– Ты серьёзно? – Ольга почувствовала, как внутри всё холодеет. – То есть твоя мама приезжает, и я с Мишей должна исчезнуть, потому что ей так удобнее?
Андрей отвёл взгляд, перекладывая телефон из одной руки в другую. Он стоял в дверях, ещё в куртке, только что с работы. Лицо усталое, но в глазах – привычная решимость, когда речь заходила о матери.
– Оля, ну что ты начинаешь, – вздохнул он. – Ты же знаешь, какая она. Зачем лишние конфликты? Она приедет на неделю, максимум две. Поживёте у твоих, отдохнёте друг от друга.
Отдохнёте друг от друга. Он сказал это так легко, будто речь шла о коротком отпуске, а не о том, что она должна собрать чемоданы и уехать из собственной квартиры.
– А если я не хочу уезжать? – тихо спросила Ольга, чувствуя, как голос начинает дрожать. – Это мой дом, Андрей. Наш с тобой. И Мишин.
Он наконец посмотрел на неё. В глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление, но тут же исчезло.
– Оля, пожалуйста, не усложняй. Я не хочу, чтобы она приехала и снова начались скандалы. Ты же помнишь, как в прошлый раз.
О, она помнила. Помнила каждое слово. Как свекровь, Валентина Петровна, войдя в квартиру, сразу прошла на кухню и начала переставлять кастрюли: «У тебя всё не так стоит, Оленька. Как ты вообще готовишь в таком бардаке?» Как потом три часа объясняла, что Мишу неправильно кормят, что он слишком бледный, что надо было рожать второго, а не «тянуть до последнего». Как Андрей молчал, глядя в пол, пока мать вытирала пыль с полок, которых Ольга протирала утром.
– Я помню, – сказала она, стараясь говорить спокойно. – Помню, что ты тогда тоже молчал. Как и всегда.
Андрей нахмурился.
– Я не молчал. Я просил её не вмешиваться.
– Просил? – Ольга невольно усмехнулась. – Андрей, ты говорил: «Мам, ну что ты начинаешь». А потом уходил в комнату, потому что «устал с дороги».
Он провёл рукой по волосам – жест, который она знала как признак того, что разговор ему неприятен.
– Я не хочу сейчас это обсуждать. Просто собери вещи. Я помогу.
Ольга посмотрела на него долгим взглядом. В этот момент ей вдруг стало до боли ясно: он не изменится. Никогда. Мать для него всегда будет на первом месте. Не потому, что он плохой сын. А потому что он не умеет быть другим.
– Хорошо, – сказала она тихо. – Мы уедем.
Андрей заметно расслабился.
– Вот и правильно. Я позвоню, когда она уедет. Неделя, максимум две.
Он вышел в коридор, чтобы снять куртку, а Ольга осталась стоять у плиты. Суп кипел, булькал, но она уже не слышала. В голове крутилась одна мысль: «А если я не вернусь?»
Миша спал в своей комнате. Ольга зашла к нему, присела на край кровати. Сыну было семь. Он спал, уткнувшись носом в подушку, одна рука свисала вниз. Она поправила одеяло, провела ладонью по тёплому лбу.
– Прости, малыш, – прошептала она. – Мама всё исправит.
Вечером она собрала вещи. Не много – пару сумок. Детские вещи, свои, документы. Андрей помог донести до машины, поцеловал в щёку, как будто ничего не произошло.
– Позвони, когда доедете, – сказал он.
– Позвоню, – ответила Ольга.
Машина выехала из двора. В зеркале заднего вида она видела, как Андрей стоит у подъезда, смотрит вслед. Высокий, немного сутулый, в той самой куртке, в которой пришёл с работы. Её муж. Отец её сына. Человек, который только что выгнал её из дома, чтобы угодить матери.
Дорога до родителей заняла час. Мама открыла дверь, посмотрела на сумки, на лицо дочери – и ничего не спросила. Просто обняла.
– Оставайтесь сколько нужно, – сказала она тихо.
Миша побежал к деду, который уже доставал из шкафа старую железную дорогу – ту самую, на которой играл когда-то отец Ольги. А она села на диван в гостиной, где всё было знакомо до боли: потёртый плед, фотография на стене, где ей пять лет и она с косичками, запах пирогов, который всегда витал в этом доме.
Телефон зазвонил через два дня.
– Ну как вы там? – голос Андрея был бодрым, почти весёлым. – Мама приехала, всё нормально. Когда вернётесь?
Ольга молчала. Смотрела в окно на заснеженный сад. Там, за забором, стояла старая качель, на которой она качалась в детстве.
– Оля? – в голосе Андрея появилась тревога. – Ты меня слышишь?
– Слышу, – ответила она спокойно. – Мы не вернёмся, Андрей.
Пауза была долгой.
– Что значит – не вернёмся? – наконец выдавил он. – Ты же сказала...
– Я сказала, что мы уедем. Я не говорила, что вернусь.
– Оля, перестань. Это несерьёзно. Мама через неделю уедет, и всё будет как раньше.
– Нет, – сказала она. – Не будет. Потому что «как раньше» – это когда ты выбираешь её, а не нас. Когда я должна прятаться в чужом доме, чтобы твоя мама не видела моего лица. Когда ты даже не пытаешься защитить меня.
– Я защищаю! – голос Андрея сорвался. – Я же сказал ей, чтобы она не лезла к тебе!
– Сказал? – Ольга горько усмехнулась. – Андрей, ты сказал это один раз. Тихо. А потом молчал всю неделю, пока она переворачивала нашу жизнь вверх дном. Ты никогда не говорил: «Мама, это моя жена. Уважай её». Ты говорил: «Оля, потерпи».
Снова молчание. Потом:
– Я приеду. Поговорим.
– Не надо, – сказала она. – Я всё решила.
Она отключила телефон и долго сидела, глядя в одну точку. Мама зашла в комнату, поставила рядом чашку чая.
– Ты уверена? – спросила тихо.
Ольга кивнула.
– Уверена. Я устала быть запасным вариантом.
Прошла неделя. Потом вторая. Андрей звонил каждый день. Сначала просил, потом умолял, потом кричал. Говорил, что мать уехала, что он всё понял, что готов на всё.
– Я даже сказал ей, чтобы больше не приезжала, – говорил он в трубку дрожащим голосом. – Оля, пожалуйста, возвращайся.
– Поздно, – отвечала она.
Миша спрашивал про папу. Ольга говорила, что папа скоро приедет. Но сама уже знала: не приедет. Потому что возвращаться ей было некуда. Тот дом, где они жили, уже не был домом. Это был дом Валентины Петровны, в котором ей с сыном места не было.
Однажды вечером Андрей всё-таки приехал. Стоял под окнами, как в старые времена, когда они только начинали встречаться. Держал в руках букет тюльпанов – её любимых.
Ольга вышла на балкон.
– Уходи, – сказала она.
– Оля, – голос его дрожал. – Я всё понял. Правда. Я готов всё изменить.
– Ты уже изменил, – ответила она. – Когда сказал мне собирать вещи.
Он стоял долго. Потом ушёл. А она закрыла балкон и больше не выходила.
Прошёл месяц. Андрей подал на развод. Говорил, что так будет лучше. Что она всё равно не вернётся. Ольга подписала бумаги без слез. Потому что плакать уже не хотелось. Хотелось жить.
Она устроилась на новую работу. Сняла маленькую квартиру недалеко от родителей. Миша пошёл в новую школу. По выходным они гуляли в парке, кормили уток, ели мороженое.
Андрей иногда звонил. Спрашивал, как дела. Просил разрешения увидеть сына. Ольга не запрещала. Миша ездил к папе на выходные. Возвращался тихий, но не грустный.
– Папа спрашивает, когда мы вернёмся, – однажды сказал он.
Ольга присела рядом.
– А ты хочешь вернуться?
Миша подумал.
– Не знаю. Здесь хорошо. У бабушки вкусно готовит. И ты улыбаешься чаще.
Ольга обняла сына. И впервые за долгое время улыбнулась по-настоящему.
А где-то в другой квартире Андрей сидел один. Мать звонила каждый день, спрашивала, когда он «образумит эту девку». Он больше не отвечал. Просто клал трубку.
Он понял. Понял слишком поздно.
Понял, что потерял семью не потому, что мать была сложной.
А потому, что сам не смог стать мужчиной, который защищает свою жену.
И теперь оставалось только жить с этим.
– Ты всё ещё не вернулась? Мама уже уехала, я же говорил! – голос Андрея в трубке звучал почти обиженно, будто это она подвела его, а не наоборот.
Ольга прижала телефон к уху плечом, одной рукой вытирая Мише рот после ужина. Мальчик сидел за столом у бабушки и доедал котлету с пюре – ту самую, с хрустящей корочкой, которую он любил больше всего на свете.
– Я слышала, – спокойно ответила она. – Ты уже третий раз за неделю это повторяешь.
– Тогда в чём дело? – в его голосе появилась знакомая нотка раздражения. – Квартира стоит пустая, вещи ваши на месте, я даже полы помыл, чтобы ты не придиралась. Возвращайтесь, Оля.
Она посмотрела на сына. Миша поднял глаза, улыбнулся ей картофельным пюре на губах, и в этот момент что-то внутри окончательно стало на место.
– Андрей, – сказала она так тихо, что он замолчал на другом конце провода. – Я не вернусь. Никогда.
Повисла пауза. Потом он выдохнул – тяжело, будто ему ударили под дых.
– Ты серьёзно? Совсем?
– Совсем.
– Из-за мамы? – голос дрогнул. – Я же сказал ей всё. Даже кричал. Она больше не будет...
– Дело не в ней, – перебила Ольга. – Дело в тебе. В том, что ты даже не попытался стать на мою сторону, пока она ещё была рядом. Ты просто выгнал меня, чтобы ей было комфортно. А теперь, когда её нет, ты ждёшь, что я прибегу обратно, потому что тебе одиноко?
– Я не выгонял! – почти крикнул он. – Я просил временно...
– Ты сказал: «Собирай вещи и уезжайте». Это и есть выгнал, Андрей. Со всеми формулировками.
Он замолчал надолго. Ольга слышала, как он ходит по квартире – знакомый скрип паркета в коридоре, шорох занавесок на кухне. Всё то же самое, но уже не её.
– Я всё исправлю, – наконец сказал он тихо. – Только вернись. Я готов на любые условия.
– Условий больше нет, – ответила она. – Есть только решение.
Она положила трубку, не дожидаясь ответа.
Прошёл ещё месяц. Андрей приезжал к родителям Ольги почти каждые выходные. Привозил Мише подарки, просил разрешения забрать его на прогулку. Сначала она не отпускала сына одного, ездила вместе. Потом, видя, что Андрей не устраивает сцен, стала отпускать.
Миша возвращался довольный – папа водил его в кино, покупал конструктор, кормил пиццей. Но каждый раз, когда Андрей спрашивал: «Когда мама разрешит вам домой?», мальчик пожимал плечами:
– Маме здесь лучше.
Эти слова Андрей передавал Ольге с горечью. Она только кивала.
Однажды вечером он пришёл без предупреждения. Стоял в дверях квартиры родителей Ольги, в руках – огромный плюшевый медведь для сына и букет её любимых тюльпанов. Глаза красные, будто не спал.
– Оля, – сказал он, когда она вышла в коридор. – Я подал на алименты сам. Чтобы ты не бегала по судам. Деньги будут приходить регулярно. И.. я съездил к маме. Сказал, что если она ещё раз позвонит тебе или напишет что-то плохое, я прекращу все отношения. Совсем.
Ольга посмотрела на него внимательно. Он сильно изменился за эти недели – осунулся, под глазами тени, голос хриплый.
– Я верю, что ты это сказал, – ответила она. – Но я больше не верю, что это надолго. Как только она снова заплачет и скажет: «Сыночек, ты меня бросил», ты опять побежишь утешать.
– Нет, – он покачал головой. – Я уже не побегу. Я понял, Оля. Понял, что потерял. И это не из-за неё. Это из-за меня.
Он поставил медведя в угол, положил цветы на тумбочку.
– Я не прошу прощения. Я знаю, что не прощусь. Просто... если вдруг когда-нибудь... хоть через год, через пять... если передумаешь... дверь будет открыта.
Он ушёл. А она долго стояла в коридоре, глядя на тюльпаны. Потом взяла их, вынесла на лестничную клетку и поставила у мусоропровода.
Миша подбежал, обнял её за ноги.
– Мам, а папа сегодня грустный был. Он сказал, что скучает по нашему дому.
– У нас теперь другой дом, – тихо ответила Ольга и погладила сына по голове. – И здесь нам хорошо.
Весна пришла рано. Ольга сняла небольшую двухкомнатную квартиру в соседнем районе – светлую, с балконом, выходящим на берёзовую рощу. Миша пошёл в новую школу, быстро нашёл друзей. По субботам они ездили к бабушке с дедушкой, пекли пироги, гуляли в лесу.
Андрей виделся с сыном регулярно. Иногда забирал на выходные, иногда просто забирал из школы и вёз на тренировку по футболу, на которую сам записал Мишу. Никогда не спрашивал больше: «Когда вернётесь?». Просто молча делал всё, что должен делать отец.
Однажды в мае он позвонил.
– Оля, – голос был спокойный, без привычной тоски. – Я продаю квартиру.
Она замерла.
– Зачем?
– Куплю что-то поменьше. Однокомнатную. А деньги переведу тебе. На ваше жильё. Чтобы вы могли купить своё. Не от родителей зависеть.
– Андрей...
– Это меньшее, что я могу сделать, – перебил он. – Я не прошу ничего взамен. Просто... пусть у вас будет свой угол. Без моего прошлого.
Она не знала, что ответить. В трубке было тихо.
– Спасибо, – наконец сказала она.
– Не за что, – ответил он и отключился.
Летом Ольга получила перевод – крупную сумму. Хватило на хорошую двушку в новостройке, с ремонтом и видом на парк. Когда они с Мишей въехали, мальчик бегал по пустым комнатам и кричал от радости.
– Мам, это наш дом? Совсем-совсем наш?
– Совсем-совсем, – улыбнулась она.
Вечером того же дня пришло сообщение от Андрея. Просто фотография – их старая квартира, пустая, с голыми стенами. И подпись:
«Теперь она ничья. Спасибо, что была когда-то нашей».
Ольга долго смотрела на экран. Потом удалила фотографию и пошла накрывать на стол – в новой квартире, в новой жизни, где больше никто не будет решать за неё и её сына, где им жить и как дышать.
А где-то в маленькой однушке Андрей сидел у окна, смотрел на огни чужого двора и впервые за долгие месяцы не звонил матери, когда та набирала его номер в десятый раз за вечер.
Он просто выключил телефон. И впервые почувствовал – тишина может быть не пустой. А освобождающей.
– Мам, а папа сегодня придёт на мой день рождения? – Миша стоял в дверях кухни, держа в руках новую футболку с супергероем, которую сам выбрал для праздника.
Ольга обернулась от плиты, где жарились сырники – его любимые, с изюмом и ванилью. Ей вдруг стало жарко, хотя форточка была открыта нароспах.
– Я его пригласила, – сказала она спокойно. – Он обещал быть.
Миша кивнул и убежал в комнату – проверять, все ли шарики надули. Девять лет. Целых девять. Он уже почти не спрашивал, почему они живут отдельно. Просто принимал это как данность, как смену времён года.
Андрей пришёл без опоздания. Вошёл в подъезд с огромным пакетом, из которого торчали коробки и ленты. Миша бросился к нему с криком, повис на шее. Ольга стояла в стороне, улыбалась – сдержанно, но искренне.
– Спасибо, что позвала, – тихо сказал Андрей, когда сын утащил подарки разбирать.
– Это его день, – ответила она. – Здесь не может быть чужих.
Гости были только свои: родители Ольги, её сестра с мужем и детьми, два одноклассника Миши с мамами. Уютно, шумно, пахло пирогами и детским смехом. Андрей держался чуть в стороне, помогал накрывать стол, разливал сок, фотографировал, как сын задувает свечи.
Когда все разошлись, а Миша уснул, обняв новую модель самолёта, они с Андреем остались на кухне – мыть посуду и убирать остатки праздника.
– У тебя всё хорошо, – сказал он, не вопросительно, а просто констатируя. – Видно.
– Да, – кивнула Ольга, вытирая бокалы. – Хорошо.
Он помолчал, глядя в окно на тёмный двор.
– Я маму перевёз в другой город, – вдруг произнёс он. – К тёте Люде. Она давно звала. Говорит, там тише, воздух чище. И я.. я согласился. Сказал, что мне нужно пожить одному. Совсем одному.
Ольга поставила бокал, повернулась к нему.
– Ты уверен?
– Впервые за всю жизнь – да, – он слабо улыбнулся. – Она плакала. Говорила, что я её бросаю. А я ответил, что просто перестаю быть её мальчиком. Пора стать взрослым.
Он достал из кармана ключи, положил на стол.
– Это от старой квартиры. Я её продал окончательно. Всё, что осталось после твоей доли, перевёл на счёт Миши. К совершеннолетию будет хорошая сумма. На учёбу, на машину, на что захочет.
Ольга посмотрела на ключи – обычные, потёртые, с брелоком в виде футбольного мяча, который они когда-то купили вместе на отдыхе.
– Спасибо, – сказала она тихо.
– Не за что, – он пожал плечами. – Это меньшее.
Он надел куртку, подошёл к двери. Уже в проёме обернулся.
– Оля... я не прошу вернуться. И не надеюсь. Просто хочу, чтобы ты знала: я понял. Всё понял. И если когда-нибудь... хоть через десять лет... тебе или Мише что-то понадобится – я буду. Без вопросов, без условий.
Она кивнула. Он ушёл.
На следующий день Миша нашёл ключи на столе.
– Мам, это от папиной квартиры?
– Было когда-то от нашей, – ответила Ольга.
– А почему он их оставил?
– Потому что теперь у нас другие двери, – она погладила сына по голове. – И другие ключи.
Прошёл год. Потом ещё один.
Миша рос, менялся, становился всё больше похожим на отца – те же скулы, тот же прищур, когда смеётся. Ольга работала, встречалась иногда с мужчинами, но ни с кем не спешила. Ей было спокойно одной. Спокойно и правильно.
Андрей звонил по праздникам, приезжал на дни рождения, привозил подарки, которые угадывал с первого раза. Никогда не спрашивал лишнего. Никогда не переступал границу, которую она провела давно и чётко.
Однажды, в конце ноября, Миша прибежал с тренировки взволнованный.
– Мам! Папа сказал, что переезжает! Совсем! В Питер! Там работа новая, хорошая. И он спросил... можно ли мне к нему на каникулы приезжать. На неделю-две. Говорит, покажет город, Невский, мосты...
Ольга замерла с чашкой в руке.
– А ты хочешь?
– Очень! – глаза сына сияли. – Он обещал, что мы будем жить вдвоём, без бабушек и тёть. Только мы с ним. Как настоящие мужики.
Она улыбнулась – впервые за долгое время без боли.
– Конечно, поезжай.
В декабре она провожала их в аэропорт. Андрей стоял с чемоданом, в новом пальто, постаревший, но какой-то... лёгкий. Спокойный.
– Спасибо, – сказал он, когда Миша отошёл к витрине с самолётиками.
– За что?
– За то, что не запретила. За то, что отпустила.
– Он любит тебя, – просто ответила Ольга. – И ты его. Это важнее всего остального.
Самолёт улетел. Она стояла у стеклянной стены, смотрела, как он набирает высоту, и вдруг поняла: всё закончилось. Не с криками и скандалами. А тихо. По-взрослому.
Вечером она открыла окно – морозный воздух ворвался в квартиру, пах снегом и хвоей. На подоконнике лежал тот самый брелок-футбольный мяч. Она взяла его в руки, покрутила, потом положила в коробку с детскими вещами Миши – туда, где хранились первые пинетки, локон от первой стрижки, фотографии.
Закрыла крышку. Поставила коробку на антресоль.
И впервые за много лет выдохнула полной грудью – легко, свободно, без тяжести прошлого.
Где-то далеко, над облаками, Андрей смотрел в иллюминатор и впервые не чувствовал вины. Только тепло от руки сына, который спал у него на плече.
А внизу, в маленькой светлой квартире, Ольга включила музыку, налила себе вина и танцевала босиком по тёплому полу – одна, но уже не одинокая.
Потому что теперь она точно знала: дом там, где тебя любят не за то, что ты терпишь, а за то, что ты есть. И этот дом был её. Совсем её.
Рекомендуем: