Валентина вышла из поликлиники и остановилась на крыльце, прищурившись от майского солнца. Ладонь сама потянулась к телефону — позвонить кому-нибудь, поделиться. Но трубку она так и не достала. Некому было звонить.
Пять лет она жила одна, и за это время научилась не тосковать. Просто жить. Готовить себе ужин на одну тарелку. Смотреть сериалы, не объясняя никому, почему именно этот. Ходить в магазин за хлебом и кефиром, не составляя списков на семью. Это была не тоска — тоска болит и кричит. Это было оцепенение, тихое и уже почти привычное.
Сергея она встретила на дне рождения школьной подруги Нины. Он сидел в углу, немного нелепый в своём сером пиджаке среди нарядных женщин, и Нина шепнула ей на ухо:
— Валь, это мой коллега. Инженер. Недавно развёлся после двадцати лет брака. Поговори с ним, а? Он хороший, только застенчивый.
Валентина подошла от скуки. Просто потому что надо было куда-то деться от разговоров про внуков и давление. Сергей оказался смешным — рассказывал про свой завод, про то, как они внедряли новую систему учёта и всё пошло наперекосяк, и она вдруг поймала себя на том, что смеётся. По-настоящему, до слёз в уголках глаз.
— У вас очень красивая улыбка, — сказал он вдруг и сам покраснел от собственной смелости так, что уши стали алыми.
Они стали встречаться. Странное слово для сорокавосьмилетней женщины — встречаться. Валентина произносила его про себя и каждый раз удивлялась: неужели это про меня?
Сергей звонил ей каждый вечер. Долго и обстоятельно, будто отчитывался о прожитом дне. Приглашал в кино на утренние сеансы, когда в зале почти никого и можно шептаться, не стесняясь. Водил в кафе, где заказывал ей чай с облепихой, потому что однажды она обмолвилась, что любит облепиху. И он запомнил. Запомнил такую мелочь.
— Ты как школьник, — смеялась Валентина. — Цветы, конфеты.
— А что, нельзя? — Сергей делал серьёзное лицо. — Женщина должна получать цветы. В любом возрасте.
Он жил в заводском общежитии, в маленькой комнате с общей кухней. После развода оставил квартиру бывшей жене и дочери, забрал только книги и одежду. Валентина бывала у него пару раз: узкая комната, кровать под окном, стол, заваленный журналами и чертежами. Сергей смущался этой тесноты, извинялся. Но она видела — он не из тех, кто умеет жаловаться.
Через полгода он позвал её в парк. Тот самый парк, где они обычно гуляли по субботам. Усадил на их скамейку — они уже называли её «нашей». Долго молчал, потом достал из кармана коробочку.
— Валя, я понимаю, что это, наверное, глупо выглядит. Мы не дети. Но я хочу быть с тобой. Каждый день. Просыпаться рядом. Знать, что ты дома. Выходи за меня замуж.
Кольцо было простое, серебряное, без камня. Валентина смотрела на него и чувствовала, как что-то тёплое поднимается в груди. Что-то забытое. Нужное.
— Да, — сказала она. — Выйду.
Игорю она решила рассказать лично, не по телефону. Приехала в субботу днём, когда Марина обычно возила детей на кружки. Сын открыл дверь заспанный, в растянутой футболке.
— Мам? Что-то случилось?
— Нет, Игорёк. Наоборот. Хочу тебе кое-что сказать.
Они сели за кухонный стол. Игорь жил с семьёй в однокомнатной квартире на окраине — комната-студия с кухонной зоной, крошечный санузел, вот и всё жильё. Снимали за двадцать пять тысяч в месяц, и это была почти треть Игоревой зарплаты. Валентина смотрела на обшарпанный холодильник, на детские рисунки, криво приклеенные к стене скотчем, и в сотый раз думала: надо бы помочь им. Но на что? Её пенсия по потере кормильца и небольшая подработка в регистратуре давали всего сорок тысяч. Едва хватало ей самой.
— Я познакомилась с человеком, — начала она. — Его зовут Сергей. Мы встречаемся полгода. Он сделал мне предложение.
Игорь моргнул. Помолчал. Потёр лицо ладонью — привычка, оставшаяся с детства.
— Ну, мам, — сказал он наконец. — Если ты счастлива, то я рад. Правда.
— Ты не против?
— Почему я должен быть против? Ты взрослая женщина. Живи как хочешь. Главное, чтобы тебе было хорошо.
Валентина выдохнула. Она не знала, чего ждала — скандала, обиды? Но Игорь смотрел на неё спокойно, даже с каким-то облегчением. Будто давно ждал, что мать перестанет быть одна.
— Познакомишь?
— Конечно. Приезжайте с Мариной на следующих выходных.
Марина узнала раньше. Не от Игоря — тот просто не успел. От общей знакомой, через свои каналы, которые у неё всегда были. Позвонила Валентине в тот же вечер.
— Валентина Петровна, это правда, что вы собрались замуж?
Голос у невестки был странный, звенящий.
— Да, Марина. Хотела рассказать вам в субботу.
— В субботу. Ясно. — Пауза. — То есть вы всё решили без нас. Без семьи.
— Я взрослый человек, Марина. Это моя личная жизнь.
— Ваша личная жизнь. Понятно. — Ещё одна пауза, тяжёлая. — А вам не кажется, что это неправильно? Вы же бабушка, между прочим. Лёше семь лет, Ане пять. Что они подумают, когда бабушка приведёт в дом чужого человека?
Валентина почувствовала, как холодеет внутри.
— Дети поймут. Они умные.
— Умные. Ага. А соседи? Что скажут соседи, когда узнают, что вы в сорок восемь лет, через пять лет после смерти мужа, решили снова замуж? Людей стоило бы стесняться, Валентина Петровна.
Валентина молчала. Она не знала, что на это ответить. Стыд? Какой стыд? За что?
— Марина, я имею право на личную жизнь, — сказала она тихо. — Мне сорок восемь лет, а не девяносто. Я здорова, работаю.
— Своей жизнью живёте, — фыркнула невестка. — Вы немолодая женщина, Валентина Петровна. Над вами смеяться будут. Внуки вырастут и стыдиться будут. Вы что, совсем…
Валентина положила трубку. Руки дрожали.
Следующая встреча с Мариной состоялась лицом к лицу — и это было хуже. Игорь привёз жену и детей в воскресенье, якобы просто в гости. Но Валентина сразу поняла по лицу невестки, что разговора не избежать.
Дети убежали в комнату, к бабушкиным игрушкам. Игорь топтался в прихожей, делая вид, что ищет тапки. А Марина встала посреди кухни, сложив руки на груди.
— Ну, рассказывайте, Валентина Петровна. Что за человек. Где живёт, чем занимается, сколько ему лет.
Валентина собрала в кулак всё своё спокойствие.
— Его зовут Сергей, ему пятьдесят лет. Он инженер, работает на заводе. Разведён.
— Разведён, — протянула Марина. — А где живёт этот разведённый инженер?
— В общежитии.
Марина хмыкнула. Игорь за её спиной втянул голову в плечи.
— В общежитии. То есть у него нет ни квартиры, ни дома. Ничего. И он собирается жить здесь?
— Да.
— Прекрасно, — Марина развела руками. — Просто прекрасно. Человек пятидесяти лет без жилья находит одинокую вдову с квартирой, и она…
— Марина, — подал голос Игорь. — Может, не надо.
— Что не надо? Правду говорить? Твоя мать собирается привести в дом постороннего человека, который заберёт всё, что должно достаться нам. Тебе. Твоим детям. А я должна молчать?
Валентина смотрела на невестку и чувствовала, как внутри что-то твердеет.
— Сергей не посторонний. Он хороший человек. И он любит меня.
— Любит, — Марина закатила глаза. — Вы себя в зеркале видели? Ну кто может любить женщину в вашем возрасте? Он любит вашу двухкомнатную квартиру в центре, вот что он любит.
После их ухода Валентина долго сидела на кухне, глядя в стену. Руки больше не дрожали. Она просто чувствовала себя очень усталой. И очень одинокой.
А потом стала вспоминать. Перебирать в памяти разговоры с Мариной за эти годы. И вдруг всё сложилось, как паззл.
«Валентина Петровна, а вы не думали переехать в квартиру поменьше? Вам же одной столько места не нужно». Это было года три назад, когда они только поженились с Игорем.
«Когда мы переедем в вашу квартиру, я сделаю ремонт. Всё поменяю, будет красота». Это позже, когда родилась Аня.
«Вы же не будете вечно одна жить в двушке в центре. Это неправильно». Прошлой зимой, как бы между делом.
Валентина закрыла глаза. Так вот оно что. Не про стыд, не про возраст, не про соседей. Про квартиру. Про наследство.
Марина давно всё посчитала. Давно распланировала. Двухкомнатная квартира в центре города — это сейчас около пяти миллионов рублей. Можно продать и купить нормальную трёшку на окраине. Или положить в банк под проценты.
Невестка ждала. Ждала, когда свекровь умрёт. И тут вдруг появился какой-то Сергей из общежития.
Игорю она позвонила через два дня. Он приехал один, без Марины, и это уже было показательно.
— Игорёк, — сказала Валентина, когда они сели на кухне. — Скажи мне честно. Только честно, ладно?
Сын кивнул, не глядя на неё.
— Дело в квартире?
Игорь молчал. Потом вздохнул так, что плечи поднялись и опустились.
— Мам, ну ты пойми. Мы живём в однушке на окраине, платим двадцать пять тысяч. Это треть моей зарплаты. Двое детей. Марина не работает, дома сидит с ними. А ты тут одна в двушке в центре. Она просто считает, что мы имеем право. Как семья. Как твои... ну, наследники.
— Наследники, — повторила Валентина.
— Мам, я не так выразился.
— Нет, Игорь. Ты выразился правильно. Вы считаете себя моими наследниками. Марина, по крайней мере. И она боится, что квартира достанется чужому человеку.
Сын молчал. Смотрел в пол.
— Я жива, Игорь. Мне сорок восемь лет. Я могу прожить ещё тридцать лет, а могу умереть завтра — от автобуса, от инфаркта, от чего угодно. Но пока я жива — это моя квартира. И моё право распоряжаться ею как захочу.
— Мам, я понимаю.
— Правда понимаешь?
Он поднял глаза. В них была растерянность и стыд.
— Я просто хочу, чтобы всем было хорошо. И тебе, и Марине, и детям.
— Всем не получится, — сказала Валентина. — Извини.
Свадьба была в июне, в маленьком загсе на окраине. Валентина надела светло-серое платье, которое они с подругой Ниной выбирали вместе в «Остине», и чувствовала себя немного неловко, немного счастливо. Сергей был в том же сером пиджаке, что на дне рождения Нины, только галстук новый — синий в белую полоску.
— Красивый галстук, — сказала Валентина.
— Специально покупал. Три часа выбирал.
Пришла Нина с мужем, ещё пара друзей, Игорь. Один. Марина отказалась — сослалась на детей, на мигрень, на что-то ещё. Валентина не стала настаивать.
После росписи пошли в кафе, заказали торт и шампанское. Игорь сидел рядом с матерью, неловко держа бокал.
— Мам, я желаю тебе счастья, — сказал он тихо. — Правда. Что бы там Марина ни говорила.
— Спасибо, сынок.
Сергей пожал ему руку. Игорь ответил крепко, глядя в глаза. Может, не всё потеряно, подумала Валентина. Может, он ещё поймёт.
Сергей перевёз к ней свои вещи. Их было немного — два чемодана, три коробки с книгами. Он расставлял книги на полках, а Валентина смотрела и думала: как странно. Вот этот человек теперь живёт здесь, ходит по её кухне, спит в её кровати, пьёт чай из её чашек. И это хорошо. Это правильно.
Они притирались друг к другу. Сергей оказался ранней пташкой — вставал в шесть, варил кофе, уходил на завод. Валентина любила поспать подольше, и он научился двигаться по квартире бесшумно, не греметь посудой. Она научилась готовить рыбу, которую он любил, и покупать ту самую газету с кроссвордами, которую он разгадывал по вечерам, сидя в кресле у окна.
На даче было ещё лучше. Дача осталась от первого мужа — старый домик в садовом товариществе в двадцати километрах от города. Яблони, вишни, грядки. Сергей взялся за неё с энтузиазмом: починил забор, перекрыл крышу сарая, посадил помидоры и огурцы.
— Я всю жизнь мечтал о даче, — признался он однажды. — В детстве у бабушки был огород, я там пропадал с утра до вечера. Копал, полол, поливал. Она меня за это огурцами кормила, только что сорванными.
Валентина смотрела, как он возится с рассадой, перепачканный землёй, счастливый, и думала: вот оно, моё позднее счастье. И неважно, что говорит Марина.
Год прошёл незаметно, как один длинный тёплый день. Сергей приходил с работы, они ужинали вместе, потом он садился за свои кроссворды, а она читала или смотрела сериал. По выходным ездили на дачу или просто гуляли по городу.
Игорь заходил редко. Марина не привозила детей к бабушке — говорила, что некогда, что дела, что кружки. Игорь не настаивал. Валентина видела внуков раз в месяц, иногда реже. Они приезжали на час-полтора, съедали конфеты, играли и уезжали. Это было больно, но Валентина запрещала себе думать об этом долго.
Однажды вечером они сидели с Сергеем на кухне, пили чай. За окном темнело, и в стекле отражались их лица — двое немолодых людей, уставшие и спокойные.
— Серёж, — сказала Валентина. — Я тут думаю. Про квартиру. Что с ней будет... потом.
Сергей отложил чашку.
— Потом — это когда?
— Ну, когда меня не станет.
Он помолчал. Посмотрел ей в глаза.
— Валь, это твоя квартира. Твоё решение. Я сюда пришёл не за жильём. Я пришёл к тебе.
— Я знаю.
— Тогда решай сама. Как считаешь правильным.
Валентина кивнула. Она уже знала, как решит.
К нотариусу она пошла в четверг, отпросившись с работы. Женщина лет сорока в очках выслушала её внимательно, записала всё, что нужно.
— Давайте я правильно поняла, — сказала она. — Вы хотите завещать квартиру супругу Сергею Павловичу. После его смерти или в случае, если он по каким-то причинам откажется от наследства, квартира перейдёт к вашему сыну Игорю Валентиновичу. Дачный участок с домом — сыну Игорю Валентиновичу напрямую. Верно?
— Да.
— Вы понимаете, что можете изменить или отменить завещание в любой момент?
— Понимаю.
Нотариус посмотрела на неё поверх очков.
— Простите за личный вопрос, но вы уверены? Сын получит квартиру только после смерти вашего супруга. Если супруг проживёт ещё двадцать-тридцать лет...
— Я уверена, — перебила Валентина. — Сын получит дачу сейчас. Этого достаточно.
Она расписалась во всех нужных местах. Заплатила две тысячи рублей за услуги нотариуса. Вышла на улицу и вдохнула полной грудью. Внутри было пусто и легко, как после долгой болезни.
Игорю она рассказала в следующее воскресенье. Он приехал один, как обычно, и они сидели за тем же кухонным столом.
— Игорь, я составила завещание.
Сын замер с чашкой в руках.
— Квартиру я оставляю Сергею. Дачу — тебе.
Игорь медленно ставил чашку на стол. Бледнел.
— Мам, ты... как это — Сергею? Он же...
— Он мой муж.
— Но квартира. Это же наша квартира. Папа её получал когда-то от завода.
— Папы нет, Игорь. Есть я. И это моё решение.
Сын открыл рот, закрыл. Потёр лицо руками — та самая привычка.
— Марина меня...
Он не договорил, но Валентина всё поняла.
— Это не моя проблема, Игорь.
Марина приехала на следующий день. Без звонка, без предупреждения — просто ворвалась в квартиру, едва Валентина открыла дверь на звонок.
— Вы что творите?! — голос срывался на крик. — Вы отписали нашу квартиру постороннему человеку?!
Валентина отступила в прихожую. Сергей вышел из комнаты, встал рядом с женой.
— Марина, успокойтесь.
— Я спокойна! Я абсолютно спокойна! — Невестка буквально тряслась. — Это вы тут творите безумие! Вы предали своих внуков, Валентина Петровна! Родных внуков!
— Не смейте так говорить про моего мужа.
— Мужа! — Марина расхохоталась, но смех был истеричный. — Он вам муж год! А Игорь — сын всю жизнь! Двадцать восемь лет! И вы ему — дачу какую-то, а этому — квартиру! Да вы в своём уме вообще?
Валентина выпрямилась.
— Марина. Моя квартира — моё дело. Я распоряжаюсь ею как считаю правильным.
— Ваше дело! А наше дело? А право ваших внуков? Лёше и Ане где жить? В съёмной комнате до старости?
— Это ваши проблемы. Не мои.
Марина задохнулась от возмущения. Лицо покрылось красными пятнами.
— Мы семья! Игорь ваш сын!
— Игорь получит дачу, — сказала Валентина ровно, холодно. — Хороший участок, добротный дом. Этого достаточно. Квартира достанется человеку, который меня любит. А не человеку, который годами намекал, когда же я съеду в могилу и освобожу жильё.
Марина отшатнулась, будто её ударили.
— Что вы... я никогда...
— Я всё помню, Марина. Все твои слова. «Когда мы переедем в вашу квартиру». «Вам же одной столько места не нужно». Я всё помню. Ты ждала. Ты считала дни. Ты боялась, что квартира достанется кому-то другому. Вот она и досталась.
Марина стояла посреди прихожей, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег.
— Вы пожалеете, — выдавила она наконец. — Вы ещё об этом пожалеете.
— Нет, — сказала Валентина спокойно. — Не пожалею.
Невестка развернулась и вышла, хлопнув дверью. Штукатурка посыпалась с косяка.
Игорь пришёл через неделю. Один, без жены, без детей. Сел на кухне, долго молчал, глядя в окно.
— Мам, — сказал наконец. — Может, ты передумаешь?
— Нет, Игорь.
— Но это несправедливо. Я же твой сын.
— И ты получишь дачу. Хороший участок, крепкий дом. Сергей там многое отремонтировал. Можно продать — сейчас такие участки стоят около миллиона. Или ездить с детьми, растить овощи.
— Мам, дача — это не квартира в центре.
Валентина посмотрела на сына. На его опущенные плечи, на виноватые глаза.
— Игорь, ты не защитил меня. Когда Марина кричала на меня, называла старой, стыдила — ты молчал. Ты стоял рядом и молчал. И сейчас пришёл не потому, что любишь меня, а потому что жена отправила.
— Мам, это несправедливо.
— Это правда. И мы оба это знаем.
Сын опустил голову. Валентина смотрела на него и чувствовала усталость и жалость.
— Я не держу на тебя зла, Игорь. Правда. Но решение окончательное.
Он ушёл, не попрощавшись. Валентина слышала, как хлопнула дверь подъезда, как завелась машина. Потом стало тихо.
Прошло ещё два года.
Валентина стояла у плиты, помешивая кашу. За столом сидел Сергей, разгадывал кроссворд и хмурился.
— Слово из пяти букв, — сказал он. — Чувство полного удовлетворения.
— Счастье.
— Не подходит. Шесть букв, а нужно пять.
— Тогда покой.
Сергей вписал буквы и улыбнулся.
— Подошло.
Валентина разлила кашу по тарелкам, села напротив мужа. В кухне было тепло от плиты и от утреннего солнца, пробивавшегося сквозь занавески. Пахло овсянкой и свежезаваренным кофе.
Игорь заходил теперь раз в два-три месяца. Отношения были прохладные, вежливые, как у дальних родственников. Марина не появлялась вовсе — Валентина не видела её с того скандала. Внуков привозили на день рождения к бабушке и на Новый год. Это было лучше, чем ничего.
Иногда по ночам Валентина думала: а что, если она поступила неправильно? Если надо было простить, уступить, отдать квартиру сыну? Но потом просыпалась рядом с Сергеем, слышала его спокойное дыхание, видела его руку, перекинутую через одеяло, и понимала — нет. Всё правильно. Всё именно так, как должно быть.
— О чём думаешь? — спросил Сергей, поднимая глаза от кроссворда.
— О том, что я молодец.
Он засмеялся, и она засмеялась вместе с ним. Сергей протянул руку через стол, и она вложила в неё свою ладонь.
Она выбрала себя. Выбрала своё право на счастье, на любовь, на жизнь, которая принадлежит ей, а не чужим планам и чужим ожиданиям. И это было лучшее решение в её жизни.