.

Понравилась история? В таком случае можете поддержать Вику, нашего автора, ДОНАТОМ! Жмите на черный баннер ниже:

Экономим вместе | Дзен

Читайте и другие наши истории:

Пожалуйста, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!

Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)